Инкуб. Строптивая добыча (СИ)

Я поняла, что у меня опускаются руки. Сколько бы я не пыталась выбраться из болота, меня только глубже затягивает. Уже слабо верилось, что действительно где-то будет другая жизнь.
Что я смогу зажить когда-нибудь своей собственной жизнью – а не чужой, заёмной, жизнью чужих мне семей, чужих детей, их проблемами и разрушенными мечтами.
Мне бы свою, одну-единственную, уберечь. Я давно лишилась всяких иллюзий и поняла, что других у меня быть не может.
А вот Лили… у неё ещё были розовые очки на носу. Мне было даже жаль её –  она ещё не знает, что розовые очки всегда бьются стёклами внутрь.
Глубоким вечером я стояла у окна в своей крохотной каморке, которую выделила мне с барского плеча миссис Пибоди. Прислонясь лбом к холодному стеклу, смотрела на то, как непогода рвёт ветви деревьев, уже совсем голые и жалкие. В столице на улицах было много фонарей, не то, что в Кроуфорде. Но светили они как-то печально и тускло. Лучше б их вообще не было. Щемящее чувство одиночества навевают.
Я впервые задумалась о том, что ведь на субботнем балу могу встретить его.
Обхватила себя за плечи, плотнее закуталась в шаль.
До субботы как-нибудь пересидим в своей норе. Но вечно это продолжаться не может. Что, если в субботу наши пути снова пересекутся?
Я постаралась отмахнуться от тревожащих, зудящих как комар над ухом, мыслей. Вероятность мала. Куда вероятней, что инкубу надоест бегать за строптивой добычей, он проголодается и найдёт замену посговорчивей. Уже наверняка нашёл.
Даже если нет – на балу у генерал-губернатора будет полгорода. Не протолкнуться, наверняка. В такой толпе легко затеряться. А если допустить самый негативный сценарий – ну даже если вдруг он будет там. Что, на глазах всей толпы станет ко мне приставать? Вряд ли, такое не практиковалось. Инкубы всегда вершат свои чёрные дела без посторонних глаз и ушей. Значит, как ни крути, и с этой стороны я буду в безопасности.
Сама же я к нему не пойду? Добровольно? Ведь не пойду же?
Виски снова сдавила тянущая боль. Я поморщилась и принялась массировать.
Почему же так тошно на душе…
Интересно, что он почувствовал, когда не нашёл меня в ту ночь? Сильно злился? И как ведут себя разозлённые инкубы? Ни в одном источнике я не нашла ничего на эту тему. Даже в хвалёном трактате леди Мэри Сазерленд, который специально выудила из обширной библиотеки миссис Пибоди и перечла только что. Тоненькой брошюрки хватило на час при свечах, и вопросов она порождала больше, чем давала ответов.
Кажется, исследователям ещё ни разу не попадался такой феномен, как голодный злой инкуб. Иначе они не преминули бы его изучить со всех сторон.
Была, впрочем, у меня ещё одна версия – что после встречи с голодным злым инкубом не оставалось целых и невредимых исследователей, чтоб записать свои выводы. Но это была уж какая-то совсем печальная версия, на ней останавливаться не хотелось.
Что ж… скоро всё разрешится.
Либо сбагрим Лили, и я спокойно уберусь куда подальше с деньгами и рекомендациями, окончательно убедившись, что инкуб нашёл добычу посочнее, либо…
Что «либо» я не смогла придумать, как не пыталась.
Стылое стекло не уменьшило моей головной боли. Я поспешно разделась, юркнула под тяжёлое ватное одеяло. Свернулась калачиком, какое-то время потерпела дрожь, согреваясь. Не получалось долго.
Проклятый инкуб.
Как же я по тебе скучаю.
Осень заливала город мелким противным дождём.
Бальные наряды успевали вымокнуть за время, что пробегаешь от дома до кареты – и зонты не спасали, потому что кусачий холодный ветер не знал пощады и не жалел ни воодушевлённых светских модниц, ни смертельно уставших гувернанток, швырял в них пригоршни косых стрел.
На балах подобного уровня я была впервые.
После такого вечера в Кроуфорде казались деревенскими посиделками.
Всего слишком много – свеч в ослепительных многоуровневых люстрах, золота и лепнины, платьев и вееров, духов и смеха, гремящей с высоты музыки, суетливой толкотни.
 
Мне приходилось уговаривать себя, что ещё немного, ещё чуть-чуть дотерпеть – и буду свободна. Нарочно уеду в такую глушь, чтоб из шума – только крик петухов. А пока… терпи, Эрнестина. Терпи.
Лили была великолепна в фисташковом, в фамильном золоте матушки на шее и в ушах, с какой-то злостью в глазах, которая делала их особенно яркими и сияющими. Она вроде бы восприняла известие о грядущем замужестве со «стариком» как трагедию, и в то же время прекрасно понимала, какие двери откроет перед ней титул баронессы, а в перспективе и ранняя кончина супруга. Оба эти вектора разрывали её, настроение менялось по сто раз на дню, но судя по тому, что протесты скоро закончились, а приготовления к «смотринам» продолжились со всем тщанием – победило второе.
Так что моя воспитанница была чудо как хороша в этот вечер – хотя, не сказать, чтобы слишком уж счастлива. Но кто я такая, чтоб судить – или давать ей советы.
Допрос мы с нею выдержали с честью. Потенциальный «жених» оказался хоть и при сединах, но всё ещё высок ростом, подтянут и бодр, да и не так, чтобы очень уж противен на вид, и Лили заметно приободрилась. Правда, меня внутренне передёргивало от того, как явно и не скрываясь он разглядывал кандидатку с ног до головы. Так породистую кобылу выбирают, а не жену.
Хотя… разве не было всё так же испокон веков на ярмарках невест? Ничего ведь не изменилось. С чего бы я так болезненно реагировала на то, что кроме внешности (да может, ещё и приданого) женихов редко интересовало что-то ещё?
Неужели на меня так пагубно повлияло знакомство с инкубом? Он единственный не смотрел на внешнюю красоту. Он видел что-то ещё. Что-то внутри – недоступное обычному взору.
В который раз мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не потерять нить разговора.
- И каковы же были ваши успехи в изучении принципов домашней экономии? – интересуется баронет. А сам снова ныряет взглядом в декольте Лили.
Мистер Льюис незаметно подталкивает меня локтем.
Самое время рассыпаться в очередных дифирамбах моей подопечной. Самое время оправдать то, зачем меня сюда позвали. Но я молчу – молчу, как будто язык отнялся, как будто внезапно онемела.
- Ах, вы разве не видели – на балу сегодня самый настоящий инкуб!.. Вон там, танцует с великолепной графиней де…
Обрывок разговора долетает до меня, как отравленная стрела, пущенная куда-то в подреберье.
- Простите, я… мне не совсем хорошо.
Не знаю, что подумают о гувернантке невесты жених, мой хозяин, хозяйка, все эти люди… мне нечем дышать. Холодеют кончики пальцев. Мне срочно нужно уйти отсюда. Мне…
Прихожу в себя, когда понимаю, что проталкиваюсь сквозь толпу, иду вслед за двумя полноватыми дамами средних лет, разговор которых подслушала. Как ослица на верёвочке иду.
Даже если сейчас меня уволят за дезертирство с поля боя –  плевать. Я должна увидеть.
В центре зала кружатся пары. Но вокруг одной из них – пустой круг.
- Вот он, вот! Погляди. Ну разве не прелесть. Красавчик! Ох, было б мне поменьше лет, я и сама…
Темноволосый, черноглазый, с хищной улыбкой на полных порочных губах.
Без сомнения, писаный красавец.
Не мой инкуб.
Опустошение и разочарование так велики, что я минут пять стою на месте, пока меня толкают то слева, то справа, обтекают потоки людского моря, а я остаюсь в центре бурлящего вихря, как тот несчастный затонувший корабль, о борта которого бьются волны, изламывая в прах и так пострадавшие в буре бока.
Хочется быть честной с собою. Хочется быть честной – это то немногое, что я ещё могу.
Я… его… люблю.
Я его люблю.
Мне понадобилось убежать на край света, чтобы понять.
Я просто-напросто без памяти влюбилась в своего инкуба, и теперь мне физически плохо вдали от него, и как будто свет погасили во всём мире сразу.
Всегда думала, что просто не способна влюбиться. Ни разу такого не случалось со мной, и я уж было возблагодарила небеса за то, что отвели от меня подобную беду. Теперь понимаю, что уж лучше бы влюблялась во всякого смазливого курсиста, как мои одногодки. Чем пить сейчас эту горькую чашу залпом.