А.Беляев Собрание сочинений том 2
Удар был слишком силен. Я не ожидал, что задену самое больное место Элеоноры. Она не раз рассказывала мне про своего предка-революционера, которым, видимо, гордилась. И теперь это невыгодное для потомков сравнение с предком взволновало и возмутило ее. Элеонора вдруг поднялась, выпрямилась и откинула голову. Щеки ее побледнели, брови нахмурились. В глазах сверкнули огоньки, которых я раньше не видал. Она гневно посмотрела на меня и сказала прерывающимся голосом:
— Вы… вы… — у нее перехватило дыхание. — Вы ничего не понимаете, — докончила она тихо и вдруг, закрыв лицо руками, заплакала.
Я совершенно растерялся. У меня в мыслях не было обидеть девушку. Я хотел только вызвать ее на откровенность. Гнев ее огорчил меня.
— Простите, — сказал я таким жалобным голосом, что камень должен был бы расчувствоваться (а сердце Элеоноры не было камнем).
Плечи ее перестали вздрагивать, она быстро овладела собой.
— Ну, простите, пожалуйста, я не хотел обидеть вас…
Элеонора отняла от лица руки и заставила себя улыбнуться.
— Забудем это… нервы расшатались… Осторожнее! — вдруг вскрикнула она, заметив, что я бросил кусок железа на стол, где стоял кубик твердого спирта, похожий на стекло (мы только что заморозили чистый спирт в жидком воздухе). — Разве вы не знаете, что твердый спирт не горит, а взрывается от удара?!
— «Эфир замерзает в кристаллическую массу… — продолжал я шутя, подражая ее менторскому тону, — каучуковая трубка от действия жидкого воздуха становится твердой и хрупкой и может быть превращена в куски и в порошок; живые цветы приобретают вид фарфоровых изделий, и фетровую шляпу можно разбить на куски, как фарфор».
— Вы забыли сказать об упругости металлов под действием жидкого воздуха, — уже непринужденно улыбаясь, сказала Элеонора.
Я продолжал в том же тоне.
— «…Свинец приобретает почти двойное сопротивление разрыву… — ответил я. — Упругость и временное сопротивление разрыву для большинства металлов возрастают…»
— Ну, довольно, — прервала она меня. — Давайте работать.
Она взяла бокал с посеребренными стеклянными стенками, посмотрела в небесного цвета жидкость и, заметив на поверхности какую-то соринку, вдруг опустила палец в сосуд с жидким воздухом.
— Что вы делаете? — крикнул я, в свою очередь испуганный. — Вы обожжете себе палец!
Я только недавно присутствовал при ее «показательном опыте», когда чайник, наполненный жидким воздухом и поставленный на кусок льда, «закипал» холодными парами потому, что для жидкого воздуха даже лед являлся раскаленным телом по сравнению с низкой температурой самого жидкого воздуха. И эта низкая температура должна обжигать тело сильнее, чем раскаленный металл.
Но, к моему удивлению, Элеонора не вскрикнула, вынула палец из сосуда, встряхнула и показала мне. Палец был невредим.
— Жидкий воздух, прилегающий к поверхности пальца, сильно испаряется, так как температура его гораздо ниже температуры пальца. Вследствие этого образуется как бы оболочка из паров жидкого воздуха — вы видели? — которая и предохраняет на мгновение палец от ожога. Но не думайте повторять опыта, — сказала она, заметив, что я протянул палец к сосуду. — Это надо делать умело, очень быстро и не касаясь стенок сосуда.
Мы углубились в работу. Элеонора, казалось, забыла о нашей размолвке, но я не мог этого позабыть. Бедная Нора! — так уже осмеливался я называть ее в мыслях. Она, значит, была несчастной жертвой Бэйли! Это открытие увеличивало уже существующую симпатию к девушке. Вместе с тем память моя вписала в личный счет мистера Бэйли еще одно преступление.
И незаметно для себя я начал думать о том, чтобы бежать уже вместе с Элеонорой.
В лаборатории было тихо. Мы сосредоточенно работали. Вдруг я вздрогнул от выстрела.
— Опять вы слишком плотно закрыли пробкой сосуд! — сделала мне выговор Нора.
Да, это была моя вина. Жидкий воздух в комнатной температуре лаборатории быстро испаряется, и давлением паров выбивает пробки.
— Сильно закроешь — взрывается, слабо закроешь — испаряется слишком быстро, — шутливо проворчал я.
— Трудная работа?.. Зато вы не можете пожаловаться на вредность нашего производства, — отвечала Нора. — Воздуха у нас более чем достаточно.
— Не от этого ли у вас такие румяные щеки? — Нора бросила на меня — в первый раз — лукавый женский взгляд, который чрезвычайно обрадовал меня, значит, она не сердится!
Двери лаборатории открылись, появился Уильям и сказал что-то по-английски. Нора перевела.
— Мистер Бэйли просит мистера Клименко к себе. Пожалуйте на расправу, — добавила она, улыбаясь.
«Неужели уже все знают о нашем побеге?» — подумал я. Это взволновало меря, но спокойная улыбка Норы несколько ободрила. Увы, я не знал, что мистер Бэйли всех, кроме отца Норы, приглашал к себе только «на расправу». В подземном городке он был высшим, безапелляционным судьей.
С тяжелым сердцем я отправился к мистеру Бэйли.
— Желаю вам отделаться легко! — крикнула мне Нора вдогонку.
Глава 9
«ВЫСОЧАЙШЕЕ ПОМИЛОВАНИЕ»
В кабинете уже находились Никола и Иван под конвоем двух джентльменов, вооруженных автоматическими пистолетами, действующими сжатым воздухом. Мистер Бэйли стоял у своего письменного стола.
— Подойдите! — сурово сказал он мне, не приглашая сесть.
Я подошел к столу. Мистер Бэйли уселся. Я не хотел стоять перед ним и тоже сел. Бэйли сверкнул глазами. Брови его зашевелились.
— Вы пытались бежать? — спросил он меня, хотя в голосе его слышалось больше утверждения, чем вопроса.
— Мы хотели прогуляться, — слегка улыбаясь, ответил я.
— Не лгите и не отпирайтесь! Вы пытались бежать. О последствиях я предупреждал вас.
Мистер Бэйли отдал какой-то приказ одному из вооруженных людей. Тот подошел ко мне и пригласил следовать за собой.
Суд продолжался менее минуты — оставалось, очевидно, привести в исполнение приговор. Я поднялся и последовал за конвоиром. Двое других повели Николу и Ивана. На повороте Ивана и Николу увели в сторону, а я отправился дальше. Мы спустились вниз, прошли по коридору. Конвоир остановился у железной узкой двери, открыл ее и довольно бесцеремонно втолкнул меня в маленькую камеру со сплошными железными гладкими стенами и небольшой электрической лампой на потолке. Дверь захлопнулась, щелкнул замок. Я остался один.
«Карцер… Это еще не так плохо. Я дешево отделался», — подумал я, осматривая свою тюрьму. Здесь было сухо и чисто, но холодно. На стене висел термометр Цельсия. Такие термометры висели в каждой комнате и даже в коридорах подземного городка — здесь очень внимательно следили за температурой. Термометр показывал всего шесть градусов тепла.
После бессонной ночи и волнений я чувствовал себя слабым и разбитым. Мне хотелось спать. Ноги мои едва держали меня. Но в комнате не было даже стула. Я опустился на холодный каменный пол и начал дремать. Однако я скоро проснулся от холода. По моему телу пробежала дрожь Я поднялся и посмотрел на термометр. Он показывал два градуса ниже нуля. «Что бы это значило? — подумал я. — Недосмотр истопника или умысел?»
Чтобы согреться, я начал ходить по камере, но она была так мала, что я мог сделать только два шага вперед и два назад. Я начал прыгать и махать руками. Я устал еще больше, но мне удалось восстановить кровообращение. Однако довольно было мне присесть, как холод с новой силой охватил Мое тело. Зубы выбивали мелкую дробь. Взглянув опять на термометр, я увидел, что он уже показывал одиннадцать ниже нуля.
Я почувствовал, как холод проникает мне внутрь, леденит спину и сжимает сердце. Но это ощущение я испытывал уже не только от низкой температуры. Страшная мысль овладела мною: мистер Бэйли решил меня заморозить! Поддаваясь инстинкту, я подбежал к двери и начал стучать.
— Отоприте!.. Отоприте!.. — кричал я в исступлении. Но никто не отзывался. Я до крови разбил руки. Наконец опустился на пол…
«Обстоятельства бывают сильнее нас. Не надо быть фаталистом, чтобы понять это…» — вспомнил я слова Элеоноры. Но я все же боролся, я пытался бежать, я умираю в борьбе за свободу! А она… Впрочем, быть может, и она боролась. Мне вспомнился рассказ Николы о трупе, привязанном на носу ледокола. Так расправляется мистер Бэйли со своими врагами. Быть может, Элеонора и права — борьба с Бэйли безнадежна…