Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ)

Ведь на какие-то пару секунд я даже поверила в его крайнюю серьезность и в нанесенную ему глубокую обиду. Правда, как только до меня дошло истинное положение дел — откровенная насмешка надо мной, я тут же насупилась и принялась смотреть в дальний угол кабинета, чтобы не встречаться с его издевательским взглядом и не нагрубить в ответ.
‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Ну, что нахохлилась, птичка моя примороженная? Ты же понимаешь, что если я решил вытолкать тебя в свет, то шансов выкрутиться — ноль целых ноль десятых? И прекрати тут корчить из себя оскорбленное достоинство, я не из пустого любопытства или желания помучить это делаю. Бегая по библиотекам да сидя в теплой комнатке за столом ты далеко не продвинешься! Знаешь, чего тебе не хватает? — уже более серьезным голосом поинтересовался учитель. — Практики. Жизни. Ощущения реальности. Ты хорошо пишешь, но как-то слишком идеалистично. Вот все у тебя прямо с таким возвышенным пафосом идет, романтика, благородство, высокие идеалы, все, как должно быть, но по факту этого нигде нет. Для очередной показушной работы на патриотический конкурс — прокатит. Но ты же не собираешься всю жизнь строчить эту благородную муть, так ведь? Надо расти, Алексия!
— Ну, да, наверное, — хмыкнула я, еще не понимая, куда он клонит.
— Так что, если гора не идет к Магомету — Магомет пойдет к горе! — радостно подытожил Вадим Робертович, резко разворачиваясь ко мне всем корпусом. — Хватит торчать у себя в комнате, будто курица в курятнике, ты не яйца высиживаешь! Какие новые впечатления может принести тебе твоя общага? Как, сидя в четырех стенах, ты надеешься хорошо писать, ответь мне?
— Я… даже не знаю. Я как-то не думала над этим…
— А зря. Очень даже зря! Ты же прекрасно понимаешь, что хороший текст — это не только техника. Это определенное состояние. Настроение, которое возникает вдруг. А на месте голой бытовухи настроение, Алексия, не возникнет. Никогда! Так что слушай меня сюда. Я больше не буду надеяться на твою сознательность и сам начну водить тебя по всем злачным местам, которые знаю. А знаю я их, поверь, немало! — весело подмигнул он. — Это тебе не приличные официальные пресс-конференции. В наказание за твое вранье мы с тобой нырнем на самое дно, в самую некультурную, так сказать, богему! Что-что, а свежесть впечатлений я тебе гарантирую! Главное только не принимать все слишком всерьез, Алексия. Серьезность, вообще, опасная для здоровья штука. Чуть только ошибся с дозой — и все, диагноз! Или зануда — или городской сумасшедший!
Я стояла, растерянно приоткрыв рот и не веря своим ушам. От перспективы оказаться хоть на один вечер, хоть на пару часов в кругу общения Вадима Робертовича у меня перехватило дух. Нет, я конечно не бездарность — но мало ли на потоке, да что там, во всем университете талантливых студентов? Все-таки я — простая второкурсница, и мне не место среди богемных столичных монстров.
— Ну что смотришь? Ты же понимаешь — предложение не обсуждается, за тебя все уже решено! — учитель залихватски хлопнул ладонью по столу. — Так что, давай-ка завтра ты забьешь на свое домашнее прозябание в тапочках, и будешь ждать меня ровно в семь тридцать возле… — и он назвал место очень известного, практически культового заведения.
Каждому студенту было известно, что просто так в этот клуб не попадешь, людям с улицы туда вход воспрещен, ведь собирались там исключительно сливки местного культурного общества.
Мне стало еще страшнее.
— Что я вижу? — поддел меня Вадим Робертович. — Проблески трусости?
— И ничего не проблески! Я буду! — зло ответила я, еще не совсем понимая, во что ввязываюсь.
— Только не вздумай мне больше болеть! — пригрозил он совсем не шутливо. — Не забывай, я знаю, где ты живешь. Так что приду и вытащу тебя из общаги хоть с температурой под сорок. Больше со мной этот фокус не пройдет, ясно?
Мне все было предельно ясно. Мало того, я даже и не думала болеть, и сама бы пошла вместе с Вадимом Робертовичем даже с температурой под сорок.
 
В назначенное время мы встретились с учителем вне стен университета. Такой неформальный характер происходящего вызывал во мне странные чувства — мы были уже не преподавателем и студенткой, а двумя свободными людьми, которые пришли на встречу благодаря общности интересов. Мне во всем этом чудился несколько щекочущий, пикантный оттенок.
Вадиму Робертовичу не чудилось ничего. Видимо, он был человеком, абсолютно не способным колебаться и смущаться
— Эх, видела бы ты себя со стороны! — весело пробасил он, как всегда, игнорируя традиционное приветствие. — Испуганный ягненочек перед закланием! И тащу жертву в логово разврата никто иной, как я сам! Наверное, я должен чувствовать муки совести, да, Алексия? А вот не чувствую, и все тут! — посмеиваясь, добавил он, продолжая кутаться в огромный серый шарф, параллельно увлекая меня ко входу в кафе.
— Вы еще ягненочков не видели, Вадим Робертович, — зло огрызнулась я, пытаясь придумать достойную концовку фразы, но внезапно замолчала, будто громом пораженная. Мимо меня простой и будничной походкой прошествовал человек из телевизора — ведущий одной из музыкальных программ, которую я смотрела еще будучи школьницей. Человек был несколько другим: намного мельче, обычнее и как-то проще, но, тем не менее, это был он.
Я не могла произнести ни слова. Так состоялось первое маленькое открытие — люди из телевизора в жизни лишь отдаленно напоминают себя самих на экране. Яркость впечатлений, обещанная Вадимом Робертовичем, уже начинала прихватывать меня своими цепкими лапами.
В самом заведении атмосфера царила достаточно расслабленная и почти домашняя. Знаменитое арт-кафе оказалось оформлено в стильных рок-н-ролльных тонах: повсюду виднелись пластинки, фото звезд 50-х 60-х, гитары, саксофоны и даже огромная труба — все это было щедро развешано не только по стенам, возле барной стойки, но и неожиданно на потолке. Я постоянно задирала голову, пытаясь убедиться, что музыкальный реквизит надежно прикреплен и не рухнет нам на головы в самый неожиданный момент.
Публика же размещалась за уютными полукруглыми столиками — от больших, на целую компанию, до маленьких, на двоих, стоявших в отдаленных уголках зала. Но вся эта пресловутая простота имела напускной характер — это чувствовалось по обманчивой "потертости" ретро-инвентаря, который стоил, как я подозревала, немалых денег, по ложной демократичности нравов — все вокруг обнимались и братались, однако я сразу уловила в воздухе легко различимый шлейф притворства, неискренних восторгов и постоянного, тщательно скрываемого соперничества. Народ в это место приходил не просто пообщаться, а в первую очередь на других посмотреть и себя показать, будто бы отметиться — вот он я, все еще популярен, на высоте, а вы?
Вскоре ярмарка тщеславия, насладиться которой позвал меня Вадим Робертович, бушевала вовсю. Сам учитель, не отходя от меня дальше, чем на несколько шагов, успел обменяться приветствиями с огромным количеством людей. Чувствовалось, что здесь он свой человек, свободно лавирующий между собравшихся, как рыба в воде, но в то же время — не участник потрясания регалиями, а, скорее, наблюдатель. Я видела, что он откровенно упивается происходящим, но с оттенком какой-то горечи, будто собирает материал для обличительной статьи, и все, абсолютно все совпадает с его внутренним видением. Да вот только радости ему от этого мало.
Вадим Робертович ни на секунду не изменял себе — пожимая руки и обмениваясь дружественными похлопываниями по плечам, он успевал отпускать язвительные реплики, а иногда выстреливал прямо в лоб собеседнику таким едко-прямолинейным вопросом, что я удивлялась, как у несчастного хватало нервов, чтобы держать лицо и не сорваться на грубость.
 
— Ба, кого занесло к нам на огонек! Мишка, старина! Или тебя лучше называть уже Майклом? — широко распахивая руки в приветственном жесте, устремился он к очередной жертве.