Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ)

  
Жила-была девочка, и звали ее Алёшка
 
Таня Танич
   
Пролог
 
От проблем не убежишь. Об этом твердят глянцевые журналы и модные книжки по саморазвитию. Сколько ни беги — от себя не спрячешься. И это я тоже знаю. Но мое знание не меняет ничего — каждый раз, выходя на улицу, прихватывая плеер и лёгкую куртку, я делаю это. Убегаю от себя.
Главное только вовремя остановиться, повернуть назад, и тогда очередной побег не будет засчитан. Его можно будет назвать как-нибудь буднично — вышла за хлебом, прогуляться, подышать воздухом. Главное — вернуться. Вернуться к тому моменту, когда домой приходит он.
Он не должен думать, что я опять пропала, не должен сомневаться во мне. И дело не в том, что я боюсь потерять свободу или снова оказаться запертой.
Я боюсь за него, больше, чем за себя. Боюсь, что, обнаружив мое исчезновение, он снова отправится на поиски, за которые каждый раз расплачивается слишком дорого. И одновременно с этим я боюсь, что в этот раз он не сможет, не захочет меня возвращать. А это будет значить, что сил у него совсем не осталось. Их забрала я и те проблемы, от которых я безуспешно пытаюсь сбежать.
Я сижу в одном из безлюдных дворов, в укромных арках которого шепчутся тени прошлого, и наблюдаю, как темнота медленно окутывает уставший город. Ещё немного, говорю я себе. Ещё немного, и я встану, надену привычным движением наушники, застегну куртку и снова превращусь в беззаботного человека, вышедшего на вечернюю пробежку. Очень благополучный и жизнерадостный образ — лучший, чтобы скрыть то, что внутри ты пуста и мертва.
Ещё немного, повторяю я, глядя на звёзды, похожие на глазницы вечности, и улыбаюсь. Мне хорошо здесь, несмотря на холод и подступающую темноту, хорошо среди негромких отголосков чужих жизней из чужих окон. Хочется верить, что за ними спряталось настоящее, живое счастье, не такое больное, как наше.
Ещё немного. Только бы не шевелиться, не думать ни о чем, просто сидеть, слушать обрывки разговоров и сердитое бормотание телевизоров, раствориться в этой ночи, довериться ей. Мы не тяготимся обществом друг друга. Мы можем просто молчать, потому что понимаем — любые слова сейчас ни к чему. Когда только ночь твой молчаливый собеседник, становятся лишними любые оправдания, любая ложь.
И в эти самые минуты, полные неспешного откровения, я понимаю, что снова лгу себе, прикрываясь мыслями о том, что сейчас встану и уйду. Мне незачем уходить, я уже опоздала. Я не вернусь домой к ужину, потому что он давно прошёл. И мне не хочется возвращаться ни к ночи, ни к следующему утру. Это желание сильнее меня, и бороться с ним — значит бороться с собой. А для этого я стала слишком слаба, слишком безжизненна.
Словно бы в подтверждение моих догадок уютную тишину ночи разрывает громкий звук любимой мелодии. Звонит мой телефон, и я, закрыв глаза, раскачиваюсь из стороны в сторону в такт музыке. Я люблю эту песню, и прекрасно знаю, кто звонит. Но мне так нравится молчать, не думать о том, что значит мой сегодняшний побег после того, как я решила, что справилась с этим, не раз обещала ему и себе, что подобного больше не повторится — и я просто не беру трубку.
Мне нечего ему сказать. Я понимаю, что последняя надежда найти выход из западни растаяла вместе с лучами солнца, когда я сдалась мягким и вкрадчивым уговорам темноты — внешней ли, внутренней, неважно.
Выхода нет. Мы так и будем продолжать медленно убивать друг друга, пока не сломается кто-то из нас, и я очень хочу, чтобы это был не он. Больше, чем убежать, мне хочется уберечь его — от меня, от самого себя, от того, что происходит между нами.
Телефон продолжает звонить у меня в руках, и я устала считать количество вызовов, оставленных без ответа. Похоже, сегодняшней ночью вопросов между нами станет ещё больше. Но меня по-прежнему волнует только один — как перестать мучить его и освободить от себя? Так, чтобы наверняка. Без утомительных метаний, бесконечных уходов и возвращений, без желания покончить с прошлым, и в то же время оставить несожженным хотя бы один хлипкий мостик.
 
— Если бы ты не хотела видеть меня, то спряталась бы получше.
В замешательстве я открываю глаза и вижу его прямо перед собой. Он снова легко раскусил меня, прекрасно понимая, что эта очередная попытка побега такая же липовая, как и мое желание никогда не видеть его. Телефон в его руке высвечивает набор моего номера. Музыка продолжает пронзительно звонить на всю округу: любимая песня выдала меня.
— Ты же хотела, чтобы я тебя нашел, — он опускается на колени у моей скамьи, внимательным и немного усталым взглядом пытаясь разогнать стирающий лица сумрак. — Ты не ушла далеко, не отключила мобильный, и я издалека услышал, как он трезвонит в тишине. Я ни о чем не буду тебя спрашивать, Алёша. Просто пойдем домой. Ты прекрасно знаешь, что рано или поздно нам всегда придётся возвращаться именно туда.
— Я не хотела прятаться от тебя. Сама не знаю, что на меня нашло, — тихо отвечаю я, понимая, что эта странная ситуация постепенно становится привычной для нас. — Я же обещала тебе. Обещала, что больше не буду. Я просто засиделась. Тут так хорошо, так спокойно. Мне просто здесь понравилось.
— Хорошо, хорошо… — его голос звучит успокаивающе. — Не волнуйся. Главное — ты здесь и с тобой все в порядке. Ты же помнишь, о чем я говорил тебе? Куда бы ты ни ушла, я найду тебя и отведу домой. Все в порядке. Скоро ты сможешь уснуть и расслабиться. И ничего не бояться. Ведь ничего страшного не может случиться с нами в нашем же доме.
Я киваю, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. «Ничего не может случиться с нами в нашем же доме» — эта фраза стала для нас заклинанием, которое мы постоянно твердим друг другу и в которое продолжаем верить, несмотря ни на что.
— Иди ко мне. Вот так… — он бережно подхватывает меня на руки, и я прижимаюсь к его груди, прислушиваясь к стуку сердца, бьющегося гулко и тревожно.
— Я не убегала, — снова виновато говорю я, поднимая голову и глядя в его глаза, в глубине которых сверкает беспокойство и страх. Я знаю, чего он боится — что в следующий раз опоздает, а я уйду слишком далеко. И я бы точно сделала это, если бы только знала место, где прошлое потеряет власть надо мной и все воспоминания сотрутся. — Пока ты есть, и ты где-то рядом, я всегда буду возвращаться. Даже против воли, ты знаешь.
‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Да, знаю, — он кивает, выходя на освещенную фонарями улицу и я зажмурившись, прячу лицо у него на груди. — Пока ты и я есть на этой земле, мы будем вместе, — тихо напоминает он еще одно мое обещание.
— В горе и радости, — повторяю я слова однажды данного обета и, они словно камешки, одно за другим тонут в мягкой ткани его распахнутого пальто. — В богатстве и бедности.
— В болезни и здравии, — добавляет он, и я слышу, с какой болью даётся ему этот ответ. Даже я понимаю, что больна, но единственное, о чем волнуюсь — это о том, как тяжело ему принимать очевидное, то, против чего он так долго и упрямо протестовал.
— Пока смерть не разлучит нас, — заканчиваю я брачное обещание, которое мы дали однажды, будучи беззаботными и абсолютно счастливыми.
В наступившей тишине слышны только его размеренные шаги, тихий шорох шин проезжающихся мимо машин и негромкое потрескивание электропроводов у нас над головами. А внутри меня продолжает звенеть, не утихая, последняя фраза. Пока смерть не разлучит нас…
 
Я недоверчиво приподнимаю голову, чувствуя, как волнение продолжает заполнять меня, а пелена, закрывшая выход из тупика, постепенно сползает вниз и падает. Неужели это он и есть — тот самый ответ на мои вопросы, такой простой и очевидный?
Как часто мы игнорируем самый простой выход в угоду собственным страхам. Но стоит лишь отбросить их — и все становится понятно и просто. Лёгкая улыбка трогает уголки моих губ, и я чувствую, как большая чёрная дыра внутри начинает затягиваться, чтобы прекратить высасывать жизнь из меня и из него. Я нашла способ, как с ней справиться.