Проклятье Персефоны (СИ)
К тому времени Правительство издало официальный приказ о запрете намеренного причинения вреда чудовищам. Но люди требовали их крови, поэтому появились мы, охотники. Люди знали про нас, но свою личность мы не разглашали. Для всех мы были обычными парнями, соседями, возлюбленными.
Мои мысли прервал тихий кашель, который раздался из темного угла комнаты. Мужчина вышел на свет и остановился в нескольких сантиметрах от меня, приветливо улыбаясь, однако от него веяло опасностью и лицемерием. Л
Лумьер Ламиянс.
Коллекционер, обладающий странной пугающей внешностью и имеющий огромную власть в своих руках. Острый нос с горбинкой, тонкие губы, скрывающие рот без двух передних зубов, один глаз сине-черного цвета, точно небо перед грозой, второй — полностью белый, лицо, покрытое шрамами и порезами, которые не заживали годами, — каждая отдельная черта была малоприятна, однако в своей совокупности эти уродства завораживали и притягивали.
— Принес то, о чем я просил?
Я кивнул, протянул руку, сжимающую амулет, и раскрыл ладонь, ожидая реакции. Коллекционер, втянув воздух через нос, блаженно прикрыл глаза, протянув скрюченные пальцы и обхватив амулет.
— Она долго мучилась? — резко открыв глаза, Лумьер посмотрел на меня безумным взглядом фанатика, от которого стало не по себе.
— Да, настолько, что она молила меня, чтобы я быстрее закончил с этим.
Лумьер кивнул, его глаза горели огнем, он впитывал мои слова, насыщая свою черную душу новыми эмоциями, не доступными для понимания обычного смертного.
Мананангал. Моей 65 жертвой была Мананангал.
Красивая женщина днем, которая с наступлением ночи превращалась в злобного, пьющего кровь монстра. Я нашел ее в пальмовых листьях, когда она натирала тело специальным маслом, скрывающим ее истинный запах. Амулет висел у нее на поясе.
Стараясь не дышать, я наблюдал за всем происходящим, крепко сжимая в руке кинжал, предназначенный для убийства подобных тварей. Спустя несколько минут раздался женский крик, сменившийся стоном. Спина монстра выгнулась дугой: распоров кожу, из лопаток прорвались крылья, похожие на крылья летучей мыши. Тело разделилось пополам в области талии: низ, начиная от пупка, оставался человеческим, когда же верхняя половина превратилась в густой туман, медленно парящий над землей.
Стоит застать Мананангал в таком виде и обмазать кинжал тем же маслом, которым она натирает свое тело каждый раз, начиная охоту, и она уже никуда не сможет убежать.
Я соврал Лумьеру. Я не пытал ее. Увидев в ее глазах страх и панику, я не мог поступить иначе, как прикончить ее на месте, даруя свободу.
Тем временем Лумьер достал из ящика в своем столе маленький стеклянный пузырек, жидкость в котором плескалась, словно во время шторма, принимая оттенки от кровавого до черного. Протянув его мне, коллекционер горестно вздохнул и посмотрел на меня с жалостью, в которой я не нуждался Выхватив пузырек резче, чем следовало, я спрятал его в карман пальто.
— Сколько уже у тебя?
— 65.
— 65… — протянул Лумьер, будто пробуя слова на вкус. — Значит, еще одна, и ты свободен от обязательств?
Я коротко кивнул, стараясь унять радость, которая на миг зародилась в душе. Еще одна женщина, одна ненужная жертва, еще одна кровь, которая не сотрется с моих рук.
Скоро все будет кончено.
Лумьер, казалось, потерял ко мне всякий интерес, направившись к своему креслу и усевшись в него. Затем послышался его голос, тихий, словно уносимый ветром:
— Говорят, в нашем городе решила испытать судьбу сирена. Не знаю, правда это или нет, но ты должен проверить, — взгляд его переместился на колбу, которая стояла на отдельном стеллаже.
Так вот для какого чудовища она была предназначена…
— Справишься, и можешь считать, что наш контракт обнулен.
— Что я должен принести?
— Ох, всего лишь самую малость. Пару капель крови, отданные добровольно, — улыбка, отразившаяся на безобразном лице коллекционера, напоминала звериный оскал. — Знаешь ли ты, мой мальчик, о чем гласят легенды?
Я лишь кивнул, собирая воедино обрывочные воспоминания.
Сирены очаровывают и манят моряков, изголодавшихся по женскому телу, своими мелодиями. Они выглядят как прекрасные девы, способные свести с ума каждого, кто единожды взглянет на них и услышит их голос, обещающий все, что только захочет душа. Но на самом деле это не так. У них за спиной есть крылья, а на руках — когти, потому что любовь летит и ранит, показывая, насколько каждый беспомощен и уязвим перед ней.
Сирены населяют волны, которые были прародителями этих чудовищ. Но со временем наскучила девам жизнь морская, и решили они обратиться в существ человеческих в надежде испытать истинную любовь. Однако не суждено быть воде и земле вместе, поскольку одна стихия по итогу поглотит другую оставляя лишь воспоминания, пронзающие мысли и тело болью, схожую со смертью.
Одна лишь капля крови сирены способна вызвать в смертном изменения, необходимые для новой жизни. Отданная добровольна, она дарует бессмертие, покуда жива сирена, безопасность от любых угроз, открывает пути, скрытые от глаз земных. Кровь, благословлённая сиреной. Кровь, обращающая тело и душу смертного в вечность.
Эту легенду мне каждую ночь рассказывала мать, которая погибла при странных обстоятельствах: каждое лето она на самодельной лодке, которая осталась от отца, выбиралась за границы нашего скудного городка и направлялась в соседнее имение за провизией. В день, когда она должна была вернуться обратно, мы с братом, взявшись за руки и напивая веселую песню, бежали со всех ног к пристани, предвкушая радость встречи. Но в тот день этой встрече не суждено было состояться.
Как только мы оказались рядом с портовыми лодками, то увидели толпу, окружавшую деревянное сооружение, плавно скользящее по воде. Сердце ёкнуло, и, стараясь не подавать вида, я побежал, что было силы. Отталкивая людей локтями и продвигаясь вперед, я застал ужасную картину: мать лежала в лодке, глаза ее были широко распахнуты, а рот открыт в безмолвном крике, сине-черное тело почти ссохлось, будто из него выкачали всю кровь.
С этого момента на мне лежала ответственность за жизнь и благополучие младшего брата, который, к радости, в силу своего возраста не понял, что произошло. Лишь изредка он мог спросить, где мать, отчего мое сердце болезненно сжималось, но не получая ответов на свои вопросы, брат лишь молча кивал, давая понять, что ничего другого и не ждал.
Мыслями вернувшись в комнату, посреди которой стоял Лумьер, я хрипло произнес:
— Как я могу ее найти? В городе столько женщин, невозможно среди них отыскать сирену.
— Возможно, если знаешь, что именно нужно искать. Ищи ту, от которой у тебя вскипит кровь. Ту, чью душу и мотивы ты поймешь. Лишь она сможет тебе отдать кровь, почувствовав то же, что и ты, связав ваши души воедино. Но, Роджер, — взгляд коллекционера был предостерегающим, — не ведись на ее речи и доброту. При любом удобном случае она всадит тебе кинжал в спину и разорвет плоть на мелкие кусочки. Или хуже того — сделает тебя своим рабом, безвольной марионеткой, готовой на все.
— Я не настолько глуп, чтобы так оступиться, Лумьер, — мне трудно даже было представить более противоестественный союз, чем чудовище и человек. — Это все, или есть еще какие-то наставления?
Взгляд мужчины скользнул по карману пальто, в котором лежал флакон с шипящей жидкостью. На лице коллекционера выступило искреннее сожаление, и, посмотрев на меня исподлобья, он тихо произнес:
— Мне правда очень жаль, Роджер.
Стараясь скрыть дрожь в теле, я еле заметно сжал кулаки и глубоко вдохнул, стараясь избегать взгляда Лумьера, все чаще поглядывая на плотную ткань, отделяющую комнаты. После нескольких минут молчания я понял, что бессмысленно находиться здесь и тратить попусту свое время, и, слегка склонив голову в знак почтения, развернулся и вышел из комнаты. В склепе по-прежнему царила атмосфера веселья, пьянства, азарта и похоти, поэтому я, посильнее запахнув края пальто, вырвался на улицу, хлопнув дверью.