Вавилонские ночи (СИ)

Он натянул на ноги тесную итальянскую скалолазную обувь и окунул ладони в холщовый мешок с мелом. Потом начал восхождение. Добрался до середины и, как подстреленная утка, шмякнулся на мат. Сдаваться было нельзя. Как только вся эта кутерьма с занудами-американцами (а других американцев не бывает, это известно наперед) закончится, у него как раз хватит средств на скалолазный тур в Доломитовые Альпы. Можно будет нанять проводника и провести две недели, карабкаясь по скалам. Свежий воздух, ни тебе городов, ни машин, ни гребаных американцев.
Благодать.
Когда самолет приземлился, Виньон уже ждал в аэропорту. Они прилетели на компактном «Голдстаре», без сомнения под завязку набитом их имуществом — ох уж эти американцы, кочевники западной цивилизации! К счастью, это прибыла кинозвезда, поэтому никто не удосужился проверить багаж (видимо, боялись в самом деле найти что-нибудь запрещенное). Неподалеку крутилась представительница дирекции фестиваля, приглядывала, все ли идет гладко.
Виньона пригласили обеспечивать безопасность, хотя, как ему только что сообщили, актриса привезла с собой личного телохранителя. Ну да, естественно. Небось какой-нибудь тощий и смазливый жиголо, личная игрушка звезды, которого обозвали телохранителем, только чтобы как-то втиснуть в фестивальный бюджет. Вопреки ожиданиям, актриса сошла по трапу не с молодым любовником, а в сопровождении уменьшенного и более нервозного своего клона. С ними был крупный мужчина с лицом боксера.
Женщина из фестивальной дирекции, Ева Шмидт, представилась гостям и забрала у стюардессы паспорта. После чего представила Виньона. Все пожали друг другу руки. Когда Виньон приблизился к американцу-здоровяку и заглянул ему в лицо, то понял — он действительно тот, за кого себя выдает. Вопрос оставался только один: какого черта он вообще тут делает?
— Виньон будет отвечать за вашу безопасность, пока вы здесь, — продолжала мадемуазель Шмидт. — Вам об этом сообщали?
— Да, — подтвердила Пам. — Нам прислали все разъяснения по электронной почте.
— Я хочу, чтобы господину Шпандау предоставили все полномочия, — заявила вдруг Анна. — Координировать действия по охране будет именно он.
Все изумленно уставились на нее. Виньон и мадемуазель Шмидт переглянулись.
— Боюсь, это невозможно, — возразила мадемуазель Шмидт. — С этой целью мы пригласили месье Виньона, он бывший полицейский, человек очень опытный. К тому же прекрасно знает город.
— Меня это не волнует, — отрезала Анна. — Да будь он хоть сам гребаный генерал Дуглас Макартур [50] в балетной пачке. Отвечать за все будет господин Шпандау, и только он.
— По-моему, мадемуазель Шмидт мягко пытается до вас донести, — вступил в разговор Виньон, — что тут есть небольшая загвоздка с лицензией. Французские законы предписывают господину Шпандау пройти тщательный врачебный осмотр и регистрацию. И ему ни при каких обстоятельствах не позволят иметь при себе оружие.
— По-вашему, он похож на человека, который без пистолета не справится? — осведомилась Анна.
— Тогда, — продолжил Виньон, выкладывая на стол главный козырь, — остается еще вопрос языка. Vous parlez Français, non? — обратился он к Шпандау. Тот покачал головой и невольно залился краской. Виньон улыбнулся: — Ну вот вы уже и сами видите, в чем проблема.
— Где эта чертова машина? — взорвалась Анна и погнала всех вперед.
На вилле когда-то в прошлом размещался винный заводик, выпускавший чрезвычайно легкое и освежающее розовое вино. Никто не знал, из-за чего производство в конце концов прекратили, тем более что вино, по всеобщему мнению, было хорошее. В пятидесятые годы заводик продали некоему английскому лорду, который пытался возродить выпуск вина, однако не переносил сырости и скорпионов. Здание переходило из рук в руки еще трижды, пока в восьмидесятые его не приобрела состоятельная американская чета. Новые хозяева тут же взялись за перестройку здания и пригласили знаменитого итальянского архитектора, который сохранил в прежнем виде только оболочку дома, полностью переоборудовав все внутри. Новая двухэтажная постройка задействовала даже пещерообразные пространства шириной в полметра внутри полых каменных стен. Эта окружающая жилые помещения зона служила для защиты и для вентиляции и являла собой нечто вроде двойных стеклопакетов в окнах — так сама собой отпала проблема повышенной влажности, а хозяева смогли оснастить дом ультрасовременными кондиционерами и сантехникой, к которой американцы питают слабость прямо-таки на генетическом уровне. Решение оказалось поистине гениальным, и гости неизменно испытывали приятное изумление, подходя к старинным тяжелым дверям каменной винодельни и переносясь в мир яркого освещения и новейших технических достижений.
 
У дверей делегацию встречала госпожа Мэй, англичанка, агент по недвижимости. Анна прошествовала мимо нее, словно шотландская королева Мария Стюарт. Госпожа Мэй засеменила следом, стараясь не отставать. Она представила Анну целому штату прислуги, повару, который выглядел точь-в-точь как Дэвид Нивен [51], и хрупкой женщине средних лет, которая делала все остальное. Повар немного владел английским, а женщина средних лет — и того лучше. Анна благожелательно с ними побеседовала, не обращая ни малейшего внимания на нервно подергивавшуюся у нее за спиной госпожу Мэй. Той не терпелось поскорее показать постояльцам оставшуюся часть дома, а во время обеденного перерыва улизнуть на свидание к любовнику-испанцу.
— Не желаете ли осмотреть оставшиеся комнаты? — не выдержала госпожа Мэй.
— Какой кухне отдаете предпочтение вы сами, когда готовите? — поинтересовалась Анна у повара Франца. Она не выносила, когда у нее за спиной стояли и поторапливали, и если кто-то имел неосторожность так поступить, Анна упрямо отказывалась двигаться с места. Всю жизнь люди вокруг Анны куда-то протискивались и толкались, и не было еще случая, чтоб суета в итоге пошла ей на пользу. Чем сильнее напирали сзади, тем медленнее Анна продвигалась вперед.
— Провансальской, — ответил Франц. — Прежде всего, конечно, морепродуктам, а также итальянским блюдам.
— Звучит восхитительно, — одобрила Анна. Она обернулась и застукала госпожу Мэй в тот момент, когда та взглянула на свои наручные часы. — Что такое, вы спешите? Разве вы не планировали показать мне дом? — осведомилась Анна.
Вид у госпожи Мэй был пристыженный, но она быстро оправилась и повела Анну по комнатам. На столе в столовой красовалась гигантская ваза с цветами.
— Их доставили специально для вас сегодня утром, — сказала домоправительница Елена. — В вашей комнате стоит еще один букет. А здесь фрукты. — Она указала на вместительную корзину, водруженную на сервант.
«Фрукты, должно быть, от организаторов фестиваля. Французы без ума от фруктов, — подумала Анна. — Может, здесь даже изобрели какой-нибудь язык фруктов, по аналогии с языком цветов. Яблоко означает любовь. Артишок как бы говорит: „Я защищаюсь“. „Я взволнован“, — сообщает сочный персик, а с бананом все и так чертовски ясно».
Анна проверила, не вложена ли в букет открытка, хотя и так знала, кто отправитель. Андрей. Он любил посылать цветы, считал, что они помогают ему казаться этаким светским повесой. Но по его букетам невозможно было ничего прочитать — ведь он поручал заказывать цветы секретарю, а сам даже представления не имел, что они там послали. Андрей всеми силами старался поддерживать имидж Пушкина от кинематографа, но при этом был лишен поэтического дара и поэтому подпускал таинственности. В большинстве случаев это срабатывало. Да что говорить, года два эти чары действовали и на Анну. «Было бы чудесно снова увидеть тебя. Андрей», — гласила открытка. «Ну уж нет, — подумала Анна. — Этого я не допущу».
Ее разместили на втором этаже, в просторных апартаментах, где имелось все необходимое. Спальня, гостиная, ванная (нечто в духе фильма «Калигула»). Утопленная в пол мраморная ванна буквально требовала пенных оргий. Выхода во внутренний дворик на втором этаже (и какого черта французы называют его первым?!) не было, чтобы туда попасть, нужно было спуститься. Зато окна выходили на расположенный внизу обширный бассейн, а еще из них открывался завораживающий вид на сады и горы. Каждый сад — чуть ли не гектар земли, обнесенный каменной стеной. Она разглядела сохранившиеся в саду шпалеры, увитые виноградом. Виноградники давным-давно распродали, но Анна вполне могла вообразить, что они все еще здесь, представить, как они мягко стелются по склонам холма.