Опыт автобиографии

Поэтому он и собрал вокруг себя людей, успевших уже получить награды на экзаменах и хорошо знакомых с системой, с которой предстояло совладать, затем он велел им разделить текст на тридцать уроков, привязав каждый вопрос из списка к соответствующей части учебника, и изобрел должную форму контроля за ответами. Ученик, прочитав свои тридцать уроков, садился за стол и отвечал в письменном виде на подготовленные вопросы в специальной тетради, которую отсылал репетитору; тот ее прочитывал, исправлял, делал замечания и красными чернилами давал советы. Он, например, писал: «Вам следует еще раз прочитать параграф тридцать пятый» или «Вы упустили из виду очень важное примечание на странице одиннадцатой». Или: «То, о чем вы здесь говорите, у вас не потребуют на экзамене». Тем самым осуществлялся метод обучения через письменные работы, о котором я уже упомянул, рассказывая о своих успехах в мидхерстской грамматической школе, и который в другом случае, когда им пользовался на занятиях по геологии профессор Джад, привел меня чуть ли не на грань помешательства. Думаю, некоторые слушатели Университетского заочного колледжа тоже могли тронуться умом, но те, кто выдержал эти тридцать уроков, все, как один, сдали соответствующие экзамены. Это был, по сути дела, их тридцать первый урок, и он отличался от предшествующих только тем, что не содержал чего-либо нового.
«Основы биологии» долго рассматривались как трудный предмет. Он требовался на промежуточном экзамене для всех, кто претендовал на звание бакалавра, и на предварительном экзамене для готовившихся на медицинский факультет, так что этот предмет был камнем преткновения для всех учащихся Лондонского университета, нацелившихся на звания бакалавра, магистра и доктора наук. Не существовало учебников, которые отвечали бы специфическим требованиям университетских преподавателей и привычному способу мышления, так что рассеянный студент рисковал выучить много лишнего, не входившего в жестко очерченный круг требуемых знаний, и тем самым прослыть неким интеллектуальным перекати-полем. Кроме того, была еще практическая часть экзамена, которая оказывалась серьезной препоной на пути тех, кто лишь зубрил учебники. Мне и предстояло выступить у Бриггса в роли изобретателя способа с легкостью сдать экзамен по биологии, как в теоретической, так и в практической его части.
Это было совершенно непохоже на обыкновенное преподавание биологии. Я проработал и пересмотрел тридцать уроков, затем превратил их в небольшой «Учебник биологии» (мою первую опубликованную книгу, за которую Бриггс по моему настоянию записал мне, не помню точно, четыреста или пятьсот часов) и еще организовал интенсивные лабораторные занятия, длившиеся часов сорок. Эти сорок дополнительных часов должны были быть спрессованы на протяжении сессии в удобное для студентов время, когда они приезжали на каникулы в Лондон или проходили там последние испытания, так что получалось по пять или шесть часов напряженнейшей работы в день в течение двух недель, по два часа каждое занятие, в двадцати или даже больше вечерних классах. Биология, которой мы обучали, была довольно странной, но не по нашей вине: всё упиралось в систему организации университетских экзаменов.
Группы у меня были самые разные — от шести до тридцати двух человек, что было уже на пределе наших возможностей. Для больших групп у меня был помощник, который «принимал эстафету», если я совсем уж выдыхался. Студенты сидели передо мной со своими кроликами, лягушками, налимами, речными раками и другим лабораторным материалом, а я стоял у доски, быстро и четко объяснял, что делать, а затем обходил их, чтобы увидеть результаты работы. Я должен был позаботиться о своевременном получении препаратов, их подготовке и, разумеется, сталкивался при этом с неизбежными трудностями. В те дни, например, невозможно было купить в Лондоне учебный микроскоп меньше чем за пять фунтов. Для многих наших студентов цена эта была недоступная, но мы узнали, что можно купить неплохой немецкий микроскоп за половину этих денег, а потом еще нашли на распродажах подержанные микроскопы. Когда я ехал на автобусе или на поезде из дома в свою лабораторию на Ред-Лайон-сквер, у меня всегда под рукой была какая-нибудь студенческая тетрадка с записями, которую я правил вечной ручкой с красными чернилами. Тетрадь отнимала у меня двадцать минут, не больше, я стал необыкновенным специалистом в этом деле и проверял тетради как орехи щелкал. Правда, мои заметки и исправления были заляпаны чернилами, что порою придавало им ценность скорее живописную, чем образовательную, но в целом толк от них был.
 
Должен признаться, что некоторое время я рассматривал навыки, которые, что ни день, приобретал в качестве экзаменатора, как своего рода забаву и только потом оценил их с более широкой точки зрения. Бриггс держал книжную лавку на Букселлерс-роу, где также продавались микроскопы, о которых шла речь, у него были репетиторский колледж на Ред-Лайон-сквер и небольшое общежитие в нескольких флигельках для репетиторов и студентов, а также почтовая контора в Кембридже. Потом как-то само собой получилось, что к этому прибавились типография в Фокстоне и коттеджи с садиками для рабочих. Мне нравилось, с каким неослабным жаром он расширял свое дело. Мой успех с приобретением диплома Колледжа наставников и получение наград за сдачу экзаменов на степень бакалавра сделали меня заметной фигурой среди репетиторов и пробудили у него ко мне симпатию и уважение. В конце 1891 года я совершил новый налет на Колледж наставников, получил высшую степень действительного члена и стипендию Дорека в двадцать фунтов.
Бриггс очень тепло отнесся к вести о моей женитьбе. Ему нравились ранние браки его репетиторов — они помогали им потом лучше сосредоточиться на работе. Не берусь поручиться, что именно благодаря ранним бракам вокруг него собиралось целое созвездие людей, получивших первые награды по разным специальностям, но, думаю, это тоже играло роль. Эти отличники и соискатели наград, взбиравшиеся по лестнице науки, добропорядочные и привыкшие соблюдать приличия мальчики оказались, подобно мне, жертвами тайной неконтролируемой страсти, толкнувшей их к раннему браку. Надеясь выбиться в результате засвидетельствованных на бумаге университетских успехов, хотя и не устроившиеся тотчас же на университетские должности и не видящие в перспективе другой работы, кроме как в школе, что было затруднено из-за их неспособности к борьбе, они решили, что Бриггс распахнул перед ними врата рая, где им будут платить верных триста-четыреста фунтов в год и где по ту сторону от входа их будет ждать Ева. Быстренько выбрав жену и обставив дом, они так и застревали в Университетском заочном колледже, и им уже было трудно сделать обычную университетскую карьеру. При этом не приходится отрицать, что Университетский заочный колледж и Колледж наставников имели репутацию чего-то пиратского, подозрительного и возбуждали немалую враждебность со стороны более почтенных учебных заведений. У меня же никогда не было ложного представления, будто мои занятия в заочных группах явятся для меня полноценной заменой дороги к настоящей науке, и я остро ощущал, что занимаюсь пиратством.
Многочисленные успехи наших выпускников на экзаменах в Лондонском университете, требованиям которого они вполне отвечали, притом что настоящего знания биологии они не обнаруживали, следовали один за другим. К нам набежала толпа студентов-медиков, которых плохо обучали биологии, к нам потянулись желавшие повысить свою квалификацию учителя, ведшие начальные научные курсы и стремившиеся добавить звание бакалавра наук к своему званию бакалавра искусств и подготовиться к тому, чтобы возглавить школу, инженеры и техники, желавшие получить степень бакалавра наук, и во время каникул наша длинная комната с черными досками заполнялась до отказа всем самым лучшим, что могла дать провинция. Мы готовили их хорошо и надежно. В один учебный год весь список практикантов первого класса составился целиком из моих учеников, мы так высоко подняли уровень подготовки к экзаменам, что все рефераты, полученные от конкурирующих организаций, прошли только по второй категории. Харли-стрит {144} до сих пор пестрит именами тех, кому мы помогли преодолеть неразумные препятствия, стоявшие у них на пути, и я раз от разу получаю все новые доказательства исключительной полезности моих замаранных кляксами исправлений и нелицеприятных замечаний, а также моего мастерства демонстратора лабораторных опытов. Одним из писавших мне был лорд Хордер, другим — покойный преподобный Э.-С. Монтегю {145}, государственный секретарь по делам Индии (1917–1922 гг.). Мы вытеснили все остальные организации репетиторов. Среди тех, кому мы затруднили жизнь, был доктор Эвелинг {146}, живший в Хайгете, зять старины Карла Маркса, и я подозреваю, что, ведать о том не ведая, я немало добавил к трудностям, которые встретил мой давнишний друг А.-В. Дженнингс, когда попытался основать собственную частную лабораторию.