Обладать и ненавидеть (ЛП)

— Не могли бы вы, пожалуйста, подписать мою программу? — спрашивает женщина с американским акцентом, протягивая маленький белый буклет, в котором подробно описан каждый предмет коллекции.
Я киваю.
— Конечно. Да.
Я похлопываю себя по платью, как будто ищу призрачные карманы, затем морщусь.
— У меня нет ручки.
— О, подождите, я посмотрю, — говорит она, начиная копаться в своей сумочке.
Я поворачиваюсь к Надежде, чтобы спросить, есть ли она у нее, и когда я это делаю, мой взгляд падает на вход в галерею, точнее, на мужчину, стоящего там.
Трудно понять, что я вижу в те первые несколько секунд, когда в поле зрения появляется Уолт, окруженный дверным проемом, освещенный мягким светом улицы. Сена течет позади него, и он стоит абсолютно неподвижно, рассматривая меня.
В левой руке он сжимает букет цветов, завернутый в коричневую бумагу. Выражение его лица непроницаемо. Его темные брови сведены вместе, рот слегка изогнут в хмурой гримасе. На секунду мне кажется, что он может быть расстроен. Потом я понимаю, когда он сжимает цветы в кулаке… он нервничает.
Он выглядит так же, как в тот первый день у здания суда. На нем темно-синий костюм без галстука. Его часы выглядывают из-за манжеты пиджака. Его волосы идеально уложены, ни одна прядь не выбивается из прически. Он поднимает правую руку и машет, и это самое искреннее выражение надежды, которое я когда-либо видела.
То, что он сделал, поражает меня сразу.
Он прилетел в Париж, пришел на мою выставку, остался со мной, несмотря на все, через что мы прошли. Слезы наворачиваются в уголках моих глаз в тот самый момент, когда женщина похлопывает меня по руке.
— Нашла! — говорит она, размахивая ручкой передо мной, как только я поворачиваюсь к ней лицом.
Она замечает выражение моего лица и хмурится, вероятно, неправильно истолковав мое настроение.
Я быстро подписываю ее программу, позирую для фотографии, а затем пытаюсь выйти из взаимодействия, но затем она задает вопрос о моем искусстве. Я даже не улавливаю этого. Мои уши наполнены звуком моего сердца, бьющегося тяжело и быстро.
Надежда замечает Уолта, улыбается, а затем начинает действовать.
— Я бы с удовольствием показала вам несколько ее работ, — говорит она женщине. — Я Надежда, представитель Элизабет в Штейн. Вы уже сказали мне свое имя?
Она уводит женщину с плавной грацией, и я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, как Уолт пересекает комнату, чтобы добраться до меня. Я тоже направляюсь к нему, встречая его на полпути. Он подавляет все мои чувства сразу. Я улавливаю его характерный запах, и моя грудь сжимается от желания. Мы не прикасаемся друг к другу. Мы стоим на расстоянии фута друг от друга, пока я пристально смотрю на его грудь, особенно на пуговицу его накрахмаленной белой рубашки, и жду, когда он заговорит.
Проходит секунда, и я поднимаю на него взгляд.
Его карие глаза смотрят на меня с такой беззастенчивой тоской, что у меня горят щеки.
— Поздравляю, — говорит он, протягивая мне цветы.
Я принимаю их, бережно баюкая в своих руках. Они прекрасны, брызги ярких цветов, но они затмевают его запах, поэтому я позволяю им упасть рядом со мной, подальше от моего пути.
— Ты приехал в Париж, — говорю я ошеломленно, когда снова смотрю на него.
Он кивает.
— Я прибыл несколько часов назад.
— О. Держу пари, ты устал.
Он не отрывает от меня взгляда и качает головой.
— Нет.
— Ты приехал в Париж, — повторяю я.
Уголок его рта приподнимается в неуверенной улыбке.
— Для твоей выставки.
Я киваю, внезапно настолько ошеломленная, что не могу подобрать слов. Я снова смотрю на цветы, и слеза скатывается по моей щеке. Он протягивает руку, чтобы обхватить мое лицо, чтобы вытереть ее. Он выглядит совершенно раздавленным, когда наши глаза снова встречаются.
— Пожалуйста, не плачь.
— Я ничего не могу с этим поделать, — шепчу я.
Я никогда не видела, чтобы кто-то делал для меня что-то настолько самоотверженное. Чтобы кто-то бросил все и прилетел сюда… удивил меня вот так…
Я делаю шаг вперед в порыве храбрости и обхватываю его руками за талию, сжимая его, когда моя голова падает ему на грудь. Я погружаюсь в его запах, и это так же успокаивает, как падение в постель после тяжелого дня.
 
— Поздравляю с твоей коллекцией, — говорит он, целуя меня в волосы. — Я так горжусь тобой. Посмотри вокруг. Там не осталось ни одной картины для продажи.
Я улыбаюсь и отступаю назад, махая рукой в зал.
— Пойдем, пойдем. Посмотри на все.
Я вкладываю свою руку в его, и он крепко сжимает ее, пока я провожу его через выставку от начала до конца, подтверждая то, что он мне только что сказал. Рядом с каждой моей работой есть табличка — продано. Он рассматривает мое искусство с вдумчивым вниманием, как будто стоит перед такими впечатляющими работами, как «Мона Лиза». Он говорит мне, какая картина его любимая, та, в которой использованы тяжелые синие и серые пигменты, нанесенные толстым слоем и текстурированные на холсте.
— Я бы купил ее, если бы кто-то не опередил меня.
Я прячу улыбку и веду его за собой. Как только мы доходим до конца, я не могу подавить чувство гордости, наполняющее меня сверху донизу. Идти рядом с ним, показывать ему свою работу таким образом — это осуществленная мечта. Каждый художник хочет быть там, где стою я, и я стараюсь позволить себе по-настоящему проникнуться этим, чтобы этот момент навсегда запечатлелся в моей памяти.
— Ты сенсация, — говорит он, когда мы дошли до конца.
Я даже не опровергаю это. Я не хочу преуменьшать это достижение.
— Тебе нужно возвращаться к Надежде? Вернуться к фотографиям и все такое?
Произнося ее имя, он как будто только что вызвал ее из воздуха. Она подлетает к нам, сияя Уолту.
— Я так рада, что ты смог прийти, — говорит она, и на ее лице нет и намека на удивление.
Я смотрю на Уолта, и он подтверждает мои подозрения, когда наклоняет голову в ее сторону и говорит:
— Надежда помогла мне устроить сюрприз. Я связался с ней, как только узнал, что у тебя будет выставка.
Я смотрю на нее, и она гордо улыбается.
— Ты ничего мне не сказала!
— Да, ну, я хорошо умею хранить секреты. Теперь, ты, конечно, можешь остаться, но все твои работы проданы, и мероприятие сворачивается. Мне кажется, будет лучше, если ты не будешь задерживаться слишком долго. Оставь людей желать большего, — говорит она, подмигивая.
Я киваю, и она тянется, чтобы сжать мою руку.
— Поздравляю. Я знала, что у тебя все получится, но это лучше, чем мы ожидали. Ты должна по-настоящему гордиться.
Я горжусь этим. Я едва чувствую, что этот вечер реален, когда Уолт идет со мной, чтобы забрать мою сумочку. Мы покидаем галерею и выходим в парижскую ночь. Сена блестит отраженным светом от соседних зданий. Неподалеку возвышается Эйфелева башня, сияющая золотом, ее прожектор кружится над горизонтом. Машина проносится мимо по улице, когда мы выходим на тротуар, за ней следует звон велосипедного звонка мужчины, когда он огибает группу девушек, смеющихся, когда они идут плотной группой. Я бросаю взгляд на Уолта и обнаруживаю, что он сосредоточен на мне, а не на Париже.
— Может, нам вернуться в мой отель? — спрашивает он с искушающим взглядом.
Я сглатываю, а затем поворачиваю подбородок в сторону реки.
— Хорошо, но давай пройдемся. Еще рано, а я никогда не гуляла по ночному Парижу.
Он кивает и протягивает мне руку. Я позволяю ему отвести меня через улицу на тротуар, идущий вдоль берега реки. Сначала мы не разговариваем, но ночь далека от тишины. Вдалеке раздается звук машины скорой помощи — явное напоминание о том, что мы не в Штатах. Когда мы проходим мимо групп, раздаются взрывы болтовни и отрывочные фразы по-французски. По реке курсируют лодки, перевозящие пассажиров для ночных круизов.
Я впитываю все это, ценю каждую мелочь, все время сосредоточив свое внимание на Уолте. Его большая рука тверда и спокойна, она легко сжимает мою. Я думаю, он идет медленнее, чем обычно, пытаясь убедиться, что я не чувствую спешки.