Мародер без диплома (СИ)
Было странно, что на этом взлете никто из нас не вылетел в окно. Гиена упирался ногами в два разных кресла, а руками в потолок. Бюрократ распластался морской звездой на полу — обеими руками держался за привинченные к полу ножки кресел, правая нога коленом упиралась в столб-опору, левая дергалась в поисках еще одной точки стабильности. Натаху, как и меня, взлет застиг у окна. Она уцепилась за скобу сбоку и уперлась спиной в раму. Ее огненная коса развевалась на ветру как вымпел.
Как Брюкверу удавалось усидеть в кресле пилота было совершенно неясно. Впрочем, он мог успеть пристегнуться, пока мы возились с гайдропами.
Он держал штурвал, который, кажется, никак вообще не влиял на наше хаотичное движение, и громко пел песню на немецком языке.
Я посмотрел вниз. Ветром нас оттащило куда-то в сторону. Где там было летное поле, с которого мы поднялись, я уже не видел. Пока, Новониколаевск! Рыбацкие в мохнатых шапках, Беки на грузовике и Юрий Матонин!
Фиг знает, долетим ли мы до Томска, или наш цеппелин расхреначит в щепки ближайший разряд молнии, увидимся мы в любом случае, нескоро.
Летучая лодка нырнула в густую пелену облаков. Нас перестало мотылять из стороны в сторону, но отпускать точки опоры все еще не хотелось. Тем более, что теперь не было видно вообще ничего. А еще стало заметно холоднее.
Брюквер отпустил штурвал и поднял руки над головой. Его пальцы начали какой-то сложный танец. И ритм песни сменился на речитатив или что-то подобное.
Ах вот в чем дело...
Магия-шмагия.
Гулявший по гондоле ветер затих в один момент. Нас совсем перестало качать. Едва заметное свечение возникло на какую-то долю секунды вокруг кресел, штурвала, стоек и канатов, и сразу же исчезло.
Наступила тишина, нарушаемая только мерным стрекотом мотора.
— Зер гут! — заявил Брюквер и направил нос цеппелина вверх.
Я с трудом заставил закостеневшие пальцы расцепиться и осторожно переместился в кресло. Бюрократ поднял голову. Лицо его было какого-то даже не бледного, а практически зеленого цвета. Гиена отпустил потолок и шагнул на пол. Подал руку Бюрократу. Только Натаха осталась сидеть на окне. Ее зеленые глаза сияли нечеловеческим каким-то восторгом. Ей что, понравилось?!
— Всегда мечтала полетать на цеппелине! — сказала она, повернув к нам все еще мокрое от дождя лицо.
— Мечты сбываются, — пробормотал я. Но подумал, что тоже мечтал, вот только представлял себе это совсем по-другому. Ну, там, салон, дамы в вечерних платьях, белый рояль, шампанское...
— Каким газом наполнен баллон этого... цеппелина? — спросил Бюрократ, усаживаясь в кресло через проход от меня.
— Вассерштоф! — крикнул с места пилота Брюквер.
— Водород?! — в ужасе переспросил Бюрократ. — И вы не побоялись поднять его в воздух в грозу?! А если бы молния...
— Буммм! — Брюквер взмахнул руками, как бы изображая здоровенный взрыв. Потом громко расхохотался и повернул свое рябое лицо в салон. — Я летайт уже фюнфцин... пятнатцат лет! Или вы не верит мне?
После того, как Брюквер «включил» свою магию, полет стал ровным и совершенно беспроблемным. Мы плыли над белой ватой облаков, иногда касаясь гондолой. Можно было высовываться в окна и пытаться дотянуться до облаков руками. Никакого ветра, холода или недостатка кислорода не ощущалось. С одной стороны, мне хотелось спросить, почему наш пилот не сделал всех этих своих жестов на земле, но я не стал. Не хотелось лишний раз затевать с ним разговор, я был согласен с Гиеной — «странненький» — это очень мягко сказано.
Полет до Томска занял приблизительно часа три. Или чуть больше. Ну и когда мы начали снижение, я получил ответ на свой вопрос естественным, так сказать, образом. Похоже, нежные «магические ладони» подхватывали только тот летательный аппарат, который способен без их помощи забраться достаточно высоко. И примерно на той же высоте отпускали, когда цеппелин начал снижаться.
— Фсем дершаться крепче! — скомандовал Брюквер и вцепился в штурвал. Гондолу снова тряхнуло, ветер вспомнил о своем существовании и засвистел во всех окнах сразу.
На наше счастье, погода в Томске была не такой убийственной, как в покинутом нами Новониколаевске. Так что нас не мотыляло в безумной скачке, а всего лишь слегка трясло. Так что можно было полюбоваться на вид Сибирских Афин сверху.
Во-первых, Томск на город был похож больше, чем Новониколаевск. Примыкавший к реке центр выглядел очень даже презентабельно — большие светлые здания, некоторые вполне можно было бы назвать дворцами. На улицах гораздо больше многоэтажных домов, чем бревенчатых изб.
Во-вторых, похоже, здесь был в ходу общественный транспорт. Возникла такая мысль при виде покрашенных в ярко-желтый небольших автобусиков.
И в-третьих — город по периметру окружала настоящая крепостная стена. Вот прямо с зубцами и башнями. Она совершенно не вязалась со всем остальным на вид, построенная из бревен и каменных блоков. Так что Томск с одной стороны был ограничен рекой, а со всех остальных — этой самой стеной. По верху которой могли спокойно прогуливаться патрульные.
Что они, кстати, и делали.
— Ахтунг! — заорал Брюквер. Кажется, говорить спокойно этот человек не умел вовсе. Я вцепился в кресло одной рукой, в скобу рядом с окном другой и продолжал смотреть вниз. Земля стремительно приближалась. Гораздо быстрее, чем мне хотелось бы. И чем я вообще представлял когда-то приземление на дирижабле. Почему-то я был уверен, что аппарат легче воздуха должен опускаться нежно, словно перышко.
Но Брюквер на мои иллюзии плевать хотел, так что мы неслись к земле стремительно, будто ужасно соскучились. Заверещала лебедка, выкидывающая вниз гайдропы. Под нами на просторном поле с внешней стороны стены уже суетились какие-то люди.
Гондолу рвануло так, будто мы во что-то врезались. Двигатель замолчал, зато заурчали моторы внизу.
Я не виде, что там точно произошло, но, кажется, наш цеппелин поймали за гайдропы и остановили. А потом сунули хвосты в лебедки, и теперь нас медленно подтаскивает к земле.
— Мы прилетайт! — заявил Брюквер, когда цеппелин наконец замер в полной неподвижности. — Клаус, я хотейт фторая половина теньги!
— Ддда... — сдавленно ответил Бюрократ, держась обеими руками за шею. — Один момент... Я только...
Он вскочил и бросился наружу. Судя по звукам, он расставался с остатками обеда, которым нас накормили еще в Питомнике.
Через несколько минут он вернулся, вытирая лицо носовым платком.
— Прошу прощение, — сказал он. — Вот ваши девять тысяч соболей, как мы и договаривались.
— Зер гут! — Брюквер выхватил у Бюрократа пачку денег, перевязанных тонким шнурком и упрятал в один из многочисленных карманах на своем комбинезоне. — Теперь можейт убирайться! Гуте райзе!
Честно говоря, я все еще не мог поверить, что мы снова на твердой земле. После воздушной акробатики взлета и посадки, мой мозг отнесся с недоверием к покрытой травой поверхности, так что когда я спустился с лестницы, мне все еще казалось, что подо мной все покачивается. Но это, в общем, обычное дело. Не сказать, чтобы сюрприз. Скоро пройдет.
Итак, мы прилетели в Томск. Вокруг практически чистое поле, слева — высокая крепостная стена. Зараза, с земли она выглядит еще массивнее. Сколько метров она высотой? Двенадцать? Пятнадцать? Похоже, чуть севернее от этого места — ворота. Кроме нашего цеппелина на аэродроме были самолеты. Целых шесть штук парусиново-фанерных этажерок, которые, к моему ужасу, похоже вовсе не музейные экспонаты, а настоящие летательные аппараты. Ближе к стене — неказистая двухэтажная постройка из красного кирпича. И еще какой-то недострой. Непонятно пока, что это будет.
По дороге от ворот к нам пылил лупоглазый автомобильчик без крыши. С тремя пассажирами внутри. Точнее, один из них водитель, конечно.
— Кто тут Лебовский? — спросил детина с водительского места, когда авто притормозило прямо рядом с нами. Ну зашибись, блин! Им от Матонина телеграфировали, что ли? Правда, я сразу же отмел эту мысль. Сдать нас Матонину мог только один человек, и он сидел за штурвалом цеппелина. Если бы Бюрократ желал меня продать за пятнадцать штук, он тысячу раз мог бы сделать это куда более простым путем. То есть, Матонин просто не мог знать, куда конкретно я направляюсь, по крайней мере, не так быстро...