Мы под запретом (СИ)
Чувствую себя, по меньшей мере, волшебником, и душу переполняет чистый кайф от таких неподдельных ощущений. Как, оказывается, приятно делать такие вот сюрпризы любимому человеку!
Присаживаюсь на диванчик, пряча идиотскую улыбку, украшающую мою счастливую физиономию, за страницами глянцевого журнала.
— Саша, — слегка заикаясь, окликает меня Кира, — ты сейчас пошутил? — искренне удивляется она.
С трудом стираю с лица лучезарное выражение и, отложив журнал, заинтересованным взглядом окидываю Киру. Она стоит на том же месте, смотрит на меня, практически не моргая, а в глазах столько разнообразных эмоций, что хочется, поставив фотоаппарат в режим «миллион кадров в секунду», запечатлеть их все.
— Мало, да? — притворно изумляюсь я (ну да, когда это девушке хватало часа на выбор наряда, да еще и не одного!). — Не успеешь за час? — продолжаю по-доброму поддразнивать её, прекрасно понимая, что она сейчас интересуется вовсе не временем.
— Саш-ш-ш-ш, — шипит она и даже пытается казаться строгой, но легкий испуг во взгляде выдает ее волнение.
Без лишних раздумий возвращаю своему телу вертикальное положение и моментально сокращаю расстояние между нами. Одной рукой обнимаю Белку за талию, при этом крепко припечатывая ее тело к своему, другой подцепляю вздрагивающий подбородок, приподнимая любимое лицо, и наши взгляды встречаются.
— Сюрприз не удался? — тихо спрашиваю у нее. — Все отменяем и идем кутить в казино?
Она лишь нервно сглатывает и продолжает смотреть на меня — молча, еле дыша. Её сердечко стучит так быстро, как у перепуганной канарейки, отчего мое сердце сжимается и, пропустив удар, уходит вниз, к ее ногам. Все звуки вокруг исчезают, остаётся лишь чувственная мелодия сердцебиения и тихого дыхания.
— Я очень хочу, чтобы ты стала моей женой, — шепчу я, касаясь губами ее лба. — Прости, что поступил вот так самонадеянно, но…
Маленькая теплая ладошка ложится на мои губы, прерывая покаянную речь. И я, затаив дыхание, жду малышкиного вердикта, подобно тому, как приговоренный к казни ждет чуда в день амнистии. Ее губ касается теплая, еле уловимая улыбка, и в глазах мерцают искры легкого бунтарства.
— Нас не одобрят, — с грустью вздыхает она.
А я, перехватив ее руку, целую каждый пальчик. Прижимаю раскрытую ладонь к своей груди, туда, где бьется мое сердце, и, глядя ей прямо в глаза, безапелляционно заявляю, вселяя в нее уверенность:
— А не все ли равно, Белка, кто и что о нас подумает, кто одобрит или не одобрит наш союз? Да, родители — это святое, и их мнение важно. — Не даю ей возразить, когда вижу, как она, чуть вздрогнув, хмурит брови и напрягается в моих руках. — Но, — продолжаю я, притягивая ее к себе, и окутывая аурой защищенности, неспешно глажу по спине раскрытой ладонью, стараясь успокоить и вселить в нее чуть больше уверенности, — это наши жизни, и нам проживать их самостоятельно, а не по чьей-то указке.
Замолкаю, давая ей время осмыслить то, что я сказал: ведь это не просто слова утешения. Я и впрямь давно придерживаюсь данной позиции, но малышка — мамина девочка, она привыкла поступать с оглядкой на мнение мамы, она не бунтарка и не эгоистка. Ей всегда крайне важно одобрение родных.
— Хочешь, мы никому не скажем? — Отстранившись, придерживаю Киру за плечи и вглядываюсь в её растерянное лицо. — Это будет наш маленький секрет, — заговорщически улыбаюсь я, — да и на родине американский «штамп в паспорте» недействителен. — Тут я вру, потому что уже договорился обо всем и даже о том, что по возвращении нам в посольстве оформят российскую регистрацию, но ей этого знать пока не стоит.
— А давай… — Робкая улыбка скользит по её губам, и в голосе звучит надежда, а тело чуть расслабляется, и моя любимая девочка, обнимая маленькими ладошками мои щеки, привстает на носочки, тянется ко мне, как одуванчик к солнышку, и скромно касается моих губ своими.
Дыхание замирает, а грудь наполняется неописуемым чувством радости. Приложив неимоверные усилия, я все-таки размыкаю наши объятия. Мучительно медленно разворачиваю Белку на сто восемьдесят градусом и аккуратно подталкиваю в сторону мило улыбающейся и терпеливо ожидающей нас девушке.
— Смелей, малыш, — шепчу на ушко все еще не решительной Белке, — и ни в чем себе не отказывай.
Шаг, другой — и девочки теряются в водовороте модных нарядов, а я возвращаюсь в объятия гостеприимного дивана. На столике меня уже ожидает чашка ароматного зеленого чая и блюдце с различными кондитерскими изделиями. Присаживаюсь, беру в руки чашку и, сделав глоток, откидываюсь на спинку дивана, предаваясь просмотру завораживающего зрелища.
Испытываю вдохновенное упоение, наблюдая за тем, с каким затаенным восторгом Белка ходит от манекена к манекену, перебирает вешалки на стойках и, словно маленький ребенок в лавке мороженщика, хочет всего и сразу, но все же останавливает взгляд на одном — на том, что понравилось ей еще при входе в салон.
Окидываю ее пристальным взглядом, стоит только малышке выйти из примерочной, и одобрительно киваю, соглашаясь полностью с ее выбором. Короткое коктейльное платье насыщенного изумрудного цвета из струящегося атласа, наглухо зашторенное спереди и неимоверно сексуально декольтированное сзади, сводит меня с ума, вызывая стойкое желание не выпускать в нем Белку дальше порога нашего номера, но в то же время во мне вспыхивает желание видеть ее сияющие глаза и горделивую походку, с которой она будет передвигаться по залам казино, держа меня под руку. А я буду млеть оттого, что это моя девочка, только моя и ничья больше.
— Сумочку, туфли? — уточняет девушка-консультант, переводя взгляд с Киры на меня и обратно.
Моя малышка смущенно пожимает плечиками, а я, улыбаясь, даю отмашку брать все, что необходимо, и, поймав ее тихое «спасибо», вновь кайфую от всего происходящего.
Белка скрывается в примерочной, чтобы через пять минут вернуться и вновь застыть в нерешительности перед стойками в соседнем зале с облачно-белыми нарядами.
— Милая. — негромко окликаю ее, ожидая, когда она повернется и поймает мой уверенный взгляд. — Ты в любом из них, будешь выглядеть великолепно! — подбадриваю ее.
Она кивает, делает уверенный шаг к зефирному великолепию и тонет в ворохе из атласа, кружева, фатина и тафты. Примеряет платье одно за другим, вертится в них перед большим зеркалом. Перебрав с десяток различных фасонов, с неимоверным трудом останавливает свой выбор на лаконичном, немного строгом и в то же время немного озорном платье в стиле шестидесятых. Плотный облегающий лиф с широкими лямками, короткая пышная юбка-«колокол», лента-пояс, вышитая бисером, подчеркивающая тонкую талию, и V-образное декольте на спине, украшенное двумя игривыми бантиками.
— Саш! — восклицает, спохватившись Белка. — Это же плохая примета, — произносит она дрожащим голосом.
— Перестань. — Я поднимаюсь и подхожу к ней; видимо, только в моих объятиях все страхи и сомнения испаряются из ее немного взбалмошной головки. — Я не верю во всю эту чушь.
Она вздыхает, расслабляется, зарывшись носом в изгиб моей шее. До мурашек щекочет кожу прерывистым дыханием и легким скольжением своих губ.
— Белка, — тихо зову ее, — мы опоздаем.
— Угу, — шепчет малышка, — я сейчас, — обещает и продолжает сопеть, водя кончиком носа по моей шее. — Ты настоящий? — Ее вопрос удивляет и радует.
— Да, малыш, — также почти шепотом отвечаю ей, — и весь твой.
— Мо-ой, — нараспев выдыхает Белка и еще крепче обнимает меня за шею.
Нас окутывает незримым коконом тишины и умиротворения, бушующий в душе пожар желания не гаснет, но уже не рвется неукротимым зверем наружу. Кира, словно опытный дрессировщик, приручила его, и мне совсем не жаль терять мнимую свободу холостяка. Ведь с моей немного взбалмошной, малость дерзкой, чуток наивной и безумно любимой крошкой я никогда не чувствую себя запертым в клетке, загнанным в угол стандартными правилами и условностями. Она делает меня счастливым, а без нее мир вокруг — словно черно-белое немое кино.