Попаданка под соусом (СИ)

Потому что там, где работает один мигрант, будут работать трое местных за большие деньги и намного, намного хуже. Это правило тоже действует во всех мирах, и я бы не слишком рассчитывала, что добивающиеся выдворения мигрантов и повышения платы студенты будут по двенадцать часов впахивать за гроши и делать это так же качественно, как я.
Я сделала приглашающий жест, мол, пойдем, но Нина даже с места не двинулась.
— Ты… ты предлагаешь мне работу посудомойкой и горничной? — переспросила она. — И все это за…
— Ну, гелдов триста, — пожала я плечами. — Может, триста пятьдесят. Но я не настаиваю, если хочешь, может бегать по всей Еронии и искать себе местечко получше. Пока.
Я опять пожала плечами и повернулась к двери. На самом деле мне больше хотелось помочь Мего, чем Нине, хотя я была намерена его предупредить, что девицу надо сначала принять на испытательный срок. Не то чтобы это было распространено, но по своему усмотрению хозяева могли это делать. Правда, с рядом оговорок, например, когда мигрант терял работу, или когда он менял работу, а ему не могли дать рекомендации, или когда он выполнял совсем другие обязанности. И нужно было платить миграционный залог за месяц, причем он был больше, чем один месяц залога годового. Я не была уверена, что Мего на это пойдет, но предупредить его была обязана.
Да и вообще, ему может Нина просто не понравиться. Вот уж что-что, а предоставлять рабочее место мигранту никто не обязан.
Итак, я взялась за ручку двери. Не хочет — ее право.
— Стой! — сдалась Нина. — Я согласна. Я не знаю, смогу ли найти себе что-нибудь лучше. Пойдем.
— Ну пойдем, — вяло согласилась я.
Я шла и репетировала речь, которую скажу Мего, когда мы останемся с глазу на глаз. И что Нина так себе работник, да и человек тоже поганенький, так что смотрите сами, боно… Нина тащилась за мной. Я дошла до двери, поднялась на крыльцо, подождала, пока подойдет очень недовольная Нина.
— Лицо попроще сделай, — посоветовала я, и в этот момент дверь открылась, и я увидела три очень знакомых физиономии.
— Опять ты?
— Добрый день, боно, — сделала я вид, что первый раз эти перемазанные синим рожи вижу. Нина сделала книксен.
— Митингуем? — с недоброй улыбкой поинтересовался гвардеец. Интересно, его уже успели женить или все планы его матушки из-за столкновений пошли прахом? — Документы?
— У работодателя, — фыркнула я. — У меня стоят штампы государственной полиции.
— Сейчас посмотрим, — пообещал второй гвардеец. Третий молчал — это был тот самый, который первый сдался и вытряс свои карманы. Второй гвардеец обернулся к Нине: — У тебя что? Тоже штампы государственной полиции? Где работаешь?
— Нигде, — проблеяла Нина. — Боно, место, где я работала, закрыли, и…
— Понятно, — перебил второй гвардеец. — Безработная, митингует, наверное, одна из зачинщиц, — он потыкал пальцем в направлении города. Самое паршивое, что вот именно сейчас они все были трезвые как стекло и совершенно точно ничего не били. — Забираем обеих.
Третий гвардеец молча схватил Нину за плечо, она испуганно пискнула. Гвардеец с женой и матушкой опасливо зашептал:
— Эй, у нее хозяйка добродетельная бонна! Может, эту отпустим?
Я осторожно осматривалась на предмет отступления. Не бегства, нет. У меня есть документы, заверенные полицией, а это поважнее, чем гвардейцы. Я законопослушная. Но второй уже цапнул и меня.
— Обязательно отпустим, — согласился он. — Сначала проверим, вдруг там что и где упустили. И узнаем, что там за блюдо у нее было…
Я дернула рукой к груди, но этого, к счастью, никто не заметил. У меня еще есть блюдо, я его уже как газовый баллончик с собой носила постоянно, неспокойно здесь.
— Ну, пошли, — скомандовал недоженившийся гвардеец, а я только успела прошептать Нине:
— Не зли их!
  
Глава двадцатая
 
Город молчал, замер в тревожном ожидании — когда мы шли под конвоем по райончику с лавками, то на нас еще оглядывались, иногда я ловила взгляды из окон и приоткрытых дверей. Прохожие предпочитали отвернуться или и вовсе свернуть с дороги, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. А я шла и мысленно стучала себе по голове: говорили же, благими намерениями вымощена дорога в очень неприятные места. Не нужно было поддаваться на уговоры и вообще что-то предлагать, могла бы просто указать пальцем направление и назвать Нине имя хозяина, пусть бы сама разбиралась с возможным местом работы. Но нет, высунула нос из безопасного места — и тут же попала под раздачу.
 
Может, если бы гвардейцы были мне незнакомы, то нас бы и отпустили. Меня-то точно, выглядела я прилично, на мигрантку совершенно не смахивала, а в документы никто бы и не заглянул. К Нине бы точно прицепились, у нее сейчас на лице было написано, что не все у нее в порядке. А местные гвардейцы ох как любят, когда не все у кого-то в порядке. Это как бы автоматически означало проблемы с законом, за которые можно штраф выписать, отправить на общественные работы или и чего похуже применить. Вот только даже незнакомые гвардейцы могли пристать к нам обеим. Например, если у них не выполнен план по поимке демонстрантов…
Одно меня порадовало, что пешком идти к месту назначения не пришлось. Через полчаса нам встретился диссфор с гвардейскими отличительными символами, с решетками на окнах и полностью набитый такими же беднягами, как мы с Ниной. Не сказать, что здесь вообще кто-то из активных митингующих был. Все в обыденной одежде, некоторые в фартуках и рабочих косынках. Вышел в соседнюю булочную за пирожком в рабочий перерыв — и не вернулся. Хорошо, если тебя кто-то видел.
А я всерьез надеялась, что Мего или кто-то из постояльцев или соседей расскажет о моей судьбе Федро, и тот придет и спасет меня в компании Ассии и детей. Я, счастливая, выйду на свежий после тюремного заключения воздух, подхвачу Ассиных старшеньких под мышки и запою какую-нибудь дурацкую песенку. Учили же нас этим простецким песням в университете, так чего стесняться. Вполне себе научные способы хоть немного отвлечь ребенка или как-то структурировать бессвязные вопли. Вот только надежда — шаткое чувство.
Пока нянчиться приходилось с Ниной и еще двумя десятками мужчин и женщин: кто-то недоумевающе смотрел по сторонам, кто-то плакал, забившись на сиденье диссфора, а кого-то уже закинули в транспорт без сознания и в крови. Гвардейцы не особо церемонились, особенно когда жертва возмущалась. Даже у меня на запястье остались следы, тащили за руку. А получить дубинкой по голове — и вовсе проще простого. Поэтому я и одергивала Нину, чтобы шла, под ноги смотрела и лишних звуков не издавала. Авось и пронесет.
Диссфор подъехал к Министерству наказаний через долгие часы. Все это время к нам запихивали еще бедняг, не только мигрантов, но и местных. Под горячую руку попадали все подряд: и дедуля-мигрант, который в Еронии уже лет сорок благополучно получал пенсию, нянчил внуков и купил маленький домик, и девушка-подросток из местных, которая просто показала гвардейцу язык, и мужчина-турист из соседней страны, у которого нашли старую татуировку, очень отдаленно похожую на нынешние знаки, которые рисовали протестанты. Кажется, действительно был какой-то указ с количеством. В диссфоре не было воды и туалета, и мне, несмотря на нервы, уже хотелось есть, а ведь были те, кто сидел в нем еще дольше меня!
Хотя сесть в диссфоре тоже было сложно. Почти все сиденья во второй половине салона были спилены, чтобы разместилось больше людей. Потом перестало хватать места на полу, и пришлось вставать и стоять, прижавшись к стенам и соседям по несчастью. Поэтому из диссфора, когда он остановился, не выходили, а вываливались на дрожащих ногах, кто-то даже упал.
Я выскочила в последнем эшелоне, ко мне тут же прибилась Нина. Она в начале еще порывалась спросить «а что будет», «а как откупиться или бежать», на что ответ у всех был один — возможные варианты побега могли применяться до того, как нас запихнули в диссфор, на «потом» рассчитывать было нечего. Разве что мы могли бы наскрести столько денег, чтобы выкупить свои жизни и здоровье у суда через специального человека. Только суммы были заоблачные, совсем не подъемные ни для кого. Гвардейцы брали взятку меньшую, но этих еще попробуй уговори!