По зову рода (СИ)

Казимир заметил, что Смеяна выглядит очень сконфуженно. Она явно хотела что-то рассказать, но боялась прогневать мать.
— Вы же богато живёте? — вдруг спросил ведун.
— Да… как сказать? — Дружана выглядела озадаченно. — Не жалуемся… Какие-то у тебя вопросы странные.
— Стал быть в доме достаток, что и подкармливать кого можете по доброте душевной? — проигнорировав её замешательство, продолжил Казимир. — Молочко в тарелочку, к примеру, налить соседской кошечке?
— Да бывает, конечно, — растянувшись в улыбке, призналась Дружана. — Ходила у нас как раз летом одна. Такая хорошенькая, рыжая, пуши-и-и-истая! Я ей каждый день молочко в блюдечке оставляла.
— А потом кошечка пропала? — подтолкнул её Казимир.
— Ну да… убежала или скрал кто… — пожала плечами Дружана. — Она ж красивая дюже, ох, главное, чтоб не на шкурку кто позарился!
— А когда кошечка пропала молочко в блюдечке ставить перестали? — продолжил Казимир, с прищуром глядя на гостей.
— Перестали… Так оно зачем же, ежели… — неуверенно протянула Дружана, оглянувшись на дочь.
— И через какое-то время бормотание продолжилось, — закончил за неё ведун.
Женщины молчали, но всё и так было понятно. Обе побледнели, то и дело друг на дружку косясь. Всё в точности угадал ведун. Казимир же, помрачнел, призадумавшись, патлатые космы свои пальцами взрыхляя.
— Помочь вашему горю можно, но сами вы, боюсь, не справитесь. Вы откуда, стал быть?
— Из Черёмушек, — ответила Дружана. — У нас три дома тама за лесом. — Она махнула рукой, указывая направление.
— Ведун в деревне есть?
— В соседней имеется… — неуверенно протянула женщина. — В Горемычишах… А тебе это зачем?
— Ну, как я с вами пойду-то? У вас же свой ведун местный имеется. Он, поди ж, недоволен будет, что чужак вмешивается.
Женщины снова очень странно переглянулись, словно решаясь, стоит ли идти на крайние меры.
— Казимир, — вновь заговорила Дружана и голос её неожиданно стал властным и покровительственным. — Я заплачу тебе столько, что ты до лета не будешь такой блёклой жижей, как этот суп питаться… Пойди с нами сам. То не нашего ведуна ума дело… — и подумав, добавила. — В ссоре мы. Не хочу с ним дел иметь.
— Ну, коли так, будь по-вашему, — пожав плечами, ответил ведун. — Через недельку ждите в гости. Загляну.
— Нам нельзя столько ждать… — Смеяна говорила твёрдо, но в голосе сквозило отчаяние. — Не окончен мой рассказ ещё. Опосля как бормотание явилось вновь, нечисть ентая начала курей резать. По одной в ночь, паршивец убивает. Не каждую является, но уж как явится… По утру выйдешь — весь двор в крови, всё в перьях и следы такие чудные…
— Это какие же?
— Словно одноногий кто-то ступает.
— Но ведь и это ещё не всё? — ведун внимательно следил за нитью разговора и перешёл в наступление. — Почему сейчас именно пришли? Что он сделал?
— В дверь нынче в ночь стучался… — севшим голосом прошептала Дружана, а Смеяна едва ль сознания при этих словах не лишилась. — Утром дверцу отворили… Всё в крови, и курица лежит на пороге, разорвана на части…
— Всё понятно. Вы хотите, чтобы я прямо сейчас пошёл?
Те неистово закивали.
— Тогда в путь, — кивнул ведун, собираясь. — До темноты дойдём?
— Дойдём! Только, Казимир, уговор давай один сразу… Ты как всё у нас закончишь, сразу назад к себе воротайся… На ночь нельзя тебе у нас оставаться. Муж мой в отъезде сейчас, нельзя чтобы люди чужого при нас увядали. Сам понимаешь… слухи пойдут.
— Я же не дойду впотьмах, меня волки задерут! — запротестовал Казимир.
— Не задерут. Тебя мой брат на санях по речному льду довезёт. Он как раз к ночи тоже должен воротиться.
— Ладно, раз так, согласен.
Казимир накинул полушубок, замотался в просторный тканый шарф, нахлобучив на голову меховой капюшон и распахнул дверь.
— А тебе ничего не надо с собой взять? — с сомнением протянула Дружана, поглядывая на многочисленные коренья и травы.
— Ничего, — мотнул головой ведун. — Я, кажется, знаю, кто вас беспокоит. Так справлюсь.
Женщины заметно приободрились, после чего, наконец, двинулись в путь. Вьюга чуть поутихла, но от того было не легче. Сугробы намело такие, что люди, порой, утопали по колено, с трудом переставляя ноги. Казимир шёл молча, боясь нахвататься холодного воздуха. Его провожатые двигались споро, явно хорошо ориентируясь на местности. Шли часа четыре без продыху, когда, наконец, увидали огоньки поселения. Однако перед самыми воротами Дружана забрала в сторону, обходя деревню по краю леса. Пригибаясь и то и дело, прячась за деревьями, они прокрались к дальней околице. Смеяна юркнула в раскидистый ивовый куст, увлекая остальных за собой.
 
— Веток не касайся, — шепнула она, косясь на Казимира. — Чтоб снег не осыпался. Воль стены иди след в след.
В частоколе оказался проход. Не выше пояса лаз, ведущий в деревню. Ведун только вздохнул, ничего не сказав, вот так лихо в дом и является. Оказавшись по ту сторону околицы, бабоньки провели ведуна к стоящему неподалёку сараю, за которым уже успокоились. Казимир понял, что они на месте — в глаза бросились алые следы на снегу. Кровь обильно окрасила небольшой дворик, то тут, то там валялись чернявые перья. Пока он осматривался, женщины отворили дверь в дом и уже зазывали его внутрь.
Пройдя в просторную избу, Казимир, лишь диву дался, как оказывается, порой живут люди. Под ногами были мягкие цветастые половицы, на стенах висели вычурные вышитые бисером картины, горница могла вместить человек пятнадцать… Красота, да и только! Бабоньки уже вовсю хлопотали, разжигая печь, да набрасывая различную снедь на стол. Ведун тотчас сглотнул, глядя на богатство, коим его собирались потчевать. Пироги, блины, пареная репа, куриная похлёбка, мочёные ягоды и мёд… У Казимира даже голова закружилась. Однако ж, взяв себя в руки, он к своему сожалению и вящему удивлению хозяйки от всего отказался.
— Поселившийся у вас ночной шопотун, голоден. Он разозлится, увядав сытого. И вы не ешьте, нынче. Будем ждать.
За окнами уже давно смеркалось. Ставни были плотно заперты, так что ночные звуки, едва ли проникали в дом. Слышалось отдалённое брехание собаки, да возня птиц в курятнике через двор. Казимир молчал. Сложив руки на животе, он дремал, полуприкрыв глаза. Не было нужды сидеть начеку, трясясь от возбуждения. Ведун знал, что нынче нечисть явится, как и то, что бабоньки многое от него утаили.
Прошло ещё два часа. Деревня совсем затихла и слышно было лишь как огонь потрескивает в печи, пережёвывая отсыревшие поленья. Смеяна клевала носом, но не смела спать под грозным взором матери. Дружана же явно нервничала. То и дело косясь на ведуна, она, похоже, начала жалеть, что притащила того в свой дом. Шутка ли, припёрся, ничего с собой не взяв. Как он будет жуткую нечисть прочь гнать? Щуплый, облезлый, кому такой помочь сможет? Но вспоминая странную чудо-избу, всё же успокаивалась.
Вдруг за стенкой послышалась какая-то возня. Хруст снега и правда напоминал шаги, но весьма странные. Словно некто не шагал, а прыгал. Женщины переглянулись. Смеяна затряслась, вцепившись пальцами в лавку. Её лицо побелело от суеверного ужаса, а глаза округлились. Послышалось бормотание. И правда даже слова не разобрать. Бу-бу-бу! Тишина, потом хруст снега и снова бу-бу-бу! Казимир глянул на Дружану, и как ни в чём не бывало, бросил:
— Пришёл ваш родственник, встречайте, что ль!
От неожиданности и наглости ведуна, та даже не сразу совладала с собой, а затем хрипло, потеряв голос, промямлила:
— Да какой же он нам родственник…
Казимир не ответил. Он прошел к двери, опустил ладонь на ручку, а затем, обернувшись, глянул на Смеяну и рванул на себя. Бабоньки вскрикнули, закрывая лица руками. На пороге стояло омерзительное существо. Без рук и без ног, тело синее крохотное, голова лысая, глазёнки навыкате, большой зубастый рот… Игоша хлюпнул носом и вновь забормотал, приблизившись к самому порогу, но не переступая его.