Сердце дракона (СИ)

— Ты до сих пор любишь её, ведь так?
Ферран облизнул сухие губы. 
— А перед Нольвеном в чём прикажешь исповедаться? Тоже в том, что по молодости я ухлёстывал за его матерью, а, умирая, она просила меня позаботиться о её сыне? Да, я дал такое обещание. Не мог же я отказать женщине, которой осталось жить всего день.
— Можно и об этом заикнуться. А можно и о том, что ты убил его отца... Убил Брендана Лейса, своего лучшего друга.
* * *
В ночном лесу так сразу и не разберёшь, где горсть опавших с куста переспелых ягод, а где развазюканная дождём глина. Всё одно: ступишь, поскользнёшься и шмякнешься на поломанные ветки, которые вмиг под тобой хрустнут, а с ягодных кустов, что страшно шевелятся и похожи на призраков в чёрных плащах, сорвутся хищные птицы и прокричат прямо над головой. Хорошо, если когтями по затылку или макушке не пройдутся, наивно полагая, что в густой или редеющей шевелюре вдруг затесался червяк, сдутый ветром с гнилого ствола дуба и перенесённый прямо на то место, где полагается быть шляпе или, на худой конец, льняной тряпице, какими любят перевязываться моряки, спасясь от солнца.   
Дагорм вскинул руку и поскрёб длинными ногтями в седых, плохо чёсанных волосах. Ударом сердца ранее старцу вдруг показалось, что один такой червяк как раз приземлился ему на макушку. Но нет, то был просто влажный листок, который Дагорм тут же смахнул на землю, а после взял длинную палку с острым металлическим наконечником и пошевелил ею тлеющие угли. 
— Подбросить бы дровишек, — пробурчали напротив, и огненные брызги выхватили их темноты сонное лицо Майринда, лекаря и советника леди Мириан. 
— Не помешает, — ответил Дагорм и поёжился. Потянулся за хворостом, забросил в костёр несколько веток потолще и аккуратно подул. Огонь разыгрался, обрадованно лизнул сухие деревяшки, и те очень скоро затрещали, наполняя всё вокруг уютным шумом, от которого на сердце любого человека сразу становилось тепло и спокойно. 
— И где их мухи носят? — проворчал Майринд, вытягивая ноги к костру. — Договаривались ровно в полночь, а луна уже дальше поплыла. 
— Полагаю, Трагг опять на болотах греховную любовь поощряет...
— И ведь процветает дело! 
— Вот этого я не понимаю. Я живу по старинке, как предки и мудрые книги учили: коль дан тебе муж или дана жена, и обоих венчали по всем правилам, с обрядным вином и при лилиях, то и живи с тем, кого тебе судьба привела. Нечего по сторонам глазеть — смотри только прямо на жену иль на мужа, и будет тебе счастье до гроба. А то некоторые вот так головой навертятся и начинают потом по болотам шастать, вересковые венки плести и тайно от законного супруга с другим человеком любви предаваться. Тьфу. — Старик презрительно плюнул в костёр. 
— Уж я Трагга много раз корил за его делишки, — проворчал Майринд, в этот раз вытянув к огню руки, — с него всё как с гуся вода. 
Дагорм махнул рукой. 
— Бесполезно. Он слишком упёрт и слишком стар, чтобы признать, что неправ. А ещё слишком сильно не любил свою жену, чтобы позволять остальным тоже жить в нерадости. 
— Так он за свои обряды ещё и монетой берёт. 
— Уже нет. Только едой да тем, что влюблённые пташки по собственной воле в клювике принесут. А несут обычно кто хворост, кто фляжку новую, кто мешок без дыр. Не богато. 
— Мда... — задумчиво протянул Майринд и задрал голову к небу, разыскивая луну среди верхушек деревьев. — Мы так к утру не начнём. 
— Подождём ещё немного, — промычал Дагорм, доставая из походной сумки трубку и табак. 
Дрова продолжали мерно потрескивать. Когда начали догорать, Дагорм подкинул ещё. Так и сидеть бы всю ночь, внимая шуму леса и убаюкивающему шипению, но стоило веткам в костре хрустнуть громче прежнего, а столпу горячих огненных брызг взметнуться в небо, как перед глазами старца стазу же пролетал дракон, разевал пасть и окрашивал чёрную ночь в алый цвет. 
Несколько раз Дагорм вытирал рукавом вспотевшие от страшных воспоминаний лоб и шею, несколько раз моргал глазами и щипал себя за бока, чтобы видения из недавнего прошлого оставили его в покое, но те упорно возвращались, стоило старому мудрецу в очередной раз засмотреться на пламя, и уползать в полный ночных тайн лес не собирались. 
 
— Идёт кто-то, — буркнул Майринд, приподнимаясь с места. 
— Лишь бы не зверь, — всполошился Дагорм, вспомнив клыки Сэма, и схватился за крепкую палку, лежавшую неподалёку. 
— Не зверь, не зверь, — раздалось из-за кустов, и на свет вышел такой же дряхлый, как и все, у костра собравшиеся, старик, даже ещё дряхлее. 
Его борода была почти до пят и путалась бы при каждом шаге под ногами, если бы предприимчивый старик не догадался засунуть её кончик в карман балахона. Седые волосы на вытянутой овальной голове были редки и почти все выдерганы. Нос, как и полагается мудрому мужу, был крючком, а глаза впалыми, и взгляд сонным. 
— Трагг! — воскликнул Дагорм и шагнул навстречу знакомому, раскинув руки в стороны для дружеского объятия. — Я уж думал, ты моё послание получил, но закрутился да забыл о моей просьбе. 
— Забудешь с твоими совами-то, — проворчал старик. — Всю хижину мне обгадили и всю тыкву исклевали. Пришлось вылазить из дома, их прогонять, заодно и твою записульку читать... которую я, признаться, поначалу не раскрыл и выкинул. 
— Дело и правда важное. 
— Как будто у нас были не важные дела... А где Нойр? Только не говори, что опять готовит эликсир для своего гомункула. Совсем заработался. Я давеча звал его к себе на юбилей, так он всё пение птиц пропустил: насался по болотам туда-сюда, всё искал лиловый репейник. Говорит, для упругости кожи надо. В каком месте та упругость ему требовалась, я не стал уточнять. 
— К Нойру я послал веретенника. Очень надеюсь, что шустрая птичка не подведёт и море пересечёт быстрее ветра. Нойр нам нужен. Его голова варит за две, а в том деле, о котором хочу вам сегодня поведать, нам ни одни мозги лишними не будут. Впрочем, болтать об этом направо и налево тоже никому не следует. 
— Слыхал я, Нойр на тебя в обиде. — Трагг прищурил один глаз, опустился на кучку земли, выброшенную кротом на поверхность, достал из кармана сушеной земляники и опрокинул сразу две горсти в рот. Третью протянул Майринду, но тот лишь покачал головой, отказываясь: среди ягод был седой волос.
Дагорм скривился. 
— То старая история: у него была своя точка зрения, из воздуха выдуманная; у меня своя, мудрыми книгами подкреплённая. Повздорили немного, друг другу бороды повыдергали да сделали так, как положено и в книгах начертано. О чём лично я ни капельки не жалею. 
— Опять про это родовое проклятие Стернсов, — теперь пришла очередь Майринда морщиться. — Сколько можно уже мусолить? Риккарду и так нелегко — до кучи дочерей нарожал, все чахоточные и немощные, — а ты поросшее мхом и паутиной вспоминаешь... Я, конечно, в ваш спор с Нойром не вмешивался, но тоже считаю, что чему быть, того не миновать. И хоть ты из кожи вон лезь... 
— Вот и Нойр так твердил, — откликнулся Дагорм. 
— И мнения своего с тех пор не поменял, — было старцу ответом, и все греющиеся у костра вмиг обернулись в сторону тёмной чащи.  
К костру неторопливым шагом вышел Рион, чьё молодое красивое лицо шло в разительный контраст с морщинами всех остальных, опустился на землю рядом с Траггом и скрестил ноги.  
Дагорма передёрнуло. 
— Не могу на это смотреть, — сказал он. — Ты сбросил себе лет этак двести. 
— Больше, — хихикнул Майринд. — Секрет в лиловом репейнике? 
— Не только, — многозначительно протянул Рион, — есть ещё один компонент, но вам о нём помышлять уже поздно. Женская ласка. Слыхали? 
 
— Не только слыхал, но и вижу по три раза на десятидневницу, — тяжело вздохнул Трагг. — Прилетают пташки на болото, предаются там ласкам. А мне остаётся смотреть и вспоминать молодость.
— С такой мордой, какую Нойр себе заделал, его любая баба обласкает, — проворчал Дагорм, всё ещё укоризненно качая головой.