Вечность любить тебя (СИ)

Да, вы не ослышались, именно девочка, потому что её хрупкость не позволяет мне сказать про неё женщина, хоть она и моя женщина. Пусть сколько хочет отнекивается и противостоит мне, потому что я не намерен сдаваться и отпускать её. Я докажу ей, что она чувствует ко мне то же самое, что и я к ней. 
Нас неумолимо тянет к друг друга и когда она не рядом я схожу с ума. Мне нужно знать, что Аня делает каждую минуту, секунду. О чём думает и мечтает. Я хочу знать о ней абсолютно всё, потому что из её жизни я не намерен уходить. Никогда. 
Конечно, всякое может случиться, но я точно знаю, что я буду рядом с этой девушкой вечность и даже намного больше. Не знаю почему, и для чего, но мне это просто жизненно необходимо. Как цветку нужно солнце. Как птице небеса. Как человеку вода. 
Совсем скоро я обязательно приду. Закину себе на плечо и унесу в свою берлогу, как самый первобытный человек в далёком прошлом. Мне всё равно, как это будет смотреться со стороны, потому что я хочу эту девушку. Хочу и она будет принадлежать только мне. Мне и никому больше.  
Сегодня я задержался на работе дольше, чем обычно. Последние контракты требовали последней проверки, дабы послезавтра всё прошло идеально. С работы выехал уже начала восьмого. Голова просто раскалывалась, что, казалось, она вот, вот лопнет на две части. Может всему виной ливень, что внезапно начался, а, может, мысли о чертовке, что просто въелась ко мне под кожу. 
Проезжая мимо набережной, вдруг на тротуаре заметил знакомый силуэт, что сидит на асфальте и мокнет. Внезапно сердце пронзила острой болью, что трудно было вздохнуть. Резко затормозил, вылетев из машины буквально на ходу. Мне нужно немедленно удостовериться, что это не Аня и если это действительно так, то помочь бедной девушке, что, кажется, попала в беду. 
Девушка сидела под дождём, зарывая своё лицо в ладони и мелко тряслась. От той картины, что предстала перед глазами трудно было даже сделать обычный вздох, уже не говоря о том, чтобы что-то произнести. Что же у тебя случилось крошка, раз ты сидишь здесь и мокнешь? 
Подойдя к ней ближе, окликнул. 
-Аня?! — девушка вздрогнула и резко поднимает на меня голов, а у меня душа уходит в пятки. 
Не медля ни секунды подлетаю и падаю рядом с ней на колени рядом с лужей в дорогом костюме. Но плевать. На всё плевать. Только эта маленькая девочка. 
-Аня, — оплетаю ладонями её щёки придвигаю ближе к себе, стараясь стереть слёзы, что бежали по красивому лицу. - Что случилось, малыш? Кто тебя обидел? — мысли, что её мог кто-то обидеть, ударить, навредить, поднимали во мне ярость, граничащую со штормом. 
-Миша, — всхлип один, второй... В её глазах такая боль, что хоть меня режь ножом без каких-либо препаратов, дабы притупить боль. 
-Что случилось, Аня? Кто тебя обидел? Не молчи, скажи же что-нибудь, пожалуйста, — мне было больно видеть её в таком состоянии. Понимал, что нужно успокоить, но для начала я хочу знать всё и разобраться с тем, кто сделал больно моей девочке. 
-Отчим с матерью решили выдать меня за Чернова, — каждое слово сопровождалось всхлипом и заиканием. С трудом смог разобрать всё, что она говорила. На последнем слове Аню разорвало на части, и она разрыдалась. 
Прижал её к своей груди, нежно поглаживая по волосам. 
Мы продолжали сидеть на мокром асфальте возле уже большой лужи под ливнем. На моей груди плакала Аня, сжимая рубашку кулачками что есть мочи. А мою душу разрывало на части от противоречивых чувств. Мне хотелось разорвать на части всех, кто причастен к боли Ани, даже если это её родители. Но и с тем укрыть на своей груди так, чтобы ни одна муха не смогла к ней подлететь. 
-Я тебя не отдам им.… никому не отдам... — шептал в макушку, сжимая крепко моё маленькое чудо-света.  
Михаил
Я целовал Анюту в губы, в щёки, в уголок глаз, а она дрожала как осиновая тростинка на ветру. Прижимал к своей груди и так боялся её потерять. Точно так же, как и тогда в больницы, когда она была на грани жизни и смерти. И если бы Аня тогда умерла, я бы пошёл за ней. Называйте это как хотите, потому что я и сам знаю, что слабый, глупый, если в моей голове кроятся такие мысли, от которых мне самому становится жутко, но... Но факт остаётся фактом — без неё я умру. 
 
Благодарен судьбе, что сегодня задержался и встретил её на мосту. Такую хрупкую, отчаянную, одинокую. Что с ней ничего не случилось. Но всё равно внутри меня воют волки от мысли, что мою девочку решили продать как вещь, как ненужный товар в магазине. Только она не игрушка, а маленькая девочка, которую я ни за что не дам в обиду и никому не отдам. 
Мне всё равно, что придётся сражаться со всем миром, а, в частности, с Орловский. Всё равно, что мне сделает Чернов, но хрена я отдам мою девочку кому-либо из них, потому что она только моя.  
Я это понял ещё в аэропорту. Не знаю как, не знаю, каким чувством, но понял потому как на её близость, запах откликнулся её, словно мы предназначены друг другу. Словно мы это всё, что у нас есть. И пусть даже не мечтают и не надеяться, что я отдам Аню. Она моя. Так было. Есть. И будет. Всегда. 
Аккуратно снимаю её платье то самое, что было на фотографии в её портфолио, которое так меня приворожило, что я чувствовал её кожу под своими пальцами. И вот сейчас она такая открытая, такая маленькая, хрупкая девочка стоит возле меня совсем обнажённая, а я смотрю и не могу оторвать от неё взгляд. Слишком красивая. Божественная. Как самый первый рассвет. 
Оглаживаю каждый участок оголённой кожи, наслаждаясь её мягкостью, нежностью, красотой, словно передо мной богиня красоты. И не могу поверить, что она здесь, со мной. Что я могу её касаться, целовать... что и делаю. 
Оплетаю ладонями её лицо, притягивая к себе и начинаю покрывать каждый участок её лица короткими поцелуями. Малышка оплетает руками мои запястья и тянется ко мне как цветок к солнцу. Боже, если Аня знала, как она мне сейчас нужна, как я хочу её, но вместо этого, подхватываю на руки и заношу в кабину ванной, ставлю её на ноги, закрываю дверь. Включаю воду и сверху на нас льётся дождь, бьёт по оголённой коже. 
Я всё ещё в одежде и маленькая торопиться это исправить: тянет пальчики к пуговицам на рубашке и одну за одной расстёгивает. Ткань спадает на пол, промокая ещё больше, чем на улице. Всё равно. Сейчас важна только эта крошка. Моя нимфа, что прекрасно как тысячу лун. Притягиваю за талию к себе, а её ладони ложатся на грудь. Проводит вверх к татуировке, обводит нежно контур крыльев на груди и, поднявшись на носочки, целует. А меня бросает в дрожь. Сжимаю пальцы на мраморной коже Ани и издаю протяжный стон, прикрыв глаза. 
Провожу ладонями вверх до лопаток, шеи, зарываясь в копну мокрых тёмных волос, притягивая к себе, впиваюсь в сладкие губы. 
Кажется, с наших губ срывается стон наслаждения, и мы забываем про всё на свете. Сейчас есть только мы одни. Только мы и больше никого.  
А сверху так и льётся на нас вода. Мои ладони гладят кожу, впиваясь почти до остервенения, потому что я хочу чувствовать её. Хочу, чтобы она плавилась в мои руках, стонала. Извивалась, чтобы лишь я дарил ей наслаждение. 
Анины пальчики опускаются с груди к кубикам пресса, ниже к бляшке ремня. Одно мгновение и он расстёгнут. Два — и брюки летят к рубашке, а я подхватываю под ягодицы малышку и прижимаю к стене кабине, что запотела от жара, что исходит от нас двоих.  
-Аня... я тебя никому не отдам, ты слышишь?! Ты моя, малышка, — целую губы, шею, ключицу, оставляя свои отметены на коже, а девочка только впивается ноготками в плечи, запрокидывает голову назад, подставляя больше доступа для моих губ. И я принимаю приглашение. 
 
Маленькая стонет и, находя мои губы, срывает слова со своих, а потом целует: 
-Твоя... — это всё, что мне нужно. Это как белый флаг. Но мне он и не нужен был, потому что я и так чувствовал, знал, что эта малютка моя.