Чудак из Города Луны (СИ)

Неужели у них появится шанс?
  
20
 
20.
Антуан Гам давно привык к тому, что людям приходится объяснять элементарные вещи. Вот и сейчас… И главное, это даже не его начальник, — того не было на работе (он специально подобрал такой момент), а начальник его начальника. Конечно, хорошо, что удалось добиться разговора непосредственно с ним. Но… Антуан, конечно, не обольщался насчёт того, что ум человека пропорционален «высоте» его должности. Будь это так — он сам бы давно уже был главой всего контрольного отдела, если не мэром… Но чтобы настолько!
— Мне кажется, вы просто за что-то взъелись на этого Хенриксона, — заявил шеф. Антуану пришлось изобразить спокойствие, — он давно привык, — и просто покачать головой:
— Я с ним даже незнаком. Ни разу не видел.
Самое интересное — что оба говорили чистую правду, и оба были правы. Хотя ни один из них не был готов признать это в отношении другого. Впрочем, шефу нужно было отдать должное, — с подчинёнными он всегда разговаривал корректно, это Гам вынужден был признать.
— Тогда в чём же дело?
— В фактах, сэр. Хенриксон начинает встречаться с сотрудницей полиции, — и убийца, которого ищет вся полиция, убивает её начальницу и подругу. А потом ещё одного полицейского из этого же участка убивают вместе с беглецом Конради. Он же имеет отношение к крамольным рисункам, — как минимум, он их видел, все. Потом … происшествие с уличным художником… Судя по всему, здесь тоже связь. Или вы верите в то, что … так действуют разные убийцы?
— Если только кто-то не решил замаскировать … своё частное дело под работу серийного убийцы, — возразил начальник. Но у Антуана был готов ответ на это возражение:
— А кто знает подробности убийств в такой мере, чтобы … у него было достаточно информации для такой имитации? Кроме полицейских, которые ведут расследование, этого просто никто не знает. А на них подумать трудно. Но главное в другом. Вы видели сами рисунки, сэр? — Антуан внимательно изучил снимки, — оригиналы на стенах были, разумеется, давно уничтожены.
— Да. А что?
Ну как можно было не заметить чего-то столь очевидного?
— Последний… Вы заметили, что он совсем в другом стиле? Более схематичный, более лаконичный. Но направленный на то же самое. Если не хуже. После смерти художника…
— Вы предполагаете, что он был автором? И считаете, что Хенриксон — тот убийца, которого ищут полицейские?
Так далеко Антуан Гам не решился бы заходить. Он предпочитал сохранять объективность. Не только потому, что столь явная ошибка, — если это ошибка, — могла стоить ему карьеры. Но и по другой причине: он делал всё, чтобы сохранять на работе холодный ум, оставаться чистым аналитиком. Его работа, считал Антуан, сродни математике. Или решению шахматных задач. Чистая логика, лишённая эмоций. Хотя он признавался самому себе: он бы толь ко обрадовался, если бы убийцей оказался именно Хенриксон. Однако понимал, что желаемое и действительное — далеко не всегда одно и то же.
— Я считаю, сэр, что здесь есть какая-то связь. У Хенриксона точно какая-то роль в этом деле. Хотя я не могу пока что утверждать, какая именно.
— Но хотели бы, чтобы он оказался убийцей?
На лице шефа играла слабая улыбка. Впрочем, в ней было мало радости. Почему-то происходящим он был недоволен. Антуану нужно было понять, почему. Тем более, что, как оказалось, начальник-то — и не дурак…
— Почему я должен этого хотеть, сэр?
— Я-то откуда знаю..? Мне важнее, чего, собственно, вы хотите от меня?
— Указаний на проверку всего этого, сэр. — В определённых пределах собирать информацию Гам мог и по собственной инициативе. Но доступ у него был далеко не везде. А другие ведомства тем, что было у них, делиться не очень-то хотели, а уж полиция подробностями расследования — и подавно. А вот если официальные запросы будут исходить от руководства…
— Ну, раз вы считаете это таким важным…
А что было делать убийце?
Вот уж никогда он не думал, что окажется в тупике по такой причине.
 
Враг обезглавлен. Он теперь точно знал, что организация существовала, и что возглавлял её находившийся много лет в бегах Теодор Конради (убийца не называл его доктором, так как считал, что беглец потерял право называться учёным после того, как отринул все ценности, на которых базировалась в городе наука). Он знал, какие цели организация преследовала, чем занималась. Как понимал и то, насколько многое держалось в ней на лидере. А теперь этого лидера нет, — он сам руководителя врагов убил.
Будет ли организация существовать дальше? Или распадётся со смертью Конради? Тем более, что остальные … должны быть напуганы. И тем, что происходило раньше, а смертью лидера — тем более. Попытаются ли они продолжать, или … будут полностью деморализованы?
Он не знал. И не существовало способа узнать. Тем более, что узнать от Конради всё, что знал он сам о созданной им же организации, убийца не смог. Да и… Если организация прекратит действовать, будет ли у него оправдание, чтобы продолжать убивать?
Убийца поймал себя на этой мысли. Ему нужно оправдание? Но оправдание ищут для того, что хочется делать.
Получается, ему хочется убивать? Приходилось сказать себе правду: ему это занятие понравилось. И — да, требовалось оправдание, чтобы продолжать это делать.
Кем он стал … из идейного борца? На этот вопрос нужно было ответить честно. Ответ, с его точки зрения заключался в следующем: он всё ещё оставался идейным борцом, однако, если раньше убийства были необходимостью, то в последнее время … он сочетал полезное с приятным. Это надо было признать.
Следовательно, вопрос нужно было поставить следующим образом: будет ли он выяснять, что происходит с обезглавленной организацией, чтобы, — если она продолжит свою деятельность, — было оправдание продолжить уже у него самого?
Конечно же, будет!
А если организация развалится, тогда что?
Убийца решил сказать самому себе правду: тогда ему придётся найти другую идею, чтобы убивать, и других врагов. Идея обязательно нужна. Не становиться же, в самом деле, просто маньяком…
Он почти надеялся, что организация Конради продолжит существование без Конради. Это придало бы смысл… Кроме того, очень удобно преследовать тех. О ком, в свою очередь, ничего не знает полиция. Потому что тогда ей труднее вычислить тебя самого.
Так что без всяких «почти».
— Это опасно. — Лаура уже не в первый раз повторяла это. Странно, подумал Ян, раньше она была … более хладнокровной.
— Мы ведь уже решили, что, на самом деле, мало чем рискуем.
— Да, если говорить о властях. Но … этот убийца…
Значит, на неё так повлияла смерть Дока. Что ж, это можно было понять. Сам Ян встречался с Конради лично лишь один раз. А Лаура, вероятно, знала его давно и хорошо. Ему не хотелось думать, было ли что-то между ней и доктором раньше.
— Будет безопаснее, если мы встретимся и решим … что предпринять. Потому что иначе — убийца, кем бы он ни был, нас просто поодиночке переловит. И вообще, с точки зрения вероятности … это не опаснее, чем падать с велосипеда.
Они ехали рядом по дорожке, уходившей вглубь парка. Ян как раз недавно сумел убедить подругу всё же приобрести собственный велосипед. Это выглядело естественным после того, как Лаура стала его «официальной» подругой: логично, что они хотели проводить время вместе, за одним занятием. Да и добираться туда, где он жил, так было удобнее. Но, помимо этого, велосипед, убеждал Ян, пригодится и в их деле. Вот хотя бы для таких поездок, о подробностях которых посторонним знать было нежелательно. И оплату за проезд в трамвае, и взятый напрокат велосипед было легко отследить. Куда житель города отправился на собственном, или даже пешком, — узнать можно было тоже, но для этого нужно было отслеживать идентификатор. Техника для этого существовала, но, — уж Лауре-то, благодаря работе в полиции, это было известно, — воспользоваться ею было сложнее, и делали это далеко не каждый раз. Как правило, при наличии конкретных подозрений.