Новый мир. Книга 3: Пробуждение (СИ)
— А вы давайте им еще побольше транквилизаторов, так они и вовсе будут всю тренировку валяться на матах с раскинутыми в стороны руками и пялиться в потолок, пуская слюни.
— Знаете, я в этом не слишком разбираюсь, этим у нас врачи занимаются, — простодушно пожала плечами девчонка. — Я слышала, что, если бы не эти лекарства, то многих здесь мучили бы сильные боли. Так что не знаю, как лучше.
Я собирался сказать, что я знаю, как лучше, но в последний момент я сдержался.
— Ладно, мне пора в душ, у нас дальше какая-то лекция по расписанию.
— Позвать кого-нибудь, чтобы помог вам?
Язык почти повернулся, чтобы отказаться, но, поборов себя, я благодарно кивнул.
— Меня Димитрис зовут. Буду еще к вам захаживать.
— Триша. Очень приятно.
Прием душа с помощью здешнего санитара, который старался вести себя вполне тактично, нельзя было назвать приятным занятием, но к подобным вещам я уже привык в больнице и перестал воспринимать как унижения. Спустя полчаса я уже был в лекционной аудитории на сорок мест, заполненной примерно на две трети. И был я здесь в числе немногих, кто вообще слушал лектора. Большая часть присутствующих находились в состоянии такого глубокого умиротворения, граничащего с летаргическим сном, из которого их вряд ли бы вывел даже сильный удар битой.
Лектор подходил под аудиторию — низкорослый, самодовольный, пузатый человек, чье сомнительное красноречие не нуждалось ни в аплодисментах, ни в вопросах, ни даже во внимании со стороны слушателей. Ведь он был всецело поглощен собой и своей глупой жестикуляцией. Его убаюкивающий голос гипнотизировал и клонил в сон. Тема лекции звучала так же занудно: «Правильное дыхание, правильное питание и гигиена мыслей — ключ к душевному равновесию и полноценной, здоровой, счастливой жизни».
— … вот так, — закончил долгую демонстрацию правильного дыхания толстяк. — Глубокий вдох — и плавный, полный выдох. Можете прикрыть глаза, чтобы ничто не отвлекало вас от контроля дыхания. Это поможет вам очистить мысли от лишней суеты. А очистившись, ваша душа обретет такой необходимый ей баланс. Злость отступит, не будет раздражения, и беспочвенные страхи перестанут проявлять себя…
Некоторое время я старался не ослаблять внимания, даже записывал что-то. Но сонливость одолевала. Я, должно быть, задремал бы, если бы не начавшаяся головная боль, которая обычно беспокоила меня по пару часов раза два-три в день. Прошло десять, затем двадцать, а затем тридцать минут, но головная боль все усиливалось. Я исступленно тер себе виски, старался думать о чем-то другом, а голос лектора оставался все таким же монотонным и начинал раздражать. Очередной раз отряхнувшись, я вдруг встрепенулся и решил, что с меня хватит.
— Сэр, прошу прощения, — я поднял вверх руку.
Удивление на лице лектора было так велико, будто за долгие месяцы его работы здесь никто и никогда не перебивал его вопросами. Впрочем, может быть, ему просто никогда не задавал вопросов человек с таким количеством шрамов на лице.
— Д-да?
— Мне вот что интересно, — заговорил я. — В этой аудитории собрались три десятка людей, которые прошли через войну. В отличие от вас, судя по вашему виду. Без обид. Я не знаю кто из них где служил и что видел. Но ручаюсь, что у каждого из них есть своя история и своя трагедия. И есть свои причины, почему он не может, как вы это говорите, э-э-э, «обрести равновесие». Вам не интересно было бы послушать каждого из них? Узнать, что их на самом деле беспокоит, что им на самом деле нужно?
— О, прошу прощения, но у нас это не принято, — с неискренней елейной улыбочкой ответил он. — Расспросы могут побеспокоить или даже расстроить наших посетителей. Поймите, некоторые из них, по своему характеру — несколько замкнутые и стеснительные люди…
— При чем здесь характер? — насмешливо прыснул я, оглядывая аудиторию. — Я бы тоже был таким «замкнутым», если бы закинулся тринозодолом, как предлагал ваш любезный доктор. Если хотите знать мое мнение, то это, уважаемый, довольно-таки трусливая и говенная методика реабилитации — превратить людей в овощи и монотонно пичкать их наставлениями, которые они даже не слушают, наплевав на то, что происходит у них в голове и в душе на самом деле. Если, конечно, задача всей этой программы состоит не в том, чтобы проесть грант или продемонстрировать публике какие наши работодатели добрые и социально ответственные. Если это так, то вы тут неплохо справляетесь.
— Мистер… э-э-э… Сандерс? — сбитый с толку лектор сверился с коммуникатором, где у него был список участников.
— Меня на самом деле зовут Димитрис Войцеховский, — поправил его я. — Я служил в «Железном Легионе», там нам давали псевдонимы. Но война давно закончена, так что больше не вижу смысла ни от кого скрываться.
— Послушайте, мистер Вийтковский…
— Вой-це-хов-ский. Это польская фамилия. Происходит от имени «Войцех». Впрочем, забудьте. Если вы не хотите беспокоить других, то давайте я расскажу, что меня гложет. А вы дадите мне пару полезных советов, как обрести душевное равновесие. Больше там мандаринов есть, выдыхать через нос, или еще что. Может, они и еще кому пригодятся. Лады?
На лице лектора было написано неопределенное выражение. Но я посчитал, что его вполне можно засчитать за согласие и продолжил говорить:
— Я пролежал в коме больше года после того, как в Новой Москве меня превратили в кусок фарша. Перед этим я три с половиной года прослужил в Легионе, прошел всю войну, большую часть времени не совсем помня кто я вообще такой и откуда, из-за наркоты. И вот я очнулся в мире, который очень-очень отличается от того, к которому я привык. Моя рожа похожа на сшитую из лоскутков. Половина суставов отказывается работать. Я не могу ходить. Сильные боли, бессонница, сорванная психика, ну и все прочее. У меня нет семьи. Друзей тоже не осталось. И вот смотрю я за окно и вижу, что там, чтоб меня, все счастливы, как в раю. Война как будто двадцать лет закончилась, а не год назад. О ней уже никто не помнит, или представляют ее себе хрен знает как. Сейчас точно не 2113-ый? Нет? Так вот, подхожу к вопросу. Мой мозг, конечно, порядком изъеден химикатами, которыми меня пичкали, и продолжают пытаться пичкать до сих пор. Но IQ все-таки не опустился еще до уровня шимпанзе. И парочки дыхательных упражнений, при всем моем к ним уважении, может не хватить, чтобы я перестал задаваться несколькими вопросами. Имело ли смысл все то, что я сделал на этой чертовой войне? Что мне делать дальше? Где мое место в этом гребанном мире? Кто я вообще такой? Вот эти чертовы вопросы! И если вы правда такой умный, как пытаетесь показать, то помогите мне и другим в этой аудитории на них ответить и обрести чертово равновесие, о котором вы тут толкуете. А если нет, то я лучше не стану тратить свое время!
Позднее я решил, что погорячился с этим выпадом из-за головной боли, которая часто провоцировала раздражение. Но все же растерянное лицо толстяка, который так и не сошелся с толковым ответом, оставило на душе злорадно-приятный осадок, и о сделанном я не жалел.
§ 55
Лекция закончилась около полудня. За ней, если верить программе, следовал совместный обед, на котором, как жизнерадостно заверяли авторы программы, меня ждет «веселое и душевное общение с товарищами». Вспомнив лица тех, с кем мне предстоит обедать, я иронично ухмыльнулся и порадовался, что после обеда смогу отсюда свалить.
За длинными столами, где проходил обед, не было слышно ни веселых шуток, ни трепа, который обычно можно услышать в мужской компании. Бесцветные глаза, в которых сквозила опустошенность, неподвижно глядели в одну точку. Ложки вяло скребли по тарелкам, елозя в ней содержимое, но лишь единицы ртов открывались, чтобы отправить хоть что-то в желудок. Тринозодол занимал за этим столом самое почетное место, хотя и не был виден.
Когда я подъехал на своем кресле к столу, за которым сидели одиннадцать мужчин, и громко пожелал всем приятного аппетита, мне не ответил ни один — лишь несколько пар глаз вяло окинули мой силуэт, не произнося ни слова.