Новый мир. Книга 3: Пробуждение (СИ)

«Он что, издевается?!» — запротестовал против новых нагрузок мой организм. Но все же я совершил героический поступок, и снова напряг мышцы шеи, чтобы изобразить подобие кивка. К счастью, на этом лечащий врач счел экзекуцию достаточной, и перешел к монологу:
— Я очень рад, что вы наконец снова с нами, мистер Сандерс. Добро пожаловать обратно в наш мир. Обычно я обращаюсь к своим пациентам по имени, но в вашем досье почему-то была указана только фамилия. Но в любом случае я рад нашему знакомству.
Смысл сказанного дошел до меня лишь частично.
— Пожалуйста, оставайтесь полностью спокойны и расслаблены. Не нервничайте и ни о чем не беспокойтесь. Вам потребуется время, чтобы осознать происходящее. И мы будем вам в этом помогать. При вашей палате будет постоянно дежурить наша медицинская сестра Ульрика Беккер.
— Добрый день, мистер Сандерс! — это был приятный девичий голос.
— Ульрика будет все время ухаживать за вами, обеспечивать ваши своевременные визиты на все необходимые процедуры. И при первой необходимости будет звать меня. Вы — в надежных руках, мистер Сандерс. Будьте в этом уверен.
Некоторое время врач помолчал:
— Думаю, с чего-то надо начать. Итак-с. Вы проходите лечение в госпитале Святого Луки, город Стокгольм. Наш госпиталь входит в сеть клиник «Велфейр» и считается лучшим в этой части света по качеству оборудования и квалификации персонала. Мы — одна из немногих клиник, которые в состоянии работать с такими случаями, как ваш.
Сделав еще одну паузу, врач продолжил:
— Сейчас 6-ое февраля 2094-го года от рождества Христова. Около месяца назад вы пришли в себя после летаргического сна, который продлился триста пятьдесят три дня. Сейчас к вам постепенно начинают возвращаться моторные навыки.
Врач вздохнул, перед тем как продолжить.
— Хочу быть с вами честным. Будьте готовы, что вам будет непросто. Вы пережили больше сорока операций на различных органах, и три клинических смерти. Один раз вы пробыли в коматозном состоянии почти пять минут. Немногим из живых людей приходилось проходить через нечто подобное. Процесс восстановления потребует от вас героических усилий. Но мы поможем вам. Медленно, шаг за шагом, мы вернем вас к жизни. Обещаю.
Подождав немного, будто думая, что я отвечу что-то, он продолжил:
— Но для этого нам придется стать одной командой. Вам придется не лениться, не жалеть себя, терпеть боль. Без вашего желания мы никогда не достигнем успеха. Не лекарства, а ваш собственный организм исцеляет себя. А управляет им — ваш мозг. То, что принято называть человеческой волей. Итак, вы готовы к этому, мистер Сандерс? Если да, пожалуйста, кивните мне. Давайте! Я ведь знаю, что вы меня слышите.
Я не понял многого из сказанного. Но голос этого человека внушал мне надежду. Ему хотелось верить. Я собрал все силы для того, чтобы совершить новый кивок.
§ 42
С момента этого странного диалога мое существование превратилось в сущий ад. Дозы медицинских стимуляторов, которые впрыскивали в меня ежечасно, чтобы побороть боль, по распоряжению лечащего врача начали уменьшать — и боль накидывалась на меня подобно своре разъяренных чертей.
Едва я смог вымолвить первое слово, я взмолился:
— Боль. Снимите боль!
Я повторял эти слова как заклинание. Но меня никто не слушал. Меня постоянно возили в кабинет физиотерапии, где вертели, мяли и растягивали на различных машинах, похожих на древние орудия пыток, прокалывали сотнями микроскопических иголок. Если эти упражнения имели своей целью вернуть мне голос — они достигли ее сполна. Я орал, как недорезанный, и клял санитаров словами, которых отродясь не знал. Но обиды никто не выказывал. Даже радовались, что я начинал издавать больше звуков, нежели прежде.
— Терпите, мистер Сандерс. Будьте мужественны, — напутствовал меня неунывающий доктор Перельман, ничуть не смущаясь из-за адресованных ему ругательств. — Вы не можете вечно сидеть на лекарствах. Вы должны себя побороть. Это нелегко, я понимаю. Но ведь вы — сильный человек. Вам, как я полагаю, довелось побывать на войне…
 
— Обезболивающего, — бредил я в ответ. — Мне нужна «Валькирия»! Дайте мне ее!
Медики не оставляли меня в покое ни на секунду. Напротив койки начинал всплывать воздушный дисплей, который транслировал специальные картинки для тренировки зрения, и я должен был вглядываться в них и называть буквы, которые вижу — из часа в час, изо дня в день. Несколько раз в день врач-физиотерапевт силой заставлял делать зарядку, разминая затекшие конечности, и пытали меня лечебным массажем спины, таким болезненным, что я вгрызался зубами в простыню и беспомощно скулил как собака.
— Знаю, тебе пришлось нелегко, братишка, — дружелюбно твердил мне физиотерапевт, подходя к пульту управления роботизированной массажной машиной, перед тем как начать очередное истязание.
Физиотерапевта звали доктор Слэш. Это был крепкий чернокожий мужчина лет за тридцать. Зрение восстановилось настолько, что я мог различить такие детали. В такие моменты, как этот, я съеживался, насколько позволяли атрофированные мышцы. Тело уже помнило, какие ощущения следуют обычно за скрежетом включенной врачом машины.
— Не дрожи так, парень. Все будет в порядке.
Истязания начались. Из моей груди вырвался болезненный стон.
— Тише-тише. Знаешь, когда тебя привезли, я как раз был на смене. Хорошо это помню. Ты выглядел, словно тебя пропустили через мясорубку. Правая нога полностью раздроблена разрывной пулей 50-го калибра. На левой треснута берцовая кость. Открытый перелом правого запястья. Сложные смещения позвонков при падении с большой высоты. Ребра переломаны все до единого. Грудная клетка треснута. В теле — три пули разных калибров, одна из которых пробила селезенку, вызвав внутреннее кровотечение. Тяжелый ушиб головного мозга. Лица практически нет: исполосовано осколками плексигласа едва ли не до самого мозга, а щека еще и обожжена газом. Острая лучевая болезнь, критическая доза облучения. А вдобавок, будто этого всего мало — устойчивая химическая зависимость от очень специфических и вредных боевых препаратов.
От перечисления симптомов, две трети из которых я не понял, мне стало, кажется, ещё хуже, чем от садистского массажа. Я ещё раз жалобно застонал. Физиотерапевт, тем временем, продолжал:
— Я видал нескольких таких. Но все они очень быстро умирали. Прогнозы были крайне негативными, один шанс из десяти тысяч. Но ты оказался здоровым как бык. Твоё сердце такое мощное, что, твою дивизию, оно способно выдержать практически всё что угодно. Так что не бойся, парень. Уж кого-кого, а тебя мы на ноги поставим.
— Больно, — просипел я. — Обезболивающее…
— Да, да, да, знаю, братишка. Тебе очень хотелось бы получить обезболивающее. Но сейчас его нет. Ты и так принимаешь их слишком много. К твоим услугам только тонизирующий массаж. Так что расслабься, и получай удовольствие.
— А-а! — взревел я от очередного немилосердного движения роботизированной клешни.
От непрекращающейся боли и бессилия из моего левого глаза потекла слеза. Заметив это, доктор промокнул его салфеткой, сочувственно погладил меня по голове и проговорил:
— Ничего, ничего, дружище. Плакать — это не стыдно. Тебе больно, я знаю. Но ты никогда не сможешь восстановиться, если я не буду помогать тебе. Ты же не хочешь пролежать всю жизнь как овощ, правда? Знаю, что не хочешь. Так что терпи, братишка.
— А-а-а!
— Терпи.
§ 43
Более или менее ясное зрение возвратилось ко мне к 17-ому февраля. К этому времени я отчётливо видел очертания своей палаты и даже лица людей, которые её посещали. Примерно в это же время ко мне вернулась осмысленность, которая позволяла общаться с людьми немного более содержательно, чем стонами и междометиями. Перемену сразу же заметила Ульрика, которая опекала меня практически беспрерывно. На мое бессвязное бормотание она отвечала лишь ласковыми, убаюкивающими, ничего не значащими фразами, но обещала, что доктор зайдет ко мне как только сможет.