Девиант (Полёт ночного мотылька) (СИ)

Там ничего не изменилось. Те же улицы, те же дома, магазины, светофоры, мигающие трёхцветными огнями. До бывшего дома можно было доехать на автобусе, но я выбрал путь пешком. В конце концов, торопиться было некуда.
Я мучился от осознания того, что переступать порог родного дома не хотелось. Не знаю, что я должен был там найти, но тоскливое предчувствие не давало покоя.
Дверь открылась, и меня встретила новая хозяйка — пожилая женщина с аккуратно уложенными седыми волосами чуть ниже плеч, в бардовом тёплом платье в пол и фартуке.
Приём оказался тёплым. Мне не позволили сопротивляться и затащили на кухню, где напоили горячим чаем, поставив на стол целую тарелку с различным печеньем. Женщина выглядела бодрой для своих лет, поэтому назвать её бабушкой у меня не поворачивался язык. Звали её Раиса Петровна. Усадив меня, она принялась хлопотать с готовкой дальше, объяснив, что вечером они с мужем отмечают очередную годовщину свадьбы. Мужа сейчас дома не было, а мне пришлось слушать долгий рассказ о том, как они познакомились и как жили.
Целых тридцать два года вместе. Большая дата. Я даже не поверил сначала. Уж больно редко встречаются пары, которые живут бок о бок настолько долго.
— И вы не надоели друг другу? — поинтересовался я, наивно полагая, что рано или поздно это должно было произойти.
Раиса Петровна засмеялась, прекратив помешивать ложкой какой-то вкусно пахнущий суп.
— Ну ты что, сынок! Как может надоесть тот, кого любишь?
Я нахмурился, откусив кусочек печенья. Странно всё это. Разве такое вообще возможно? Да и любовь не может жить так долго. Она всегда увядает, испаряется, исчезает. После остаётся либо привычка, выдаваемая за любовь, либо чувство усталости и отторжения.
— Но вы ведь тридцать два года вместе…
— И до сих пор любим друг друга. Замечательно, не правда ли?
— Не знаю, — с сомнением качнул я головой.
Мне не с чем было сравнивать. У меня в жизни не встречалось похожих примеров, чтобы поверить Раисе Петровне сейчас.
— Ты ещё молод, вот повзрослеешь, встретишь девушку и поймёшь, что она — твоя судьба, и никуда тебе больше не деться, — заверила меня Раиса Петровна, вновь вернувшись к помешиванию супа.
— Вам нравится любовь? Как чувство? Нравится её ощущать?
Над этим вопросом Раиса Петровна глубоко задумалась, но всё же уверенно кивнула.
— Это самое прекрасное чувство, — сказала она. — Если в жизни ты испытал любовь, то считай, что ты испытал и всё остальное. Грусть, радость, печаль, счастье… Всё рождается от любви.
Спорить с женщиной в несколько раз старше меня мне не хотелось. Да и прибыл я сюда только с одной целью — забрать то, что оставила здесь мама.
Любовь, говорите… Я не желал влюбляться. Это больно, а когда больно — тебе плохо. Спектр человеческих эмоций можно испытать и без её помощи. Боль рождает желание защитить себя… Отомстить, если боль тебе причинили намеренно. Месть перекрывает всё остальное.
В мысли вернулись Алина и её вопрос. Встречаюсь ли я с Каем? Господи, ну что за глупость. Как можно было вообще подумать такое? У Кая на уме только одно — вернуть должок школе, сломавшей его жизнь. Я всего лишь помощник, оказавшийся в той же ситуации. Нас свёл случай. Это не какие-то там отношения — это взаимовыгода. И пусть я чувствовал себя рядом с Каем на своём месте…
«Так ты не в курсе?»
Не в курсе… Не в курсе причины, почему Кай стал изгоем. Он так и не назвал мне её. Недоверие? Тайна? Что остановило его?
«Кай захотел уберечь тебя»…
Чай в этот момент показался мне слишком горячим, а печенье — слишком сладким. Раньше я не думал об отношении Кая ко мне в таком ключе.
***
Домой я вернулся лишь к вечеру, с заходом солнца. Алина на обратном пути мне не встретилась, чему я был весьма рад. Вместо книги я теперь смотрел на внушительных размеров деревянный сундучок, напоминающий шкатулку, в которых женщины хранят всякие украшения и ценные вещи. Сундучок был на замке — ключ к нему прилагался. Раиса Петровна отдала мне всё это только перед самым уходом и просила передать привет моей бабушке. На том мы и распрощались.
 
Перед тем, как уйти на вокзал, я изменил маршрут и прошёл около старой школы. Воспоминания нахлынули с такой силой, что я даже остановился, с тоской смотря на закрытые двери.
Когда я уезжал, то думал, что это легко — оставить всё позади и забыть. Когда я уезжал, то не считал, что буду по чему-то скучать. А сейчас, видя то, что раньше видел каждый день, понимал, что всё-таки скучаю. У меня здесь не было друзей, только знакомые. И я скучал по ним. Скучал по учителям, по тёплой атмосфере, по велосипеду, на котором частенько добирался до школы. Мне не хватало того, что я с такой лёгкостью оставил позади. От этого становилось погано на душе.
Усилием воли заставив себя уйти, я точно так же уговорил себя не открывать сундучок до приезда домой. Если внутри него находится нечто важное, вряд ли мне стоит раскрывать этот секрет в электричке.
Так я и добрался до дома. После электрички был полупустой трамвай, так же равномерно постукивающий колёсами. Мне удалось задремать. Проснулся я оттого, что едва не выронил сундучок из рук. Оглянувшись по сторонам, я отметил, что в трамвае помимо меня остались ещё несколько человек.
А вот и остановка.
Подхватив сундучок подмышку, я вышел на улицу. Машины замедлили ход, пропуская меня к тротуару, и я сразу же свернул во дворы, чтобы срезать путь. Улица пахла сыростью и дождём. Асфальт стал тёмно-серым, а в выеденных ямках скопилась дождевая вода, образовывая блестящие на свету лужи.
Холодно.
Бабушка встретила меня с быстро потухшей в глазах радостью, когда увидела сундучок.
— А я как раз ужин приготовила, — улыбнулась она, медленно переведя взгляд на моё лицо.
Ужин отложился на «потом», так как первым делом я всё же открыл сундучок, обнаружив там… мамины вещи. Ободок с бантиком в горошек, который я помнил ещё с детства; серебряный браслет с хитрым переплетением, образующим забавный узор; блокнотик с адресами и днями рождениями друзей; мамина любимая ручка, которая теперь уже высохла и не писала. А ещё там было несколько фотографий. Маминых, папиных, моих. У меня не было фотографий из детства, где на одном снимке была запечатлена вся семья.
Фотографии, которые я видел у Кая, имели историю. Он мог вкратце рассказать о каждой из них. Для меня же снимки, которые я держал в руках, были не более чем просто картинками из прошлого, которого я совершенно не помнил. И не знал. На этих фото была семья. Моя семья. Но я её не знал и не помнил.
Мама выглядела счастливой. На её руках лежал крошечный свёрток одеяла, из которого торчал кончик носа младенца. Похоже, этим младенцем был я. На следующей фотографии уже был папа, который так же бережно держал меня и совсем не смотрел в камеру.
Глаза повлажнели, и я поспешно сморгнул выступившие слёзы, после чего повернулся к бабушке.
— Почему всё это лежало под замком? И почему это осталось в старом доме? Почему мама не забрала вещи с собой или не отдала их мне?!
Голос сорвался, и бабушка ободряющим жестом обняла меня за плечи.
— Она думала, что вернётся… но у неё не получилось.
— Почему? Она нашла другого мужчину? Вышла замуж и уехала в другую страну? Почему ты рассказывала, что она с тобой связывалась?
Я слышал тяжёлое дыхание бабушки. Ей было нелегко рассказывать всё это, но и держать себя в руках я не мог — во мне бушевало отчаяние.
— Она не хотела, чтобы ты знал. До определённого момента, — медленно сказала бабушка.
— А что теперь изменилось?
— Она слишком давно тебя не видела. Она соскучилась.
— Тогда почему мама не может приехать? Мы ведь теперь живём в новом месте, здесь спокойно!
Бабушка долго молчала, слегка поглаживая плечо рукой. Затянувшееся молчание означало, что к ответу нужно было подготовиться не только ей, но и мне. Подготовиться я не успел. Вздохнул, задержал дыхание на мгновение, а когда выдохнул, то по щеке скатилась слезинка. Страшное слово, произнесённое шёпотом, пугало. Но ещё больше пугало то, что это не сон и проснуться мне не удастся.