Лицей. Венценосный дуэт (СИ)

— Вот что дочь… — по мере его речей, то и дело поправляю норовящую отвиснуть челюсть. Вот это да!
— Па, ты во что меня втянуть хочешь? — я восхищена. Это же всего лишь мелкая возня в школе, пусть элитной. Я надеялась только пободаться с директором, сделать ему козью морду, не более. Но папочка мне такие перспективы рисует, что у меня дух захватывает. В четырнадцать лет я влезу в большую свару между орденами? Блеск!
— Бюрократия это не орден, дочь, — поправляет меня папахен, — хоть и обладает некоторыми признаками и самым главным из них — силой. Наше государственное устройство уникально, никто почему-то этого не понимает. Раньше было дворянство, но это сословие как раз и составляло кадровую основу бюрократии. Служилое сословие, оно и несло на себе бюрократические функции. В России, с одной стороны, в форме орденов восстановили дворянство, с другой — отделили его от бюрократии. И как ты думаешь, дочь, что происходит сейчас?
— Грызня! — в моём голосе неуёмный восторг.
— Да, — подтверждает серьёзный папахен, — кланы грызутся между собой, а все вместе с бюрократией. А правительство негласно следит, чтобы окончательной победы ни за кем не было. О социалистах слышала?
Усиленно киваю.
— От власти их отстранили, но кое-какие идеи на вооружение взяли. У них были очень интересные философские находки.
— Какие, пап? — я искренне удивлена.
— Они развили свою философскую школу, которая попыталась охватить все стороны жизни. Вряд ли задача в принципе решаема… извини, отвлёкся. В общем, они утверждают, что для развития любого организма, живого или социального, необходимо наличие внутренних противоречий. Противоречия не должны носить фатальный, как они говорили, антагонистический характер, иначе социум обречён на гибель. Или революцию.
— Противоречия между орденами и бюрократией не носят фатальный характер? — вбираю в себя новые формулировки и понятия.
— Не носят, — кивает отец, — всем нужно государство, это наш общий интерес. Конфликты идут по причине желания каждого отхватить себе в нашем государстве кусок побольше. И самое неуёмное желание у бюрократии. Ордена им сильно мешают, только мы можем оказать им организованное сопротивление. В целом, они сильнее, но у них более размытая и мягкая структура. Между отдельными частями тоже могут быть конфликты. Военные, к тому же, стоят над всеми через орден Георгия.
— Сколько сложностей… — бормочу я.
— Высшие организмы, живые и социальные, не могут быть примитивными. Грубо говоря, чем сложнее структура, тем она сильнее.
— Ты сможешь это сделать, дочь? — отец смотрит внимательно и с ожиданием.
— Я-то смогу, пап, но… — продолжаю после короткой паузы, — я в классе особа влиятельная, только есть королева. Надо с ней говорить. Если Вика даст добро, то мы всё сделаем.
— Ты хочешь врезать по бюрократии? — смотрю на него с огромным любопытством.
— Что? А, да. Они тут недавно нам немного подгадили… надо ответить.
— А как они вам вредят?
— Да по линии госзаказов палки в колёса вставляют. То сроки тянут, то цену норовят сбить ниже себестоимости.
Интересненький разговор с папочкой получился. Его заканчивает Эльвира. Уводит папочку укладывать в постельку. Пойду и я.
30 октября, вторник, время 20:05
Лицей, кабинет директора.
Директор устало трёт пальцами лоб, снимает телефонную трубку. Возмущённо попискивают нажимаемые кнопки.
— Анатоль Степанович, добрый вечер.
— Вечер добрый, Пал Петрович. А он действительно добрый? — голос из трубки слегка ироничный.
— В целом да, — слегка вздыхает директор, — только что конкурс прошёл. Класс 10ЮП-2 первое место взял.
— Конкурс это хорошо. А чего вздыхаешь?
— Первое место одно, а желающих много. Остались обиженные.
— Пообижаются и забудут. Это ж дети…
— Всё правильно вы говорите. Только есть у меня в одном классе одна заноза. Её хлебом не корми, дай поскандалить. И как на грех учится в том классе, что на первое место претендовал.
— Па-а-ал Петрович! — протягивает собеседник, — Ты столько лет работаешь педагогом и стал подростков боятся?
 
— Она уже сделала один раз по-своему, — неожиданно сам для себя жалуется директор, — я её в один класс определил при поступлении, а она: хочу в другой! И что вы думаете? Учится сейчас в том классе, который выбрала сама. И я ничего не мог сделать.
— Не сделал, значит, не очень-то и хотел, — рассудительно успокаивает мужской голос из трубки, — любит скандалы? Это та самая, которая при поступлении тебе насолила? Ну, подбрось ей пару поводов, пусть пар спустит.
— А ты знаешь, идея хорошая, — слегка светлеет лицом директор, — не знаю как, но подумать можно…
1 ноября, четверг, время 14:30
Усадьба Франзони, ипподром.
— Знаете, ваше высочество, мысль воевать с детьми мне как наждаком по нежному месту, — мелодично и непривычно многословно отвечает Ледяная.
Юлька опять фыркает. Насмешливо кошусь на неё, и не лень ей издавать такой энергичный звук на каждое «ваше высочество» или «ваше величество». Ледяная сегодня великолепна. Мы все трое прекрасны, но Ледяная в невысокой папахе, костюме жокея, укрытая утеплённым плащом, божественно хороша, поэтому Юлька и фыркает.
— Ваше величество, а мы кто? — останавливаю Юльку одним взглядом с выражением «не надоело?». Подружка отводит носик вверх и в сторону, потом пришпоривает свою кобылку. Встречный ветер раздувает её плащ и трепет концы шарфа.
Мы наматывает круги по ипподрому. Ударили первые осторожные морозцы, кое-где трава припорошена снежным слабым десантом. Зима готовит плацдармы для широкого наступления. Пока минус три, под копытами весело хрустит снежок и ледышки. На пару дней мы устроили себе девичник. Ещё приехали Ирочка и Алёнка, но лихачить на конях они не умеют.
— Мы — не дети, — отвечает Ледяная.
— Мы — не дети, — соглашаюсь и продолжаю я, — а наши мальчики? Злой дядя отобрал у наших деток честно заработанную конфетку и отдал её своим чадам. Что будем делать?
Ледяная поджимает губы и уходит в себя. Нет, она не обиделась, она иногда так делает, когда глубоко задумывается. Мы ведём такие разговоры при Юльке, абсолютно не опасаясь за секретность. Не хочешь, чтобы за тобой подглядывали и подслушивали? Веди все тайные разговоры открыто. Мы обсуждаем только всем известное, плюс недомолвки, самое важное понимаем с полуслова и полувзгляда. Я Юльке, кстати, всё рассказала, чего скрывать то, что весь Лицей знает.
— Наш противник — директор и те учителя, что на его стороне, — размыкает уста Ледяная, — с детьми не воюем.
— Не получится, — уверенно заявляю я, — знаешь, как поступает армия, когда враг вдруг начинает закрываться гражданскими, причём своими же?
— (Как?), — в своём непередаваемом стиле, одними глазами Ледяная пасует вопрос обратно.
— Да очень просто. Она силой освобождает себе дорогу, если нет возможности — стреляет. Женщины, старики, дети, всё равно.
— Так нельзя, — размыкает уста Ледяная.
— Ваше величество, это война, у неё свои законы, — пожимаю плечами, — видите ли, это их дети. Это они обязаны защищать их. Они, не мы. Решили вместо защиты поставить их под наши стрелы, копья и пули, под гусеницы наших танков? Их решение — их ответственность. Наша ответственность — наши дети, не чужие.
Пока Ледяная молчит, к нам снова присоединяется Юля.
— Девочки, пробежимся вон по той дорожке? — показывает на знакомую дорогу через негустой лесок.
— Давай, — мы сворачиваем.
 
— Понимаете, ваше величество? — Ледяная отмалчивается, зато пристаёт Юлька. Приходится объяснять ей про военную коллизию, которую мы обсуждаем.
— И охота вам про такое… — морщится милашка Юля, — я даже думать на эту тему не хочу.
— На самом деле, тема острая, — продолжаю давить, — враг совершает подлость в расчёте на наше благородство. Подлость в квадрате. Если ей поддашься, это станет шаблонным приёмом ведения боевых действий. А если разок пройдёшься по ним конями или танками, враз поумнеют.