Путешествие среди выживших христиан в арабском мире

– Если вы не будете плохо отзываться о христианах и евреях, – утверждает он, – то американцы будут приветствовать строительство мечетей. Будучи сам мусульманином, я не обязан с вами слишком церемониться, – говорит профессор Шлейфер. Он спрашивает в лоб: – Какую позицию вы занимаете в ситуации, если мусульманин изъявляет желание обратиться в христианство?
Доктор Салах принимает серьезный вид.
– Мне нечего скрывать. Я получил образование в Аль-Азхаре, – поясняет телевизионный проповедник, ссылаясь на наиболее значимый богословский университет на Ближнем Востоке, расположенный в Каире. – Если вам знаком закон шариата, вы знаете, что мусульмане не имеют права оставлять свою веру. В Коране говорится, что если они так поступают, то должны быть наказаны. Если человек принимает мусульманство, это уже навсегда. Именно поэтому, – поясняет он, – я никогда не обращаю людей, которые сами меня разыскивают, чтобы принять мусульманство, убедившись в серьезности их веры. Человек должен отдавать себе отчет в том, что на самом деле означает принять ислам, и осознавать все последствия этого шага. Однако в последние десятилетия приговор над отступниками отменен. Их больше не наказывают. Поэтому речь не столько о том, превращаются ли они впоследствии в атеистов или же начинают поклоняться дьяволу, сколько о том, представляют ли они угрозу. Это происходит только тогда, когда они во всеуслышание заявляют, что отрекаются от ислама или поносят религию. Если же ушедший из ислама ничего такого не делает, то к смерти он не приговаривается. Собственно говоря, подлежит наказанию не само обращение в другую религию, а предание этого факта публичной огласке.
Он хочет, чтобы мы уразумели, что подобное происходит и по отношению к преступникам. Их ведь тоже останавливают, поскольку они представляют опасность для общества.
– Если нападают на ислам в Египте, то эта атака направлена на 90–95 % населения, – продолжает он. – Однако следует заметить, – и, чтобы привлечь больше внимания, Салах выдерживает небольшую художественную паузу, – по законам ислама исполнение приговора осуществляет государство, а не отдельный человек.
Обращаясь к сидящему в первом ряду пожилому профессору, доктор Салах спрашивает, как в американской армии обращаются с солдатом, который дезертирует и пристает к отряду противника.
– Имеет ли право армия его строго судить?
– Да, – отвечает Абдалла Шлейфер.
– То же самое делают и с отступником, – продолжает доктор Салах. – Если мусульманин угрожает мусульманскому государству, его разрешено строго наказать.
Пожилой профессор спрашивает, как это согласуется с утверждением Корана, что не должно существовать никакого «религиозного принуждения».
– Здесь нет никакого противоречия, – отвечает шейх. – Существует ранняя стадия, до обращения, и более поздняя, которая наступает после него. В последний момент человек должен уже понимать, куда он попал.
Профессор Шлейфер смотрит на ученого с недоверием:
– Когда я слышу такие слова, мне становится не по себе. Сам я родился в еврейской семье, затем принял христианство, а после стал мусульманином. Меня никто не наказывал. А теперь будут, если я вдруг захочу обратно. И кто-то называет это разумным.
И вот слово берет Халсман, возможно, с целью нейтрализовать возникшую в зале поляризацию.
Он вспоминает об одном интервью, которое брал для голландского телевидения у известного египетского имама. В нем он, в частности, попросил ответить на вопрос, что бы его респондент сделал, если бы его сын, сидевший сейчас рядом с ним, обратился в христианство. «Я бы его убил», – ответил имам. Обращаясь к доктору Салаку, Халсман умоляюще констатирует:
– Говоря такие вещи, вы отпугиваете людей.
Сидящая рядом со мной молодая голландка спрашивает доктора Салаха, разумно ли бросать в тюрьмы блогеров, обвиняя в «подрыве религии». Шейх отвечает рассказом о так называемой «голой блогерше», Алиаа Элмади, которая в 2011 г. выложила свое обнаженное фото в фейсбуке с целью проиллюстрировать отношение к распространению сексуальных домогательств и угнетение женщин в Египте. Вместе со всемирной известностью она получила поток смертельных угроз и теперь ищет убежища в Швеции.
 
– Будет ли она вступать в сексуальные связи вне брака? – спрашивает Салах. – Сами спросите ее об этом. Но подобной фотографией она провоцирует целую нацию. Если мусульманский блогер плохо отзывается о Боге, это создает в обществе хаос. Это может свести людей с ума и привести к нападениям и смертям. Мы просто обязаны это предотвратить. Концепция свободы понимается неправильно. В той же Америке есть определенные сайты, которые блокируют в интересах детей. Точно так же и мы должны защищать нашу страну.
После окончания встречи я подхожу к шейху, чтобы представиться и попросить его номер телефона. Я ему звоню, напрашиваюсь в гости к нему в студию, чтобы посмотреть его выступление на Huda TV. Пытаюсь понять, прав ли Халсман, утверждая, что как только мы узнаем поближе таких людей, как доктор Салах, то получаем совершенно иное, более полное представление о современных мусульманах и начинаем мыслить менее предвзято. Однако утверждение владельца телекомпании, что отступники должны понести наказание, снижает шансы на пересмотр оценки идей поборников шариата.
Что-то мне подсказывает, что тип мышления доктора Салака характерен в целом для ближневосточной исламистской верхушки и, несомненно, оказывает влияние на всех, в том числе и на христиан. На политическую сцену вышла новая элита образованных, искушенных в СМИ, красноречивых, одаренных мусульман.
На что они окажутся способны?
Доктору Салаху принадлежит гигантская компания Медиа Продакшн Сити в пригороде Каира, и я отправляюсь туда на такси. В эту зону нельзя попасть без разрешения, и я поручаю своему шоферу позвонить доктору Салаху, чтобы меня туда пропустили. Телеведущий направляет мне навстречу одного из своих помощников, который подбирает меня на машине. У этого молодого человека такая же длинная борода на безусом лице, как у его хозяина. Пока мы едем по направлению к огромному холлу, на дисплее автомобиля мигает красная лампочка и раздается тревожный сигнал. Он не пристегнут ремнем безопасности и поначалу молчит, но затем поворачивается ко мне со словами:
– Этот звук раздражает вас для вашего же блага. Для вас это полезно, – говорит он.
У меня вдруг возникает мысль, что его босс, шейх, должно быть, чувствует нечто подобное по отношению к исламизму, который он представляет мировой аудитории в своем шоу на Huda TV: он раздражает вас для вашего же блага.
Оказавшись в зале, я поднимаюсь на второй этаж, откуда меня проводят в офис хозяина телекомпании. До начала шоу Салаха Islam Unveiled («Под завесой ислама») остается менее получаса, поэтому у него нет времени со мной переговорить. Меня окружают вежливые люди, у большинства из них такие же бороды, как у доктора Салаха и его молодого помощника, человека с огромным родимым пятном на лбу, именуемым zabeeba (в переводе: изюм), который, подойдя к хозяину, что-то показывает ему на айпаде.
Я понимаю, что у Huda TV, которое транслируется на английском языке, имеются кое-какие финансовые проблемы, они ищут средства. Мой вопрос – у кого? – так и остается без ответа.
В тот вечер Салах сидит перед компьютером за своим рабочим столом. Позади него полка с книгами, а впрочем, это самый обыкновенный письменный стол, заставленный чашками с остатками кофе, устланный листками с заметками и еще какими-то бумагами; на нем громоздятся пустые пластиковые бутылки. На Салахе белоснежный халат, почти как у медика (недаром он зовется доктором), голова покрыта белой шелковой шапочкой куфи.
Он спрашивает меня, о чем я пишу, и я объясняю, что в фокусе моего интереса христиане, которые покидают арабские страны.
– В Конституции США нет такого понятия, как права политических меньшинств, – повторяет он свой прежний тезис, уже с оттенком агрессии. – В США мусульмане не требуют для себя особых прав, хотя их там восемь миллионов. В Египте христиане находятся под защитой, но только как граждане, а не как христиане. – По его словам, христианам в Египте позволяется самим администрировать свои собственные гражданские права. – Например, в коптской церкви запрещены разводы, а в исламе нет, но мы допускаем, чтобы они имели такое право, – говорит он.