Словами огня и леса (СИ)
И такое было.
Не так много дней, но столько всего вместили.
Потом снова садились в седло, и у Огонька сердце сжималось. Сперва потянутся поля и плодовые рощицы вдоль дороги, замелькают фигурки рабочих, потом начнутся дома, и Астала снова поглотит его целиком. А потом будет дом, где ему вовсе не рады и — он знал — выжидают мгновения, когда он совершит оплошность, чтобы объявить опасным и убрать подальше, или убить.
Порой ему хотелось остаться в лесу, затеряться в высоком кустарнике — он же умел ходить тихо, не хрустнув веткой — но Кайе поверил ему… Единственный, кто защищает в Астале. Единственный, с кем нет страха. Если не считать, что порой пугает он сам…
**
Прилетела птица с письмом для Къятты — прииск и впрямь отыскали, неразрешенный, конечно. И да, тамошние подтвердили — несколько лун назад это полукровчатое чучело действительно нашли возле прииска и оставили для черной работы. Вел он себя смирно, ни в чем подозрительном не замечен. Ничего не помнил или прикидывался с первого дня.
Ладно, не так много времени пройдет, когда всех тех ворюг-недоумков привезут сюда, и можно будет расспросить лично.
— Али, — они снова куда-то сорвались верхом, — один из синта-охранников виновато высунулся из-за угла. — Мы не могли…
— Вы вообще ничего не можете, — отрезал Къятта. Смяв кусок тонкой ткани с письмом, он зашагал к деду, не удостоив охранника даже взглядом. Злись не злись, но братишку такие вот не остановят. Даже лучше, если пытаться не будут. А вот что снова потеряли из виду…
Плохо, очень плохо.
Еще хуже, что сам эти несколько дней занимался делами вне дома. И вот до чего дошло.
Когда разрешил оставить это чучело в доме, думал, будет под присмотром всегда. А они болтаются Хаос не ведает где! Несколько ночей и вовсе не появлялись, ладно хоть с перерывом; даже дед забеспокоился и спрашивал кровь, жив ли младший внук, а ответ — шатались по лесу! Сам ли братишка туда рванул или полукровка надоумил? Одна засада уже была, и Кайе ее пропустил… а защиту он никогда не ставит.
Разумеется, велел направить брата сразу к нему, когда тот соизволит вернуться. Да, тот мог и ослушаться, но, верно, узнав, что и дед ожидает, счел за лучшее подчиниться.
Ждали в саду на всякий случай. Дом, конечно, каменный, но там места меньше. Кайе — как же иначе! — явился не один, притащил свой рыжий беспамятный хвост. Хм, а полукровка куда смелей выглядит, чем у реки и немногим позже! Наглеет помаленьку.
— Этот снова сутки пропадал в чаще, — проговорил Къятта голосом, в котором сквозило желание свернуть кому-нибудь шею. И первым — непутевому брату.
Пожилой человек нетерпеливо двинул рукой, веля молчать. Он пристально всматривался в обоих подростков и Огоньку показалось — очень обеспокоенно смотрит, но вовсе без гнева. Все еще не может поверить, что полукровка не прислан ради чего-то недоброго? На всякий случай он чуть подался назад, за спину Кайе. Не совсем уж открыто, но… Раз уж тот пока защищает лесного найденыша, а остальные не хотят или не могут противостоять.
— Мне надоело, — ровно сказал Къятта, наклоняясь в сторону и вскидывая ладонь. Она взорвалась белым… и погасла, вспышка никому не причинила вреда.
— Остынь, — сказал дед, с трудом выдыхая. — И ты тоже, — он поднял палец, указывая на младшего внука, который уже готов был кинуться на брата. — Вот уж из-за чего ссориться!
Оглядел Огонька, качнул головой и проговорил задумчиво:
— Но пусть пока живет — ребенок.
— Ребенок?! — очень тихо и очень отчетливо переспросил Къятта. — Он старше, чем кажется. Ему тринадцать, не меньше. В его возрасте… — глянул на брата. Юноша повернулся и сжал пальцы на плече Огонька, похоже, непроизвольно. От боли тот едва не закричал. Знал уже эту хватку.
Глава Рода обратился к Кайе.
— Я тебя просил надолго не уезжать.
— А смысл тогда? Только добраться, и назад? — мрачно откликнулся Кайе, но взгляд отводил. — Один я не раз…
— То один. Ты ведь понимаешь, что будет, даже если он и впрямь никем не подослан? — спросил спокойно — и от ровного этого тона неприятные мурашки побежали по коже Огонька.
— Я знаю, что делать, — отрезал Кайе, хмуро смотря из-под густой лохматой челки.
— Его можно отправить в Чема, там хорошо устроить. Не ближе, за пределы земель Асталы — иначе ты будешь искать и найдешь. Поверь, это лучший выход, ты и сам понимаешь. Я вижу, что вам интересно вместе… но лучше сейчас закончить.
— Нет, — сказал Кайе. — Память… ну ее, ни к чему. И… и все, довольно!
— А я не про память.
А взгляд Къятты был совсем уж убийственным — под ним Огонек почувствовал себя чем-то вроде дождевого червя. Больного всеми мыслимыми болезнями и непригодного даже удобрять землю.
— Я не хочу, — сказал Кайе.
— Что ж, ты решил. Следить за ним мы будем все равно, в остальном ты сам выбрал. Идите. Пусть мальчик отдохнет, он не привык столько ездить верхом.
— Думаешь, мне всё это нравится? — сказал Ахатта, провожая взглядом запыленные фигуры в штанах и безрукавках, перемазанных зеленым соком и смолой. — Он умеет привязываться совершено по-глупому. Лучше бы сам разочаровался побыстрее.
Къятта только рукой махнул раздраженно.
— Пока ты будешь ждать…
— Может, мы совершаем ошибку, и она непоправима, но пока ничто не говорит за то, что на полукровке какой-то приказ. Натиу заходила к нему каждую ночь, пока был тут, спрашивала спящего — никаких изменений. А Кайе увлекся этой игрушкой… лучше уж он сам все сделает, чем мы станем для него противниками. Вспомни девочку, которую он хотел привести в семью…
Остановился, с удовольствием вдохнул сладкие, влажные запахи сада.
— А если этот, как его… Огонек тут задержится, может быть и полезен — найденыш полностью наш, у него нет родных и друзей, бежать некуда… и слушать он будет — нас.
— Он же глупее лесного голубя, — поморщился Къятта.
— Да какая разница. Будь он хоть лягушонком, дело-то в Кайе. Но за пределы Асталы их больше пускать нельзя. Нам двоим он подчинится. Найди ему дело здесь. Или пусть отправятся на поселение с проверкой и провожатым, лишь бы мы твердо знали, где он. Да и занятым быть — полезно. Я в его годы…
**
На другой день Кайе с утра не явился, но передал через мрачного крепыша, что будет к вечеру. Поэтому Огонек сперва отоспался как следует, сам себе удивляясь — привык подниматься с рассветом; потом поел, а после рискнул выбраться в сад — крепыш указал, где позволено быть. Видно, после вчерашней ссоры с присутствием в доме полукровки худо-бедно смирились.
Так что у Огонька можно сказать сегодня был праздник. Сидеть на мощеной гладкими камнями теплой дорожке — встать опасался, чтоб не увидели лишний раз, дожевывать остатки лепешки, смаковать, отделяя один от другого, ароматы зелени, сырой земли, свежих почек — и как в лесу, и совсем незнакомое.
Вдали зарокотал барабан, не страшно, как в городе, а задорным призывом к танцу. Ритм что-то смутно напомнил, и Огонек запел, только на середине песни осознав, что поет.
Люди хотели пить,
Хотели вина,
Но вместо вина у них были только
Лепестки цветущей акации
Ах, солнце послало им свою кровь —
Люди были пьяны до утра!
Слова сами ложились одно к одному, и он был уверен, что не сочинял на ходу, а просто случайно вспомнил. Начал выстукивать пальцами по дорожке, как бы новый узор поверх ритма, все еще звучащего в отдалении. Не готов оказался увидеть гибкую смуглую фигурку, звенящую браслетами, в широкой распашной юбке, украшенной алым и белым шитьем.
— Это ты пел? — спросила Киаль, которая уже какое-то время стояла рядом.
— Я нечаянно… — Огонек ощутил, как уши его вспыхнули, а сердце провалилось куда-то в дорожку.