Презумпция невиновности (СИ)

— Грейнджер…
— Нет! — Гермиона перебила его. — Сейчас я говорю, Малфой! С нашей самой первой встречи ты научил меня, что такое «быть ненавистной». Каждое твоё слово, каждое твоё движение, каждая твоя ухмылка — ты уничтожал меня. Ломал меня снова и снова, будто бы ждал, пока от меня и мокрого места не останется, а я продолжала идти вперёд. Не просто идти, я бежала по тончайшему льду. За тобой!
Если бы она только знала, сколько слов томилось на дне его души, сколько всего он был готов ей сказать, но снова чувствовал страх. Малфой боялся, но не своих чувств, а того, что снова причинит ей боль. Ему была противна одна лишь мысль о том, что Грейнджер снова может страдать из-за него. Она — его преступление, и он вроде бы готов за него ответить, но только перед ней. Пусть она будет ему и судьей и палачом, чтобы в этой комнате и дальше они оставались только вдвоём.
Малфой продолжал с ней говорить, но в то же время будто бы стоял где-то очень далеко. Он видел, как со всех сторон надвигался шторм, как небо затягивали грозовые тучи, а воды океанов начинали чернеть. Пока для кого-то любовь — это тихая гавань, маленький оазис, для них — это торнадо, это самый мощный ураган.
Она могла бы соткать его душу из нежнейшего шёлка, любви и ласки. Он бы мог приносить по утрам ей букеты полевых цветов, но вместо этого они обменивались ударами. Малфой ранил Грейнджер по живому, ударяя в реальной жизни, а она успешно давала ему сдачу, пока думала, что мерзавец остаётся безнаказанным. Каждой улыбкой, каждым новым шагом вперёд отважная гриффиндорка шла в наступление, забирая в плен каждую клеточку его организма. Он был уже давным-давно порабощён ею.
Ему никогда не надышаться ею, не убежать от неё. Вот так выглядит безумие — безумная зависимость. Это вечный полёт, но только в бездну, на окраины или в самое сердце горячей Преисподни. У такого сложно проследить начало, и невозможно увидеть конец. Особенно, когда этим болеют двое.
Влюблённые лечат раны друг друга, а Малфой и Грейнджер со всей дури кромсали друг друга, соревнуясь в том, у кого получится рана глубже и больше. Он видел сквозь огромную дыру в её груди её чистое сердце. Сломленные гораздо могущественнее всех остальных.
— И в нём нет дна, потому что внутри годами идёт война, — Гермиона вырвала руку и встала с пола. — Я пыталась тебя ненавидеть, но не смогла. Это так неправильно, так сложно…
Малфой открыл рот, чтобы что-то ответить, но она выбежала из комнаты, а потом и вовсе исчезла. Она снова ушла, а он остался на полу, пленённый ею и безумием.
elsa & emilie — ocean
В её комнате был гладкий деревянный пол. Он касался его ступнями, а потом ладонями — просто лежал, как верный пёс у её кровати. Малфой ждал, что дверь однажды откроется, и она появится, но проходили часы, а за ними и дни, но Грейнджер так и не вернулась.
Её постель оставалась не застеленной, всё такой же мятой, и на простынях чувствовался тонкий шлейф её духов. Он с такой аккуратностью и трепетом касался края одела, будто бы боялся, что одно неверное движение может навсегда что-то изменить, и тут больше не будет чувствоваться её присутствия, но это не так. Грейнджер помнила не только эта комната, она отпечаталась в каждой из стен Мэнора, даже там, где никогда не появлялась. Она оставила тут неповторимый след после себя, никто больше такого не сделал. Словно само поместье позволило ей это сделать.
Она ушла, но оставила после себя немного любви в холодном Мэноре. Такого ещё никому не удавалось, Малфой был просто уверен в этом. Это была абсолютно безумная, неправильная, больная и опасная любовь, но другой ему и не нужно было. Только с ней он чувствовал себя живым, а значит, у них была прекрасная совместимость, как у душевнобольного и смирительной рубашки.
Он то проваривался в какое-то забытье, то снова приходил в себя. Малфой больше не сможет жить полноценной жизнью, словно её никогда не было в его жизни. Так долго отрицать очевидное, и под конец всё же утонуть в этом.
halsey — nightmare
 
Внутри зияла огромная дыра, оставленная ею. Нет, Малфой совсем не жаловался, но это было чертовски больно. Лучше бы она просто ударила его, избила бы о полусмерти, чем сделала вот так вот. Он был не в праве хоть в чём-то обвинять её, но больше всего на свете блондин желал придушить гриффиндорку, заставить её снова плакать. Он бы хотел, чтобы в нём пропало это идиотское желание без конца восхищаться каждым её движением.
— Идиот! — в покои ворвался разгневанный Снейп. — Ты думал, что я не догадаюсь?! С каких пор ты решил, что умнее меня?
— Ты о чём? — Малфой вскочил с кровати. — Что случилось?
— Что с ней произошло? — зельевар уставился на своего крестника, ожидая услышать правдивый и мгновенный ответ. — Зачем понадобилась кровь единорога?
— Я не…
— Не смей мне лгать! У меня на отработке сегодня была мисс Грейнджер, и каково было моё удивление, когда она достала из своей сумочки настойку на основе крови единорога. Я знаю двух людей во всём Лондоне, у которых в запасах найдётся такой редкий ингредиент. И всего одного человека, который может приготовить такую настойку. Я её не вручал мисс Грейнджер.
Это должно было случится рано или поздно. Снейп всё равно заметил бы, что кто-то потихоньку опустошал его запасы, а кроме Драко тут редко кто бывал, но даже подумать не мог о том, что так глупо может попасться.
Конечно же, Грейнджер таскала с собой эту настойку, но как она попала на отработку?
— Что с ней случилось? — снова повторил свой вопрос Северус. — Ты хоть знаешь…
— Знаю, — огрызнулся Драко. — У неё были серьёзные повреждения и разрывы… Её мучают сильные боли внизу живота, а ты сам знаешь, что лучшего способа… Эта настойка — самое эффективное, что можно было придумать.
— Рассказывай!
Малфой не решался открыть рот, потому что просто не мог выговорить это вслух. Кошмарные сны с той картинкой до сих пор преследовали не только во сне, но и наяву. Внутри всё переворачивалось от одного только взгляда на то, как Грейнджер хватается за живот, прикрываясь какой-то магловской болезнью.
— Её изнасиловали…
— Значит, это правда? То о чём трепались Флинт и Монтегю, а ты? Ты к этому тоже имеешь какое-то отношение?
— Нет! — вскрикнул Малфой. — Ты вообще что-ли? Думаешь, я блядский извращенец?
— Но ты знаешь об этом, и ты приносил Помфри ингредиенты для настоек. Какое ты имеешь к этому отношение, Драко?
— Я люблю её, понятно?! Вот и всё! Я просто хотел ей помочь.
Снейп смерил крестника недоверчивым взглядом, а потом отвернулся, направляясь к выходу со спальни.
— Это не любовь, Драко, — отозвался зельевар. — Это зависимость, и с годами будет только сложнее. Я знаю, о чём говорю.
Он помнил этот разговор так хорошо, словно тот случился вчера. Тогда ему казалось, что крёстный в очередной раз решил поучить его жизни, а теперь понимал, что был прав. С годами стало только хуже, значительно хуже, и никакая кровь единорога была уже не способна его излечить. Малфой встрял по уши в это дерьмо.
Это осознание снова к нему пришло, когда он в очередной раз проснулся в её спальне на полу. Малфой схватился на ноги, осматриваясь по сторонам, но тут было совсем пусто. Грейнджер не вернулась, и похоже, что не прочитала ни одно из её писем. Он написал пять писем, и собирался писать шестое, но разве в этом был хоть какой-то смысл?
three days grace — i hate everything about you
Нарцисса с надеждой в глазах смотрела на него, но Драко продолжал молчать. После того разговора они больше не говорили, а точнее, это он игнорировал любые попытки своей матери начать диалог. Нет, ему не было стыдно перед ней, он не прятал глаза — ему просто было на всё параллельно. Его не интересовало то, что дело было почти закрыто. Ему даже было всё равно на то, что убийцей оказался ненавистный ублюдок Монтегю. Всё, о чём мог думать Малфой — это новая встреча с Грейнджер.
Он помешался на этом, день и ночь думая только об одном.