Презумпция невиновности (СИ)

— Ты ещё пообещай мне, что всегда будешь рядом, — Грейнджер отступила на шаг назад, а из уст вырвался истерический смешок.
— Я ведь говорил тебе — всего лишь одно твоё слово, и я…
— Не нужно, не говори этого.
Она не была глупой, и понимала, что ей хочет сказать Рольф. Понимала это вчера, понимала это сейчас и понимала всегда. Как бы он ни пытался быть ей хорошим другом, но у него этого никогда не получалось.
— Почему? Потому что ты сама всё это знаешь? — парень продолжал внимательно изучать её лицо, словно видел его впервые. — Или потому что тогда всё изменится? Я же не собираюсь чего-то требовать от тебя взамен. Я просто хочу, чтобы…
— Пожалуйста, — столько мольбы в её голосе. — Я прошу тебя, не надо. Не говори этого.
— Я всегда останусь, только попроси, — его голос стал тише. — Потому что я люблю тебя, Гермиона. Это чувство мне неподвластно, я не могу им совладать. Каждый раз, когда я вижу твои померкшие карие глаза и дрожь в руках — мне хочется подарить тебе весь мир, хочется оградить тебя от всех бед и показать, что ты достойна большего.
Всё, что она может подарить в ответ на эти признания — это молчание. Красноречивое, громкое и неуместное молчание. Не этого она заслуживала и не этого ждала от Рольфа, хотя давно понимала все эти взгляды, прикосновения и обещания. Пусть он и не обещал ей быть всегда рядом, как делал это Гарри, но в его словах обещаний было не меньше, которые он всегда сдерживал. А Гермиона лишь кивала в ответ, пытаясь оттянуть момент как можно дальше, но видимо, тянуть больше было нельзя.
— Не нужно было этого говорить, — практически прошептала Гермиона. — Ты же знаешь, что я не могу тебе ответить тем же.
— Я не прошу тебя отвечать тем же. Пусть всё будет так, как и было до этого диалога. Я — просто твой друг.
Но как можно смотреть на человека, который только что признался в своих чувствах так, словно ничего не произошло? Гермионе не были чужды такие эмоции, как безразличие или равнодушие, но не тогда, когда дело касалось близких ей людей. Она ненавидела себя за то, что допустила это, что показала себя Рольфу с той стороны, в которую можно было влюбиться. Вряд ли бы он так спокойно на неё смотрел, если бы знал о всех её скелетах в шкафу.
— У меня есть вопрос, который я давно хочу тебе задать. Ты позволишь?
— Да, — настороженно ответила Грейнджер.
— Сколько у тебя шрамов? — он поднёс к лицу её руку, которая снова начала кровоточить. — Как много боли в тебе?
— Прости, но я хочу спать, — девушка быстро скрылась из кухни и направилась в свою спальню.
Она набрала полную ванну горячей воды и скинула с плеч платье, которое никогда больше не наденет. Под зеркалом горело несколько свечей, которые были единственным источником света в этой комнате. Она ведь всегда так делала — скрывала своё тело в объятиях ночи. Но сегодня её тело болело, как никогда прежде, словно все старые шрамы превратились в свежие раны.
Гермиона чувствовала, как горят шрамы на бёдрах, и никто не знал о том, что не все они были оставлены её рукой. Воспалился старый след от осколка стекла под рёбрами на правом боку, который когда-то стал одним из первых. Девушка прикоснулась пальцами к извилистым узорам на бледной коже, которые заставляли сердце остановиться. Всё её тело — это одна большая карта, что вела её по пути боли, страданий и горьких слёз. Некоторым шрамам было больше десяти лет, но она отчётливо помнила о том, как они появились. Чуть ниже груди виднелся слишком аккуратный, но большой след в виде полумесяца. Грейнджер повторила указательным пальцем этот рисунок и расплакалась.
Каждая ложь, каждая слеза, каждое воспоминание — ничего не прошло мимо. Она была живой книгой собственной жизни.
Она простояла посреди комнаты аж до тех пор, пока вода не остыла, а ноги не онемели из-за холода плитки на полу. На губах проступили капли крови, а рука дрогнула. Гермиона подошла к двери и клацнула включателем, освещая ванную комнату. Ей нужно было посмотреть на своё тело — нужно было увидеть то, что скрывалось под дорогой одеждой и фальшивыми улыбками. Несколько аккуратных шагов и Грейнджер стояла перед зеркалом — ей оставалось просто поднять голову, но она не решалась.
 
Под кожей кипела горячая кровь, а сердце норовило остановиться. Она успела усвоить один урок, которому когда-то отказывалась следовать. Боль всегда нужно отпускать, потому что иначе она останется на всю жизнь, делаясь с годами всё более изощрённой и жестокой. Гермиона подняла голову и застыла при виде своего отражения.
Её крик был похож на жалобный металлический скрежет, с каким ломается человек-машина, когда отказывает мотор. Она не слышала своего голоса, не слышала отчаянного стука Гарри и Рольфа, которые пытались вломиться к ней в спальню. Всё, что было в этот момент — это она и её искажённое отражение, от которого она пыталась скрыться. Уродские отметины, напоминающие о всём пережитом, снова были открытыми ранами, отшвыривая Гермиону на пять, семь, десять и тринадцать лет назад. Впервые она посмотрела на себя — впервые открыла запертую старую дверь, замок на которую больше не удастся подобрать. Грейнджер оставила все свои надежды здесь, на полу освещенной ванной комнаты.
Надежды на то, что когда-то она сможет справиться и жить нормальной жизнью.
Никакие условия, обещания и страхи не изменят её планов. Она не готова терять Гарри, но если он решит встать у неё на пути, то она сможет захлопнуть дверь, ведущую в дом на площади Гриммо, 12. Это будет больно, но разве в её жизни когда-то было иначе? Гермиона слишком сильно начала сосредотачиваться на собственной человечности, позабыв о том, ради чего всего это затевалось.
— Простите, что напугала вас, — она появилась в коридоре через двадцать минут, когда Гарри и Рольф не смогли прорваться через запирающие чары. — Я просто слишком впечатлительная.
— Что случилось? — в глазах Поттера снова блеснули прежние тревога и обеспокоенность. — Ты в порядке?
— Да, всё хорошо, — она мягко улыбнулась. — Прости, этого больше не повторится.
— Ты куда-то собралась? — Рольф осмотрел её с головы до ног. — Так поздно?
— Я думаю, что леди Малфой будет рада моему визиту в любое время суток. Вы ложитесь, не стоит меня ждать.
— Ты собралась к Нарциссе? — голос Гарри стал тихим.
— Не переживай, если ты вдруг решишь во мне разочароваться, то я могу съехать в гостиницу или на съёмную квартиру.
Она никогда так с ним не говорила. Даже в самые худшие времена её голос оставался для Поттера мягким и родным, а теперь в ней включилась та Гермиона Грейнджер, о которой писали в газетах, и которую ненавидел судья Спаркл. Так было нужно.
— Чего ты хочешь от неё? — Рольф задал вопрос, который вертелся на языке Поттера.
— Ну как же? — она хищно улыбнулась. — Миссис Малфой хотела, чтобы я стала защитником её сына, а ты, Гарри, — она посмотрела на друга, — хотел, чтобы я наконец-то перестала жить прошлым и отпустила всю эту месть. Так разве не лучший способ всем угодить — это стать адвокатом невинного человека? О презумпции невиновности слышали?
Гермиона успела аппарировать прежде, чем смогла оценить выражение лиц Поттера и Саламандера. Решение, принятое на полу ванной комнаты, стало неожиданным для всех. Ведь только Гермиона знала о том, что прежде, чем покинуть свою комнату, ей пришлось очистить серую плитку ванной комнаты от бесчисленного количества своей крови, чтобы не страдал домовой эльф лучшего друга.
Малфой-Мэнор был для неё открыт, и казалось, что Нарцисса действительно была готова ко встрече с ней в любое время суток.
========== Глава 12 ==========
Мы слишком легко успокаиваем свою совесть.
Июнь, 2008.
Она знала, что ещё вернётся сюда. По-другому и быть не могло.
Плотно зашторенные окна и слабый свет от нескольких настенных светильников указывали на то, что леди Малфой уже отдыхала, но отдалённые звуки шагов быстро опровергли это. Спустя минуту в гостиной показалась Нарцисса, одетая в тёмно-вишнёвое платье и со слегка растрёпанными волосами. Похоже, что женщина всё же готовилась ко сну, но неожиданный визит Гермионы изменил её планы.