Презумпция невиновности (СИ)

На белом бинте проступили небольшие пятнышки крови, но её потускневшие карие глаза видели реки стекающей крови. Её всю трусило, не помогло зелье сна без сновидений и успокаивающие настойки, приготовленные мадам Помфри. Гермиона до сих пор не выбралась из дома по улице Эбби-Роуд: не слышала голоса Гарри, Рона и Джинни, не видела заботливой Молли и не замечала весенних солнечных лучей. Боль выжигала всё новые и новые отметины на полотне её души и сердца.
Грейнджер достала палочку из внутреннего кармана мешковатой кофты и направила её на ложку, которая лежала на подносе с едой. Она задумчиво вгляделась в столовый прибор, пока в мыслях пыталась отыскать нужное заклинание, но в голове была сплошная каша. Казалось, что она даже забыла своё имя в свете всего происходящего.
— Диффиндо, — прошептала гриффиндорка и направила палочку на своё правое бедро.
Из уст сорвался тихий стон, а на щеках заблестели слёзы. Гермиона сильно прикусила нижнюю губу, продолжая полосовать свою бледную кожу и сдерживать болезненные всхлипывания. Она вырезала себе фигуру, похожую на квадрат, кожа стала липкой и блестящей из-за горячей крови. Густая тёмная кровь сочилась из открытых свежих порезов, пока это понемногу заглушало душевные терзания. Или попросту отвлекало от этого.
Всё же она вскрикнула и отбросила палочку в сторону. Голубая простынь под ней была залита кровью, а омерзительный запах спровоцировал девушку на рвоту. Она с грохотом скатилась с кровати и опустошила свой желудок, оставив на стареньком коричневом ковре остатки вчерашнего ужина. Её исхудавшее бледное тело содрогалось от каждого вздоха и вскрикивания.
— Гермиона! — Рон ворвался в комнату и бросился к девушке. — Мерлин! Гермиона! — он поднял её на руки и понёс к ванной, что находилась в маленькой комнате за соседними дверьми. — Я рядом, слышишь? Успокойся! Ты в безопасности…
— Я не могу! — перебила его девушка, вырываясь из крепких рук друга. — Я не хочу больше так!
Эти шрамы останутся с ней на всю жизнь и она прекрасно знала об этом, когда продолжала наносить себе физические увечья. Она хотела, чтобы если когда-то ей вдруг станет не больно и легко, она смогла вспомнить о том, как смогла когда-то пережить эту боль. Хотела, чтобы эти уродливые шрамы на бёдрах напоминали ей о том, как её жизнь сломалась в один миг, а весь внутренний мир превратился в пепелище несбывшихся мечт и счастья. Шрамы стали её неотъемлемой частью.
Она хотела, чтобы эта боль всегда была её стимулом.
— Гермиона! — громкий крик пытался вырвать её из далёкого прошлого. — Гермиона, проснись! — она почувствовала тяжелую пощёчину на своём лице. — Гермиона!
Её глаза начали медленно открываться, но вокруг было слишком темно, что сбивало с толку: она не могла понять, удалось ли ей проснуться, или она всё ещё спит. И только странная знакомая боль и тёплые руки Гарри, которые сжигали её плечи, давали это ощущение реальности — она всё же больше не спала.
— Что…
Девушка не смогла закончить фразу прежде, чем Поттер подхватил её на руки. Это стало какой-то не смешной шуткой — всё время сеансы её боли прерывались тем, что кто-то подхватывал её на руки и куда-то уносил. Эта внезапная мысль вызвала какой-то истерический смешок на её лице, но потом снова стало больно. Гермиона почувствовала жгучую боль в области левого предплечья, а в глаза резко ударил яркий свет настенного светильника. Они оказались в ванной комнате.
Ей пришлось перебороть зародившуюся головную боль, чтобы попытаться открыть глаза, услышать шум проточной холодной воды и увидеть, как белая раковина окрашивается тёмно-бордовыми подтёками её собственной крови. Левое предплечье исполосовано полностью прямыми глубокими порезами. Она видела, как Гарри пытается смыть всё это кровавое месиво, а в правой руке у него палочка, которой он уже накладывал швы на израненное предплечье Гермионы. Грейнджер лишь наблюдала за этим с каменным выражением лица и тихо прошептала:
— Я когда-то хотела стереть себе память, чтобы избавиться от этих воспоминаний. Хотела, чтобы в меня направили палочку и произнесли заветное заклинание, что обнулило бы всю мою жизнь, — она слабо улыбнулась. — Но та скорбь, что переполняла меня, не дала этого сделать. Я хваталась за каждое чёртово воспоминание, которое возвращало меня домой к живым родителям и к той Гермионе Грейнджер, которой я когда-то была. Я просто смирилась с тем, что мою участь облегчит только смерть, и похоже, что подсознательно я искала эту смерть. Всё так происходит, потому что я, блять, больная на голову. Я больная на голову, Гарри! Это объясняет, почему я сейчас тут стою, но это не объясняет, почему ты тут?
 
Он последний раз взмахнул волшебной палочкой, очищая раковину и полы от крови.
— Я тут, потому что единственная правда, которую я могу распознать в твоей лжи — это то, что тебе плохо. Ты говоришь о том, что всё будет хорошо, Гермиона, и это самая огромная твоя ложь. Ты нуждаешься в помощи, сколько бы ты этого не отрицала, — он направился к двери. — Только запомни, что когда-то я не успею прийти тебе на помощь.
========== Глава 9 ==========
Если вы неискренни, люди обязательно это почувствуют и рассчитаются с вами своим равнодушием.
Июнь, 2008.
Она слышала, как Гарри громко захлопнул за собой двери, когда уходил на работу. Что-то ей подсказывало, что он мог воспользоваться камином или магическим перемещением, но выбрал путь посложнее. Гермиона почти была уверена в том, что Поттер хотел, чтобы она услышала тот громкий звук закрывающейся двери. Он был последней точкой в их ночном разговоре, потому что девушка так и не смогла хоть что-то ответить другу. Своему лучшему другу, который всегда был с ней рядом, но которому она продолжала нагло врать в глаза. Гермиона расценивала это, как «ложь во благо», хотя Гарри так вряд ли считал.
Грейнджер сжала руку в кулак, почувствовав боль от свежих наложенных швов, и закрыла глаза. Ей хотелось надеяться на то, что когда-то Поттер сможет понять её, принять все эти недосказанности и простить всю гнусную ложь. Она возлагала на друга такие надежды, хотя отчётливо понимала, что в жизни бы этого не сделала, окажись на его месте. Было слишком эгоистично требовать всецелого доверия от человека, который всеми силами пытался сделать твоё существование лучше.
Она приняла душ, и обмоталась персиковым полотенцем, оставленным для неё Добби. Гермиона не захватила с собой свой гель для душа с экстрактом чайного дерева, поэтому пришлось закрыть глаза на нотки апельсина, которые отпечатались на её коже. Она провела пальцами по аккуратным швам и почувствовала неприятное покалывание под кожей, когда надавила на запястье чуть сильнее. Ей так и не удалось вспомнить, как она смогла нанести себе такие глубокие раны во сне, потому что могла поклясться, что не чувствовала никакой режущей боли до тех самых пор, пока Поттер не ударил её. Только пощёчина смогла вырвать её из оков сна и помогла ощутить жжение в области предплечья. Гермиона понимала, что такой глубокий порез точно оставит шрам и ещё долго будет напоминать ей о первой ночи в этом городе спустя столько лет.
В Лондоне было значительно прохладнее, чем в Америке. А ещё тут были дожди, по которым она уж точно не скучала, живя на другом континенте. Никаких прямых солнечных лучей и ярких веснушек, что проявлялись не её бледной коже всякий раз, когда она находилась на улице дольше, чем пятнадцать минут. Гермиона подошла к окну в спальне и прикоснулась носом к холодному стеклу, которое тут же вспотело из-за её горячего дыхания. Она позволила себе мимолётную улыбку на лице, а потом вывела аккуратными маленькими буквами два слова, сконцентрировавшись на них прежде, чем они исчезли.
Мама. Папа.
Они растворились так же быстро, как и всегда. Гермиона уже привыкла к этому, но каждый раз выводила эти два слова, словно напоминая себе о том, что никогда не сможет уже ничего изменить. Таков был её удел — пытать себя собственноручно, принимая наказания за то, что она делала, и за то, что собиралась сделать. Она принимала себя такой, хоть иногда и пыталась что-то изменить или вернуть.