Удержать любой ценой (ЛП)

Не зная о моем внутреннем смятении, Адриан издает разозленный вздох и продолжает печатать на телефоне.
— Мне не нужен доктор, — беззаботно произношу я, вновь пытаясь ухватиться за мою игривость. — Тебе не нужно вытаскивать его из постели в такой час лишь для того, чтобы измерить давление, ведь мы оба знаем, что ты не позволишь ему даже близко подобраться к моим женским прелестям.
Адриан моргает и смотрит на меня так, словно ему даже в голову не приходило, что ребенок означает, что врач в конечном итоге будет постоянно на подхвате.
Я двигаюсь вперед, стаскивая с себя простыню и отбрасывая его рубашку, и оказываюсь перед ним обнаженной. Когда я приближаюсь, Адриан отходит назад, пока не ударяется о тумбочку. Он не может отвести взгляда от моей обнаженной груди, и я не возражаю против этого голодного выражения на его лице.
Затем Адриан как бы одергивает себя.
— Прекращай, Валентина. Я серьезно. Я не буду рисковать тобой или моим сыном ради чего-то вроде грубого секса. Мы можем просто проявить осторожность и дождаться родов.
Я разочарованно развожу руками и отступаю, чтобы не смотреть на него. Поскольку очень даже уверена, что скажу что-то, о чем пожалею, если Адриан продолжит смотреть на меня диким взглядом, который, я знаю, никак не подействует. Или хуже того, если я подтолкну его к этому, он будет винить меня в своих действиях.
Не знаю, гормоны это или обрушились стены моей реальности, но внезапно мне становится очень одиноко. Это совсем не то чувство заботы и любви, которое было прежде. Адриану не нужен партнер; ему нужен инкубатор.
Когда я вновь поворачиваюсь лицом к Адриану, он окидывает взглядом лишь мое лицо, отказываясь опускаться ниже.
— Почему бы тебе не принять душ, а я сменю постельное белье, и мы ляжем спать? Тебе нужен отдых, чтобы наш сын рос сильным.
С меня, черт подери, достаточно. На меня обрушивается горячая липкая волна гнева, когда я разворачиваюсь на пятках и иду к двери. Не успев дойти до коридора, я выкрикиваю:
— Надеюсь, это девочка.
18
АДРИАН
Как только Валентина исчезает из поля зрения, что-то ломается внутри меня. Нет. Пока я жив, она не поступит так со мной вновь.
Я поднимаюсь с кровати, по-прежнему обнажённый, и мчусь за ней, хватая на ходу брошенную рубашку. Дело даже не в том, что я несколько раз сказал ангелу не оставлять меня. Дело в том, что она вновь убегает. Если Валентина думает, что сможет выбраться во второй раз, то ей придётся столкнуться с суровой реальностью того, как далеко я могу зайти в попытке защитить то, что принадлежит мне.
Несмотря на то, что я почти сразу последовал за ангелом, у неё передо мной имеется хорошая фора. Я настигаю Вэл в фойе, но она остановилась посреди помещения, словно мучается от факта, что покинула комнату. Я расслабляюсь позади неё и накидываю хлопок ей на плечи, чтобы она оделась.
— Нет, — процеживает она почти в рыдании. — Не трогай меня сейчас. Я не ухожу из пентхауса, мне просто нужна гребаная минута.
Она не часто ругается, но когда это происходит, по ощущениям это словно удар в грудь исподтишка.
— Всю мою жизнь, — продолжает она, — люди принимают за меня решения. За кого я выйду, что я надену, как должна отреагировать, и знаешь, что... все они говорили, что так будет лучше для меня. Каждый... даже мой отец сказал, что так будет лучше для меня, когда согласился на помолвку и взвалил на меня Сэла.
Я открываю рот, чтобы заговорить, но она перебивает:
— Я хочу увидеть Роуз.
У меня уходит мгновение, чтобы обдумать сказанное, мое сердце неприятно подскакивает к горлу, а слова звучат резче, чем я хотел.
— Она мертва. Ты не можешь увидеть её.
Что-то дикое сверкает во взгляде  Вэл.
— Думаешь, я не знаю? Ты сказал, что позаботился о ней, я хочу сходить на могилу Роуз. Мне так и не удалось попрощаться с ней. И если бы сейчас она была здесь, именно к ней я бы побежала, чтобы разобраться во всем, что чувствую.
 
Я тянусь, чтобы притянуть ангела к себе, но она вырывается из моих рук. Я сокращаю дистанцию между нами, вжимая ее в ближайшую стену. Если Валентина не позволяет мне прикасаться к ней, то, по крайней мере, выслушает меня.
— Ты должна приходить ко мне, если тебе есть в чем разбираться. Мы женаты. Я должен быть человеком, на которого тебе захочется положиться.
Она поднимает подбородок, сжимая челюсть.
— И я могла бы положиться на тебя, если бы ты не был так намерен запереть меня здесь, словно гребаную пленницу. Я – человек. Я совершила ошибку и извинилась. Я думала, ты простил меня, но теперь это выглядит так, словно ты используешь беременность, чтобы наказать меня прежде всего за то, что я сбежала.
Я ударяю рукой по стене над головой Вэл, что вызывает боль у меня в ладони, и не свожу с нее глаз.
— Ты хоть представляешь, что совет... наше общество... сделают, чтобы пресечь появление на свет моего наследника? Я держу тебя взаперти не наказания ради, а из добрых побуждений. Ради защиты.
— Все та же песня. В любом случае это не имеет значения. Я все еще хочу навестить Роуз. Есть вещи, которые мне нужно обсудить с женщиной и которые я не могу сказать тебе. ― Затем сквозь сжатые зубы она добавляет: — Пожалуйста.
— Андреа тоже женщина, — говорю я, хватаясь за соломинку.
— Андреа не в той форме, чтобы говорить с кем-то кроме психотерапевта или торговца оружием. Она уж точно не захочет говорить со мной о беременности.
Ни один из нас не заговаривает вновь, и пространство охватывает напряженная тишина. По щеке Вэл безмолвно скатывается слеза, и это служит еще одним ударом. Черт подери. Я не хочу делать ей больно, но я также не могу позволить ей подвергнуть опасности себя или нашего ребенка. Поэтому я пускаю в ход тяжелую артиллерию.
— Я не могу выпустить тебя из пентхауса, пока они наседают на меня из-за Сэла и его пропажи. Пока его семья ищет способ отомстить. К тому же, рано или поздно нам придется ответить на вопросы о твоем отце.
Ангел хмурится и опускает плечи. Давить на вину с моей стороны было не очень-то хорошо, но я никогда не был добряком. Если будучи засранцем я сберегу её, тогда я буду прибегать к необходимому из раза в раз.
И словно распознав манипуляцию, взгляд Вэл становится суровым, и она толкает меня в грудь. Ангел недостаточно сильна, чтобы сдвинуть меня с места, но от её кулаков на груди останутся синяки.
— Отпусти, — произносит она, все еще пытаясь оттолкнуть меня. — Поверить не могу, что ты заговорил об отце, о Сэле и заставил меня почувствовать себя достаточно плохо, чтобы я подчинилась твоим требованиям. Что с тобой не так?
В мире не хватит времени, чтобы вникнуть во все подробности. Вместо этого я придвигаюсь ближе, запирая Вэл в ловушку из локтей, пока наши лица не оказываются на одном уровне.
— Чем быстрее ты поймешь, что меня ничто не остановит от того, чтобы уберечь тебя, тем будет лучше. Даже если это значит уберечь тебя от самой себя. Споры бесполезны, они ничего не изменят.
Валентина замахивается, чтобы ударить меня вновь, и в процессе сметает что-то со стола. Осколки разлетаются по полу у наших ног.
Она издает изумленный возглас и бросает взгляд через мой бицепс, рассматривая стол и беспорядок. Когда мне кажется, что Валентина хочет наклониться, чтобы убрать это, она тянется дальше и хватает еще предмет, на этот раз бросая его на пол рядом с моими ногами.
Я вскидываю бровь и пристально смотрю на неё.
— Стало лучше?
Она морщится, ее ресницы все еще влажные от слез.
— А что, ты единственный, кто может злиться и крушить все вокруг?
— Нет, но если ты вынудишь меня, я буду удерживать тебя, пока ты не успокоишься. Сколько угодно делай мне больно, но если ты хоть как-то навредишь себе, ты пожалеешь.
Валентина поднимает подбородок, и, когда смотрит мне в глаза, еще один стакан ударяется с грохотом о пол.