Красный Герцог (СИ)
Мистические события начали со мной происходить после нахождения стального куба. Я ни раз показывал его оценщикам из города, но никто не смог определить ни принадлежность к известной цивилизации, ни его свойства. Сью же минуту мои догадки подтвердились! это был тайный артефакт эзотерического культа, прославляющего некоего Вечного. Я впервые слышал о такой секте, но иные источники попросту не существовали, только внутренние архивы замка. Необычная скульптура удивляла всех, и, за мной пристально следили. Артефакт пытались выкупить и похитить. Одни предлагали немыслимо огромные деньги, другие угрожали моей семье. Оставлять артефакт под рукой опасно, его следует спрятать. Он будет храниться всегда за моей спиной, и в то же время вдали от меня.
Необычные описания на первой странице давали легкое объяснение причины нападений на Фюссен: барон впал в паранойю по поводу одержимости со стороны оценщиков и напал на тех, кого подозревал больше всего. Только последние строки о хранении предмета сильно отличались от остальных моментов дневника, словно были вписаны гораздо позже; они не имели никакого смысла и в то же время казались очередной загадкой. «Может кинжал тоже является подсказкой?» — подумал Генрих, уловив некоторую закономерность в любви к загадкам. Ведь кинжал упоминался братом барона. Но кто его оставил себе?
Дитя моё, милая Ева, рассказала о книгах, что описаны в здешней библиотеке. Там приводились истории о предыдущем властителе сих земель. В его рассказе я заметил нечто общее. Ранее куб тоже принадлежал правителям Норденхайна, но он, в отличии от меня, начал опасаться родных. Меня это заинтересовало, книги могли помочь понять тайну моей находки.
В один день слёг от болезни, и чувствовал себя отвратно, однако вскоре оказался здоров, как ни в чём не бывало. Доктор говорил, что мне не жить, но я доказал, что дух превыше науки. Только тут было кое-что странное: когда меня пытались лечить пиявками, то обрили всю бороду, — какая жалость, моя пепельная, пышная бородка, — но она слишком быстро отросла обратно, почти за целую ночь, пока я был не в силах покинуть свою опочивальню.
Изучая остальные книги, я заметил, что бывшие жители замка обладали удивительной живучестью, некоторые легко били рекорды по долголетию. Все они, как один, твердили что-то вроде: «любимый поможет обрести покой».
Сжёг все лживые книги; они мне снятся и нагоняют разные мысли. Начинает казаться, что семья строит козни против меня.
Эти строки дались более сложно. Они имели много непонятной и сбивчивой информации. Барон боялся старых книг и, возможно, благодаря ему и его поступку, они не угрожают сейчас никому. В ходе прочтения, Генрих понял только то, что описание барона было ему знакомым. Будто его образ уже встречался ранее. Долголетие предыдущих владельцев и наличие у них куба тоже было таинственным образом связано. Генрих закрыл дневник и, присев на кресло, пытался вспомнить, где он мог видеть барона.
Мысленно юноша проносился по знакомым лицам, кратким описаниям, что слышал краем уха, картинам и фотографиям, пытаясь воссоздать в голове нужный образ. Его не покидала навязчивая мысль: он его видел. Вот он уже вспомнил лица людей в штабе, Керхёфе, отеле, Фюссене, картины Норденхайна. Пытаясь вспомнить все картины, что висели на каменных стенах, он вспомнил одну, что сильно отличалась от остальных. Картина, что находилась между первым этажом и погребом, расположенная в полном одиночестве, в полутьме и сырости. Старец с длинной седой бородой и в черном жакете. Он гордо стоял, выпятив грудь вперёд и демонстрируя всё своё могущество. «Будет храниться всегда за моей спиной» — вспоминал Генрих строку из дневника; она уже начала приобретать определённый смысл.
Генрих поднялся с кресла и тихо направился к той картине, что ему удалось вспомнить. Была уже поздняя ночь, он провёл несколько часов на одном месте, погрузившись в свои мысли. В замке царила полная тишина, не было слышно скрипа половиц, тихого дыхания, даже свист ветра не раздавался из сквозняков. Портрет находился на прежнем месте. На этот раз пространство между этажами было заботливо освещено светильниками и факелами. Увидев картину ещё раз, Генрих начал ощущать какое-то сильное влечение, исходящее от холста. Поглаживая портрет и раму, офицер не чувствовал ничего необычного. Его будоражила возможность найти кубический артефакт, это желание овладело юношей. Он как во сне переставал полностью осознавать последовательность своих действий. Лёгким движением юноша снял картину со своего обыденного места. За ней была обычная каменная стена, только часть её выглядела слегка бледно. Прикоснувшись к выделяющейся поверхности, Генрих ощутил мягкую бумагу. Реалистично нарисованные камни на ней создавали идеальную иллюзию самой обычной стены из камня. Офицерским ножом Генрих разрезал бумажное полотно. За ним оказалась маленькая пещера, идущая глубоко внутрь горы.
Покинув лестничную площадку, юноша очутился в темноте и неправдоподобном холоде, который резко начал колоть всё его тело, стоило только залезть внутрь прохода. Пещера уходила на несколько метров перпендикулярно внешним стенам, но скоро начали образовываться углы и повороты. Её гость запинался о камни и натыкался на острые углы. Идти дальше было невозможно, и, остановившись в последнем месте, где ещё был виден свет, Генрих решил вернуться назад. Вернувшись к лестнице, юноша ощутил тёплый воздух, что проходил снизу-вверх. Необычную температурную аномалию пещеры разделяла бумажная стена, к тому же, странное явление не покидало рамок портрета.
Генрих попытался взять один из настенных факелов. С большим трудом ему удалось оторвать ржавый кованый зажим. Теперь он мог осветить себе путь в пещеру. Вернувшись обратно к температурной аномалии, его резко охватил всё такой же резкий холод. Согнувшись, он перебирался на корточках вглубь, надеясь найти сокровище барона, если его дневник не врал. В мыслях не было даже намёка на ловушку или случайное совпадение. Пройдя через узкие проемы в самых неудобных позах, Генрих углубился на десять метров в скалу. Он обнаружил тупик, который своей голой и холодной стеной закрывал возможность продвинуться дальше. На полу в самом углу лежал маленький свёрток, который не сразу бросился в глаза юноше. Он его заметил совершенно случайно, когда, разочаровавшись решил вернуться обратно с ничем.
Убрав разрушенную сыростью и временем ткань, под ней обнаружился тот самый артефакт. Такой же необычной формы, как себе и представлял Генрих из описаний в дневнике: два металлических диска соединялись между собой спиралевидными прутьями, что расширялись в середине пути и окутывали куб, но затем снова сужались к противоположному диску, в центре широкой середины этих прутьев красовался сам куб; его стороны имели на себе аккуратные гравюры и торчащие наружу концы золотых стержней. На одной из грани куба выступали следы старой копоти. Генрих попробовал протереть её, но, найденная им тряпка, не справилась с этой задачей, она лишь рассыпалась на лоскуты, оставив копоть на прежнем месте. Генрих пришёл к выводу, что этот странный артефакт держали над открытым огнём. Учитывая, что эти попытки не описывались в дневнике, он решил попробовать повторить этот эксперимент самостоятельно.
«Меня не постигнет та же участь, что и старика», — сказал сам себе офицер.
Стоило Генриху поставить свою находку между камней и положить под неё факел, как стержни куба погрузились внутрь, а из образовавшихся отверстий начало подниматься синее пламя. Генрих удивился необычному на вид светильнику или какому-то дивному механизму, что преобразовал пламя. Эксперимент не ответил ни на один из вопросов, только задал новые. Это пламя было очень завораживающим, оно извивалось необычно для стандартного огня. Оно будто имитировало движения человеческих рук, что манили к себе. Потянув руку к факелу, Генрих заметил необычное явление — только факел источал тепло. Огонь из куба не отдавал жаром. Это явление казалось необъяснимым чудом. Офицер потянул руку к синему огню, желая ощутить его поближе. Рука проходила сквозь пламя, разрывая языки. Не было ничего: ни холода, ни жара. Будто это был не огонь, а видимые порывы ветра или столбы газа. Обвивающий кожаную перчатку огонь начал медленно пробираться дальше, переходя на рукав мундира. В начале это не удивило Генриха: он знал, как распространяется огонь. Он осознавал, что если огонь не причиняет боль, то его не стоит опасаться. Паника наступила, когда после пары попыток стряхнуть пламя с одежды, оно только быстрее начало охватывать всё тело. От головы до ног всё было покрыто синим необычным пламенем. Голова Генриха закружилась, темнело в глазах, а факел что лежал под кубом начал тускнеть.