В поисках смысла (СИ)
— А если бы вас послушал, то избежал этой борьбы?
— Разумеется. Умные люди поддерживают друг друга во всем и во всех концах света. Почему вы не хотите покинуть Россию?
— Ну почему же не хочу? Очень даже хочу. И собираюсь это сделать в ближайший год. Вот дела улажу и уеду.
— Это очень правильно! Слова мудрого человека. Всем нужен хороший дом, камин с ковром, горячий пунш из рук супруги и дети за общим столом. И никто не должен посягать на это.
— А хочешь «жигули»? Представляешь, такой маленький, а уже «жигули».
— Прошу прощения, я не знаю всех оборотов русской речи. Это на Волге?
— Не обращайте внимания. Это выражение для сокрытия волнения. Все, что я сказал, остается в силе. Я уеду из России вместе с супругой.
— Могу я рассчитывать еще на одну встречу с вами?
— Я думаю, мы обязательно встретимся.
Последнюю остановку я рассчитывал сделать в Мереславле. На постоялом дворе нам выделили почти все свободные комнаты. Я решил день посвятить прогулкам. Никто не погибает без меня, а вот мысли успокоить нужно.
Уникальной набережной, какой славен город, еще нет. Точнее, она не доделана. Но есть множество церквей, которые потом были снесены, мостовые, парки, лавки и магазины. Нагулявшись, мы вернулись на постоялый двор, но поужинать мне не удалось.
Двери распахнулись. В коридор с улицы ввалилась целая толпа полицейских. Щелкнул курок со стороны Игната. «Не надо, — махнул рукой я, — если дернутся на Алену, мочи ближайших и уходите. Твоя задача довезти ее домой и спрятать на болоте».
Главный полицай шагнул ко мне:
— Господин Гурский, вы арестованы.
За спинами маячил поручик Волков.
Глава 6
Как только я увидал поручика, так сразу все понял. Алену не тронут. Меня тоже особо не прессовали. Ни тебе наручников, ни даже обыска. Попросили сдать шпагу и оружие, если есть. Тоже мне, захват называется. Я попросил возможность дать распоряжения и собраться. Мне разрешили. Можно даже по особому запросу получить в услужение дворового человека. Но я даже и пытаться не стал. Тюрьма — это проверка всего. Не будем уклоняться.
Алена знает, где деньги лежат. Велел перевозить всю лабораторию на болото. Там есть большой остров, покрытый вековыми соснами, на который ведет гать. Вот там и обоснуются. Километров тридцать по болоту и лесам в сторону.
Жена обняла меня и поцеловала:
— Я знаю, все будет хорошо. Это искушение не просто так.
— И я знаю. Это не мне испытание, а всем остальным. Если кто-то отвалится, не жалей. И не ругай. Потом со всеми разберемся.
— Андрей Георгиевич, может, я с тобой пойду за денщика? — Игнат, как барс на охоте, каждое движение видит, — Алену Влас довезет, раз к ней вопросов нет.
— Не надо. На свиданье придете. Там поговорим. А к тебе личная просьба. Ты смотри, кто и что делать будет. Примечай, но не мешай, если не смертельно. Лишние должны отпасть.
— Понял я, Андрей Георгиевич. Человек ты крепкий, выдюжишь.
Меня погрузили в тюремную карету и увезли.
С собой корзина с продуктами, которую никто не проверял, одежда про запас, одеяло, на всякий случай.
Тюремный замок — это Коровники. Бывал я там по служебной надобности не раз. А вот в качестве арестанта не приходилось. Никто меня не обыскивал и в тюрьме. Проводили в отдельную камеру на одного человека. Дали матрас, набитый соломой. Почти новый. В мое время матрасы набивают рубленными тряпками.
Свет задули. Двери лязгнули. За окнами летние синие сумерки.
Теперь надо подумать, что все это значит. Волков заложил? Что он мог наговорить? Допустим, опознал, хорошо. А как же все документы? По ним все ясно и понятно. Дело закрыто. Только если выявились новые обстоятельства. Например, я хитро сбежал, подставил за себя другого. Пусть так.
Что мне за это? Сибирь и каторга. Ерунда. Если по дороге не сбегу, так на месте уж точно. Что мне это дает? Если меня предадут, к чему я уже готов, то балласт уйдет из моей жизни. А я в Сибири начну все заново. Или в русской Америке. Или в Соединенных Государствах Америки. Со мной останутся избранные. Мне сейчас двадцать пять. Вся жизнь впереди. Успею.
Ночь прошла в раздумьях. Утром пришел следователь. Долго изучал документы, расспрашивал о поездке в столицу, на что я отказал ему в объяснениях, сославшись на секретность.
— Помните поручика Волкова из улан? — Вдруг спросил он, — вижу-вижу, вспомнили. Можете не отвечать.
— Отчего же? Я отвечу. Был такой поручик. Я осматривал место происшествия, когда разбойников изничтожили. Лично не знаком, но вот в документах он фигурировал.
— Да? А вот он вас хорошо вспомнил. Он теперь капитан. Так кто же вы, господин Зарайский? Губернатор наш очень интересуется. Такие деньги, какие украдены из той кареты, как понимаете, имеют хозяев. И хозяева очень не довольны.
— Вы меня обвиняете в ограблении?
— Именно. Есть свидетель. Есть и другие. Опросим всех заново. Может, вспомнят. А ловко вы всех провели. Даже красавицу не пожалели.
Так, картина проясняется. Я сижу и думаю, неужели человек глуп настолько? Впрочем, вторую жизнь живу, пора перестать удивляться. Волков влюбился в Алену, когда мы брали карету с деньгами. Заметил в городе и не мог не опознать. И все понял. Мотив его понятен.
Следователь пообещал, что разбирательства могут занять год. Или два. И ушел.
Пришел начальник тюрьмы. Меня тут содержать негде. Тюрьма пересыльная, поэтому мне, в соответствии со статусом, велено перебираться в двухэтажный дом, отведенный под управление. Комнату мне выделили и надеются на мое благоразумие.
Переехал, благо идти метров триста. Условия несравненно лучше. Решеток нет. Кормить обещали из трактира, особенно, если денег дам. Дал. Гуляю под присмотром солдата. Расспрашиваю про житье, но отвечать не велено. Так три дня прошло.
Сам уже обдумываю структуру управления из тюрьмы. Канал связи здесь проще простого организовать. Это не СИЗО времен застоя, когда сотовых не было. Но и там сидельцы прекрасно общались и с волей, и между камерами.
Снова пришел следователь. Разрешил свидания. Сказал, что пока не до меня. Его Императорское Величество включили Мереславль в маршрут путешествия, поэтому губернатор Безобразов все силы бросил на наведение порядка. Всех неблагонадежных убирают по-дальше. Чтоб никто не высказывал недовольства и жалоб не подавал. Спросил, какие у меня пожелания. Я попросил гитару, бумагу и карандашей. Все это у меня появилось сразу после обеда.
Вечером пришла Алена. Ее прямо ко мне в комнату пустили. Шепотом рассказывает последние новости.
— Восемь человек было. Все лихие. У кого ноздри рваные, кто и так весь в шрамах. Пешком по опушке подходили. Только вышли на ложную лабораторию, обманулись. А когда пошли к настоящей, их уже ждали. Окружили. Те отстреливаться начали. Братуню петьшиного стрельнули. Двоюродного. Случайно высунулся. Сразу помер, не мучился. Они в избе заперлись. Там их и пожгли. Двое выскочили. Вот те мучились. Петьша не простил. Сказали, что наняли их либо выкрасть умников либо убить, денег заплатили по сто рублей на человека, да еще столько же обещали за живых. Кто нанимал, не сказали. Так и померли.
— А что про меня в народе говорят?
— Разное. Больше жалеют. Егор удивился сильно. Даже предложил тебя штурмом освободить. Что скажешь?
— Сама сказала, что все хорошо будет. Обойдемся без войны. А в целом что? Не разбегается народ?
— Пока нет. Считают, что за правду тебя скрутили. За какую, не говорят. И что ты, если захочешь, выйдешь, когда вздумается.
— Давай месяц подождем, потом выйду. Тогда уже придется в леса бежать.
— И сбежим. К старцу Амвросию сходим. Пойдем на Унжу, где никто не достанет. Кому надо, с тобой пойдут.
— А как же имение?
— Там вся тайга имение. Что тебе до крестьянских копеек? С собой не заберешь.
— Так тебе же нравилось у нас? С чего такая перемена, так легко сдаешься?