Это не любовь (СИ)
Наверное, его настроение читалось невооружённым взглядом, поскольку даже самые разбитные студентки, которые позволяли себе лёгкое кокетство с ним, сидели, присмирев, и смотрели так, будто не знали, что от него ждать. А когда одна из студенток заявилась после начала пары, и он отправил её прочь, и вовсе заробели, даже смотреть на него перестали, уткнулись все в тетрадки.
И минуты не прошло, как он выгнал первую опоздавшую, в аудиторию ворвалась запыхавшаяся Люба Золотарёва. Сговорились они, что ли?
Староста двести пятой затараторила с порога какие-то отговорки, чем лишь разозлила его ещё больше. Он, не дослушав, прервал довольно грубо:
– Меня это не волнует. Пара началась – всё. Кто опоздал, тот идёт гуляет дальше. Ступайте.
– Но я не специально! Меня задержали… – возмутилась Люба.
– Правила для всех одинаковы. До свидания.
Люба ушла расстроенная.
В общем-то, ему нравилась эта студентка – она старательная, прилежная, ни единого пропуска, на семинарах всегда работает. Но выгнать сначала одну, а затем впустить другую – это двойная мораль, что, конечно же, недопустимо. Хотя и жаль девчонку.
Едва он собрался с мыслями, как двери аудитории вновь скрипнули. Обернулся раздражённый донельзя, готовый отчитать наглеца по полной программе, а там – она, Аксёнова. Что-то говорит, улыбается...
Сглотнув образовавшийся в горле ком, он попросил её покинуть аудиторию. Она не стала оправдываться или возмущаться, но смотрела на него так недоумённо и пронзительно, что сердце кровью обливалось. Мысленно он говорил ей: «Прости...», а вслух повторил неживым голосом: «Покиньте аудиторию».
Лекцию Анварес отвёл с трудом, по инерции. Сухо прочитал материал и до свидания. Ещё и Рубцова Алёна таращилась на него своими плошками, как будто он не опоздавших выдворил, а устроил тут всем кровавый террор. Да и плевать.
Еле дождался, пока все выметутся из аудитории, затворил дверь, чтобы не мешали, позвонил Юле. Но череда звонков оборвалась механическим голосом автоответчика. Не берёт трубку. Обиделась… Ну конечно, обиделась! Даже представить страшно, что она себе напридумывала, глупая его девочка. Если б знала она, что ему в тот момент было ничуть не меньше больно.
Набил ей смску – не ответила. Только бы не наделала глупостей сгоряча! От неё ведь что угодно можно ждать.
Анварес прошёлся по коридорам института, спустился в холл, заглянул в столовую – нигде её не обнаружил. Может, с расстройства просто ушла домой? Вряд ли ведь отправилась на пару. Она такая – как ей плохо, так надо куда-то бежать. Беспокойство не умолкало.
Вернулся на кафедру. Эльвира Марковна тотчас привязалась с расспросами:
– Александр Дмитриевич, у вас всё хорошо?
Он кивнул.
– Вполне.
Зачем, не понимал он, практически посторонние люди задают такие вопросы? Ждут, что он начнёт изливать душу? Но нет же. На самом деле, всем, по большому счёту, плевать, всё у него хорошо или всё плохо. Просто любопытно – с чего это вдруг такой сдержанный Анварес вспылил. Вот и прячут любопытство за притворным сопереживанием.
– Вы так сегодня напугали бедного Анатолия Борисовича, – хихикнула аспирантка Таня.
Её реплику Анварес и вовсе проигнорировал.
Наконец обе от него отстали. И хорошо. Ему надо подумать. Хотя что тут думать? Доработает до конца дня и поедет к ней, объяснит всё.
Юля, может, и вспыльчивая, но зато понятливая и отходчивая. И даже лучше, что они поговорят вечером – она успеет остыть и сможет спокойно его выслушать.
Раздумья прервал звонок по внутреннему номеру.
Ответила Эльвира Марковна:
– Да… да… да
С каждым её «да» менялась интонация от благодушной к изумлённо-встревоженной. Затем Эльмира Марковна вернула трубку на место и, повернувшись к Анваресу, сообщила:
– Анечка из деканата звонила. Говорит, Роман Викторович там рвёт и мечет... и вас, Александр Дмитриевич, к себе срочно требует. Что ж случилось-то…
Анварес равнодушно пожал плечами. Ну что могло случиться? Впервые, что ли, Волобуев выходит из себя? Да он спокойным реже бывает. Что сразу панику устраивать?
107
Анварес встретил Юлю на лестнице, совсем неожиданно. И как назло поговорить толком не мог – Волобуев ждал.
Он понимал, что она обиделась. Однако она вела себя совсем иначе, чем раньше. Обычно, если её что-то задевало, она хмурилась, дулась, смотрела исподлобья, психовала. И, конечно, сразу сообщала, что обиделась и на что обиделась, и это, кстати, очень упрощало их общение и ускоряло примирение.
Тут же на него как будто взирала совсем чужая девушка, холодно, бесстрастно, отчуждённо. Девушка с лицом-маской.
Обида обиде рознь, конечно, но он никак не ожидал, что его Юля может быть вот такой. Он уверен был, что она и захочет – не сможет ничего изобразить, просто потому что не умеет притворяться. Она же всегда сама непосредственность. А тут... Анварес даже растерялся.
Однако добило другое. Возмущённое шипение:
– Что вы себе позволяете?! Уберите руки!
Анварес отшатнулся, точно его водой ледяной окатило…
* * *В деканате его, видно, поджидали.
Анечка, едва Анварес возник на пороге, тотчас изменилась в лице. Вместо привычной приветливой улыбки на мгновение проступило странное выражение. Недоумённо-неприязненное. Но затем она отвела взгляд и больше уж на него не смотрела.
– Роман Викторович, – залопотала в трубку, – к вам Александр Дмитриевич. Да, сейчас. – И уже ему сухо: – Входите.
Волобуев сидел, откинувшись в кресле, но поза эта, вроде и вальяжная, выдавала напряжение.
На приветствие Анвареса он не ответил, молча указал, куда сесть. Молча смотрел, как Анварес пересёк кабинет, отодвинул стул, присел, сложив руки перед собой. Молча, небрежным жестом подтолкнул ему какую-то бумагу. Лист скользнул по полированной столешнице, остановился прямо перед ним.
Анварес взглянул на декана вопросительно. Тот смотрел куда-то поверх него. Тяжёлое лицо ещё больше, чем обычно, набрякло и потемнело от гнева.
Анварес без лишних слов взял бумагу. Прочёл первые строки и почувствовал, как вдоль позвоночника заструился липкий холодок.
«…считаю своим долгом сообщить, что старший преподаватель кафедры зарубежной филологии, кандидат филологических наук Анварес А.Д. состоит в интимной связи со студенткой группы 205 факультета английского языка Аксёновой Ю.
Пользуясь должностным положением, Анварес А.Д. принудил Аксёнову Ю. к действиям сексуального характера в обмен на помощь в решении проблем с учёбой…».
Строки перед глазами плясали и расплывались. А мозг и вовсе отказывался воспринять увиденное. Сквозь оцепенение прорвался Волобуев коротким и зычным:
– Ну?! Поясни-ка мне это.
Анварес смотрел перед собой невидящим взором и не знал, что сказать. Оправдываться, что кое-что здесь не совсем так? Ну это совсем уж унизительно.
– Молчишь? Значит, это правда? Ты с ней, с этой Аксёновой действительно…?
Он лишь мельком посмотрел на декана и сразу опустил взгляд. Волобуев грохнул по столу кулаком.
– Твою ж мать! Вот же мерзость! Теперь я понимаю, почему ты тогда просил за неё. И я ведь чуял, что здесь что-то не то…
Анварес молчал. Возникло ощущение, что это какая-то дикая фантасмагория.
– Тебе что, не с кем было потр***ться? Или захотелось острых ощущений? Ну так теперь я тебе острые ощущения гарантирую! С лихвой!
Волобуев вопил, не умолкая, и время от времени бил по столу рукой. Слова его слились в сплошной рокочущий гул.
– Уж от кого угодно я мог ожидать такой пакости, но только не от тебя. Ты хоть понимаешь, что ты натворил? Ты не просто сам осрамился и себя под монастырь подвёл, ты всех нас подставил! Грязный скандал накануне государственной аккредитации!
Волобуев то срывался на ор, пересыпая фразы крепкими ругательствами, то угрожающе шипел и прочил Анваресу не только служебное расследование, но и скамью подсудимых, ибо одно дело – нарушить внутренний устав и совсем другое – преступить закон.