Это не любовь (СИ)
И как финальный аккорд, как маленькая трогательная нотка напоследок:
«Скучаю».
Это он от неё, конечно, перенял. Раньше он такого не писал, раньше «скучала» только она. И вот надо же! Между прочим, очень приятно. Одним слово он унял тревогу, успокоил, а то бы Юлька и не уснула…
102
Юлька укладывала плойкой волосы, предвкушая, как увидит Анвареса на лекции, когда телефон пронзительно заголосил. От неожиданности она вздрогнула и обожгла шею.
Номер был незнакомый. Раньше звонки с неизвестных номеров она игнорировала, но последнее время принимала все – вдруг это весть от Анвареса, мало ли. Но это оказался Лёша.
– А-а! Так ты меня в чёрный список внесла, да? Я сто раз тебе позвонил, всё время занято…
Юлька раздражённо поморщилась. Какого чёрта Степнов забыл? Они не созванивались, не списывались и вообще никак не общались с того самого дня, как он приходил в общежитие в сентябре.
– … я, может, к тебе со всей душой. А ты ведёшь себя как стерва.
– Да пошёл ты, – выругнулась Юлька, сбросив вызов.
Алая полоска от ожога здорово саднила. Мама учила: чтобы ожог прошёл быстро и без всяких волдырей, надо немедленно обработать его марганцовкой. Только вот марганцовки у неё не нашлось, а других способов она не знала, так что помазала просто тем, что есть – зелёнкой. Едва закончила – как телефон снова взвыл. И снова это был Степнов.
Юлька опять сбросила и внесла в чёрный список ещё и этот номер.
Вот привязался же! Юлька посмотрела на часы – следовало поторопиться, чтобы не опоздать на первую пару.
Она переоделась в свитер с высоким воротом, чтобы не сиять изумрудным пятном на шее, заколола волосы крабом… как с улицы донеслось: «Аксёнова! Аксё-но-ваааа!».
Чёртов Степнов орал под окнами. Орал дурным, срывающимся голосом. Даже не глядя, Юлька поняла – Лёша пьян вдребезги. То-то он и по телефону говорил так визгливо и истерично.
И снова вопль: «Аксё-нооо-ваааа!».
Видимо, его, пьяного, в общежитие не пустили, вот он и стал горланить и позорить её на всю округу, идиот.
Ей даже неинтересно было, что ему надо. Хотелось лишь, чтобы он замолк немедленно и убрался прочь. Но Лёша настроился решительно и орал-орал-орал.
Юлька психовала. Если она сейчас выйдет, то этот идиот наверняка увяжется за ней. Будет тащиться следом до самого института, нести какую-нибудь пьяную чушь, ну а потом его не пропустит охрана. И до свидания. В принципе, несколько минут потерпеть можно. Руки-то он всё равно распускать не станет. Не такой он.
Юлька сдёрнула с вешалки пуховик, как вдруг за спиной раздался грохот и звон, а в комнату посыпалось битое стекло.
Она оторопело подошла к окну. В стекле зияла остроугольная дыра, от которой паутиной расходились трещины и надломы. В дыру со свистом задувал холодный ветер.
– Вот сволочь! – она выскочила на балкон, но Лёши внизу уже след простыл.
А через пару минут в комнату постучали.
Точнее будет сказать – яростно долбили, норовя снести дверь с петель.
Юлька отомкнула хлипкий замок. Роза Викторовна, комендант, ворвалась, чуть не сбив её с ног.
– Это как называется?! – взревела она. – А я ведь тебя предупреждала! Пеняй теперь на себя!
– Но это же не я окно разбила! – возмутилась Юлька.
– Я прекрасно знаю, кто его разбил. Дружок твой тут у вахтёра сначала буянил, к тебе рвался. Еле вытолкали его. Хотели уже полицию вызывать. Ты что нам тут устроила, а?!
– Но я-то здесь причём? Не я же буянила! И он мне не дружок.
– Нет, вы только посмотрите на неё! Ни при чём она! Я предупреждала, что мужиков, тем более пьяных, сюда приваживать нельзя? Я предупреждала, что за порчу имущества отвечать будешь сама? Я предупреждала, что за нарушение вылетишь вон?
– Вы не слышите меня? – взвилась Юлька, переходя тоже на повышенный тон. – Я его не приваживала! И не звала! Так что не надо на меня кричать!
– То есть мне послышалось, что он орал Аксёнова? То есть это к кому-то другому ломился этот дебошир?
– Приваживала, приваживала, – раздалось за спиной. В коридоре, у самого порога стояла Оля. – Роза Викторовна, это её парень. Я сама сколько раз видела, как он к ней сюда приходил. На лестнице тогда обжимались стояли.
– Враньё! Наглое враньё! – задохнулась от возмущения Юлька.
– Так всё! – рявкнула Роза, багровая от злости. – Стекло вставляешь за свой счёт. Докладную на тебя в деканат подам сегодня же.
Роза Викторовна грузно прошагала на выход. У порога, обернувшись, пригрозила:
– Три дня! У тебя есть три дня, чтобы устранить это безобразие. Или выселяйся.
Поначалу Юльку так и распирало от возмущения. Она злилась на всех: на дурака-Лёшу, на подлую Ольгу, на хамоватую комендантшу. Но если Розе Викторовне она сделать ничего не могла, с Лёшей – может, и могла, да не хотела связываться, то отыграться на Ольге просто не терпелось, аж пятки жгло.
Юлька выскочила в коридор, стукнула в комнату напротив для проформы и, не дожидаясь отклика, толкнула дверь.
Оля и охнуть не успела, как Юлька излила на неё поток отборных эпитетов – мамина школа, уж та ругалась виртуозно.
Немного полегчало, конечно, но всё равно было очень обидно.
Да и денег жалко – и так каждый рубль на счету, а теперь ещё стекло это дурацкое менять. На что потом жить целый месяц? И не отвертишься – ведь если пойдёшь в глухой отказ, так действительно из общежития погонят. Никому же дела нет, что Степнов для неё практически чужой человек, и она за него не в ответе. Прямо до слёз обидно от такой несправедливости!
Ей вдруг остро захотелось, чтобы кто-нибудь пожалел… Да нет, не кто-нибудь, конечно. Хотелось, чтобы пожалел её Анварес. Она даже порывалась написать ему и пожаловаться. Но решила, что лучше вечером расскажет, лично.
Тяжко вздохнув, она смела осколки в совок. Затем достала скотч и худо-бедно залепила дыру. Потом взглянула на часы и выругнулась. Почти половина третьего. Вот-вот начнётся вторая пара. То, что первую, историю, пришлось пропустить из-за этого скандала – ещё ладно, но уж лекцию Анвареса она прогулять никак не могла.
103
Юлька стремглав вылетела из комнаты, зажав подмышкой шарф и шапку, и на бегу застёгивая куртку. До института домчалась в считанные минуты, но всё равно опоздала. Торопливо сдав одежду в гардероб, она чуть не вприпрыжку понеслась на третий этаж.
Двери в лекционный зал были плотно закрыты. Оттуда доносился приглушённый голос Анвареса.
Юлька на несколько секунд приостановилась, чтобы выровнять сбившееся дыхание. Затем негромко постучала и вошла.
Анварес оборвался на полуслове, повернувшись на звук.
– Здравствуйте, Александр Дмитриевич, – улыбнулась Юлька, чувствуя, как радостно задрожало сердце от одного лишь взгляда на него. – Извините, пожалуйста, за опо…
– Госпожа Аксёнова, прошу, покиньте аудиторию, – сказал он.
Улыбка медленно сползла с лица, Юлька растерянно сморгнула. Что он такое говорит? Зачем он так с ней?
– Ещё раз повторяю, покиньте, пожалуйста, аудиторию, – взгляд его сделался холодным и чужим. И голос звучал под стать – звенящая, безжалостная сталь. – Не заставляйте нас терять время.
Сердце съёжилось и будто застыло. Щёки вспыхнули, и нижняя губа предательски задрожала. Но ноги, дурацкие, глупые ноги ни черта не слушались. Словно их парализовало. Словно они приросли к полу.
«Уходи, дура! Ну же!», – наконец она поборола слабость и потрясение, развернулась и выскочила в коридор.
Как ошпаренная, рванула на лестницу, через ступеньку взнеслась на последний этаж и затем ещё на один пролёт, упиравшийся в чердачную дверь, которая, конечно же, под замком. Сюда обычно никто не поднимался, а ей сейчас было просто необходимо уединение, потому что рыдания так и рвались наружу.
Юлька присела на корточки, обвила ноги руками и, уткнувшись в колени лицом, разразилась судорожным, приглушённым плачем. Но слёзы не приносили никакого облегчения. Боль и горечь горели в груди огнём так нестерпимо, что её аж колотило.