Это не любовь (СИ)

– А мне никого из них не жалко, – заявила с места Аксёнова.
Анварес заметил, как Люба Золотарёва, переглянувшись с другими девчонками, хмыкнула.
– Почему, Юля? – пересилив себя, посмотрел ей в глаза и, забывшись, назвал по имени.
Губы его дрогнули – еле сдержался, чтобы не улыбнуться.
– Чтобы кому-то сочувствовать, по-настоящему, а не на словах, надо поставить себя на его место. А они оба настолько неприятны, что мне не хочется примерять их суждения и ощущения на себя, понимаете? Эти их взгляды и мнения, они как чужое, грязное платье, которое просто брезгуешь на себя надевать.
Одногруппницы её зашипели-зашикали. Люба взвилась:
– Как можно ставить на одну ступень маньяка и жертву?! Он ведь похитил её, держал насильно…
– Я обязательно дам вам слово, госпожа Золотарёва, но чуть позже, – прервал её Анварес, а у Аксёновой спросил: – Обоснуйте?
– Ну, тут нечего обосновывать. Разве надо обосновывать, когда тебе не нравится что-то плохое? Плохое оно и есть плохое. Клегг – болен и неразвит как личность. Он творит зло, но едва ли понимает это. Он как ребёнок, которому до жути захотелось иметь полюбившуюся игрушку. Нет, он понимает, конечно, что в глазах общества насильно держать девушку взаперти – это преступление, но сам-то оправдывает себя полностью. Мол, раз любит, значит – простительно. А Миранда – ну это просто какое-то воплощение снобизма и самолюбования. Тщеславная, лицемерная пустышка… Сама ситуация, естественно, омерзительна и повергает в ужас. Но Миранда от этого не становится краше и приятнее…
Аксёнову словно потоком понесло. Так разошлась, отстаивая своё мнение, что даже руками активно жестикулировала.
Анварес слушал её и уже, не скрываясь, улыбался. И хотя сам мыслил иначе, и такой максимализм и прямолинейность в суждениях его обычно отталкивали, сейчас он даже и не думал возражать или спорить. Вот так рубить с плеча – в её духе. Не признавать полумер – тоже. Но зато видно – сама читала, сама размышляла, а не прикрывалась выдержками из заумных статей.
Он бы её даже похвалил, будь они одни.
Впрочем, все и так поняли, что он доволен. Девушки удивлённо переглядывались. И Золотарёва после пламенной речи Аксёновой вяло что-то возразила и сдулась.
А ему было приятно.
  
86
 
После пары Анварес аж не утерпел и, по собственным меркам, перешёл все границы разумного – взял и набил Аксёновой смску.
И ведь знал притом, что позже будет казнить себя за эту слабость, но всё равно не сдержался.
Нет, первая смска была ещё вполне:
«Ты сегодня молодец».
От неё, конечно же, смайлик.
А потом, чуть помешкав, выдал:
«Можем поужинать вместе после занятий».
«Я – за! Умираю с голоду», – то ли в шутку, то ли всерьёз ответила она.
И вот тут встал вопрос – как им встретиться.
Не решался он посадить к себе студентку на виду у всех. С тем же успехом он мог продефилировать с ней в обнимку вдоль холла. Потому что если кто увидит – выводы сделают мгновенно, ещё и лишнее додумают, и в деканат, уж конечно, сразу донесут.
Решил, что благоразумнее будет проехать квартал и там её подождать. Так и написал.
Спустя несколько минут она ответила:
«Простите, Александр Дмитриевич. У меня вечером образовались дела. Я не смогу поехать с вами».
Первый порыв был перезвонить, настоять, уговорить. Но вовремя себя одёрнул. Не хватало ещё просить и унижаться. Раз у неё есть дела поважнее, что ж…
Домой вернулся крайне удручённый, настолько, что даже уже и не пытался ничем оправдать своей нездоровой тяги к ней. Просто признал – без неё плохо, очень.
Он и не представлял раньше, что можно так зависеть от другого человека. Любовь, как таковую, он не отрицал – да это и глупо было бы, когда об этом каждая вторая книга, начиная с античных времён.
Однако в его понимании любовь означала глубокое уважение, понимание, поддержку, заботу. С Аксёновой же на первый план всегда выходило чувственное влечение, которое сдерживать становилось всё труднее и труднее. Но ведь у него к ней и не только влечение. Он боялся за неё, когда она болела, переживал, радовался, теперь тоскует…
 
Вот что у неё за дела образовались так внезапно? Хотя можно представить, какие дела могут быть в пятницу вечером. Такие же, наверное, какие и в прошлую пятницу, когда подобрал её, раздетую, среди ночи где-то у чёрта на рогах.
Нет, всё-таки меж ними пропасть. Бездонная и бесконечная.
Даже если бы между ними не стояло никаких преград, они всё равно слишком разные, чтобы быть вместе. Он это и раньше понимал, просто позволил себе сегодня забыться. Допустил слабость. Зря! Так что даже хорошо, что она отказалась, уговаривал он себя. Больше он так не оплошает.
Как бы ему ни было грустно такое признавать, как бы ни болело внутри, а это помогло собраться и сесть за работу наконец. А то ведь слонялся по квартире как неприкаянный, травя себя мыслями, сомнениями и воспоминаниями.
Ближе к одиннадцати вечера телефон коротко звякнул и сразу замолк. В пропущенных появилось: Юля.
Опять, что ли, она куда-то вляпалась? Неужто история повторяется?
Анварес, чуть поколебавшись, перезвонил. Она ответила почти сразу. Сначала фоном гремела музыка, потом, видимо, Аксёнова куда-то уединилась, потому как посторонние звуки стали значительно тише.
– Юля, с тобой всё в порядке?
– В полном.
И молчит.
– Ты что-то хотела?
– Эм-м... Но это же вы звоните.
– Я просто перезваниваю. От тебя пропущенный…
– Ой, наверное, нечаянно нажалось.
Голос у неё был бодрый. И вообще, чувствовалось, что она весело проводит время. Ему вдруг сделалось грустно.
– Ну ладно...
– Подождите, подождите, Александр Дмитриевич! – зачастила она.
– Что?
– А вы чем сейчас заняты?
– А в чём дело?
– Ну… – она замялась. – Может, вы тоже приедете сюда? Вы же звали сегодня поужинать… ну вот, я подумала, что можно и тут… Это кафе «Ниагара», знаете?
Анварес молчал. Приказывал себе вежливо отказаться, закончить разговор и продолжить работу, но почему-то молчал. Это слово «нет», простое и короткое, вдруг комом встало в горле.
Она тоже молчала, почти не дышала. Он буквально ощущал её напряжение, от которого спину покрыло мурашками. Потом она порывисто выдохнула:
– Я скучаю…
И от этих её слов в груди тотчас ёкнуло и защемило.
– Я приеду…
  
87
 
Юлька не собиралась идти ни в кафе, ни куда-либо ещё. Уговорила Алёна. У них с Максимом наметился какой-то свой пустяковый повод. На её взгляд – пустяковый, а для них, конечно, – безумно важный.
Идти с ними не хотелось. Из-за Анвареса она впала в минор. Куда с таким настроением?
К тому же, подозревала Юлька, Алёна тащит её за собой из жалости.
– Буду там с вами третьей лишней. Очень, знаешь ли, весело!
– Нет, не лишней. Максу хоть будет с кем выпить, тост сказать, а то я же совсем не пью.
– Ну, приплыли! Записала меня в штатные выпивохи. Спасибо!
– Что ты! – округлила глаза Алёна. – Ну и вообще, я хочу, чтобы вы с Максимом поближе познакомились. Вы же для меня самые… – Она смущённо осеклась.
Это тронуло. Почему бы и правда не присоединиться, подумала Юлька. Коротать вечер в одиночестве – только душу травить.
Кафе оказалось шумным и многолюдным, с громкой музыкой и круглым танцполом посередине. По случаю пятницы практически все столики были заняты. Оставалось только удивляться, как удалось Максиму при таком аншлаге без предварительного заказа выбить у девушки-администратора отдельный закуток с уютными диванчиками.
 
Но Юльку ждал сюрприз – Максим прихватил с собой ещё одного парня. Своего одногруппника. Угрюмого молчуна, который лишь в самом начале представился Иваном и больше за весь вечер ни слова не обронил.
В общем-то, ничего такого, вчетвером даже удобнее, но Юлька сразу заподозрила, что это попытка их свести.