Это не любовь (СИ)

Впрочем, при нём Жбанков держал мысли при себе – это за глаза он злопыхал и негодовал от вопиющей несправедливости, а в его присутствии – от силы мог хмыкнуть себе под нос.
Лариса утверждала, что за Толей и раньше водилось такое: кляузничать на коллег, чуть что. Все это знают и при нём лишнее не говорят.
И вот теперь, когда Анварес обошёл его по всем фронтам, она всерьёз боялась, что тот непременно придумает какую-нибудь пакость.
«Он и на солнце пятна найдёт, так что будь с ним, пожалуйста, осторожнее. Для него ведь любой твой успех – это как личное оскорбление», – волновалась Лариса.
Но в этот раз случилось и ещё кое-что – накануне, в выходные, арестовали одного из студентов-пятикурсников. Тот даже успел податься в бега, но его поймали в другом городе.
Это событие взбудоражило весь институт. Поговаривали, что взяли парня за сбыт наркотиков и что к этому причастна ещё одна студентка, дочь бывшего губернатора.
– Мне этого Яковлева даже жалко, – вещал на кафедре Толя Жбанков, но в голосе его отчётливо звучал весёлый азарт и ни малейшего намёка на сочувствие. – Он дурак, конечно. Но, говорят, у него там какие-то серьёзные проблемы в семье были. Деньги срочно понадобились. Я его, конечно, не оправдываю. Но разве это справедливо, что отвечать он будет один? Рубцову-то папаша отмазал, а они с Яковлевым, между прочим, на пару действовали. И если тот ввязался в это не от хорошей жизни, то она... ну, сами понимаете, обычная, испорченная, пресыщенная мажорка.
– Зачем ей это, если она и так не бедствует? – пожала плечами аспирантка Таня.
– Так она сама употребляет, разве непонятно?
Анварес перебирал за столом бумаги, готовясь к лекции у «журналистов» и слова Жбанкова пропускал мимо ушей. Но тут его кольнуло. Тотчас вспомнил эту Рубцову из двести пятой группы. Алёна, кажется. Это с ней Аксёнова демонстративно ушла с прошлого семинара, и он решил, что они подруги.
– А вы, как всегда, в курсе всех последних сплетен, то есть новостей, – усмехнулась Эльвира Марковна, завкафедрой.
– Да нет, – благодушно возразил Жбанков. – В деканате сегодня был. Слышал, как там Изольда выступала в защиту этого наркодилера. Я-то ни у Яковлева, ни у Рубцовой даже не веду. А Захарова обоих знает, как я понял. Да и в курилке студенты болтали. 
  
37
 
Слова Жбанкова неожиданно озадачили Анвареса. Даже, скорее, не на шутку встревожили.
Неужели Рубцова правда употребляет? По ней не скажешь. Вроде хорошая, скромная, приятная девушка, но много он понимает в наркоманах. Он их и не встречал никогда, наверное.
Но если это так, как утверждает Жбанков, то вдруг и Аксёнова… раз уж они дружат. Вот она как раз и прогуливает, и держится как-то нервно, и учится по всем предметам неважно – он выяснял.
От этой мысли стало совсем нехорошо. И сам себе говорил – ну кто она ему? Никто. Одна из сотен студентов. Так не всё ли равно? Это её родители должны тревожиться, а не он.
Ну а для него – лишний повод принять во внимание, что между ними пропасть, что нельзя о ней даже думать.
Но думалось беспрестанно. И это угнетало. Вдруг он её своими придирками только провоцировал на всякие глупости?
Видел во вторник обеих. Сидели на подоконнике, шушукались. Рубцова выглядела подавленной, увидела его – поздоровалась. Аксёнова выглядела мрачной, увидела его – отвернулась. Ну это уж как всегда.
Знать бы наверняка – было бы проще. Но не подойдёшь же и не спросишь: «Не принимаете ли вы, госпожа Аксёнова, наркотики?». Тупо. А как ещё узнать – неизвестно. Ну не сталкивался он никогда с таким. Эта сторона действительности всегда проходила мимо.
Он даже дома потом загуглил: «Как распознать наркомана?». Но там совсем уж какой-то треш был.
На лекцию в среду Аксёнова не пришла. Это не разозлило, но удручило ещё сильнее, ведь и так на душе было неспокойно.
Однако в пятницу на семинар явилась. Сверлила его взглядом исподлобья всю пару.
Он старательно игнорировал. Даже не спрашивал ни о чём – знал, что всё равно не ответит. Да и сам себе обещал не цепляться к ней больше. В её сторону и не смотрел почти.
 
Потом она и вовсе натянула капюшон чёрной толстовки и легла на стол. Как же хотелось высказаться! Как же достали эти её показательные выступления. Взять бы её за плечи и встряхнуть как следует. Но Анварес сохранял невозмутимость и делал вид, что не замечает её.
  
38
 
После семинара, когда Аксёнова одна из первых, подхватив рюкзак, рванула к двери, как будто её тут держали силой, он попросил на минуту задержаться.
Она послушно вернулась, хотя всем своим видом показывала, как ей не терпится отсюда скрыться.
Анварес жестом попросил подождать, пока остальная группа освободит аудиторию, и лишь потом заговорил. На языке вертелось "Юля", но обратиться к ней по имени он так и не решился. Хотя некоторых студентов он называл по именам, но вот именно с ней, казалось, это будет нарушением субординации.
– Через неделю аттестация, – произнёс он строго, но без агрессии. – Я как должен оценивать вашу работу, если её, по сути, и нет? Вы бы хоть что-нибудь подготовили…
– А какой смысл? – дерзко спросила она, чуть прищурившись. – Если вам всё равно не угодишь. Я тогда готовилась, но вам не понравилось.
Последняя фраза у неё прозвучала с какой-то детской обидой, он даже еле сдержал улыбку.
– Потому что нужно было читать произведение, а не критические статьи. Меня интересовало именно ваше мнение. А вы ведь даже перефразировать не удосужились то, что вычитали. Разумеется, мне это не понравилось.
– Откуда я знала, что вас интересует? В школе бы мне пять поставили за такой ответ. А сегодня вы вообще меня не спросили ни разу. Как я, по-вашему, должна показывать свою работу?
– А вы к сегодняшнему семинару подготовились? – изогнул он вопросительно бровь.
Она потупилась, коротко мотнула головой.
– Ну вот видите. И лекции вы пропускаете… Если бы вы посещали и внимательно слушали меня, то знали бы, что я требую от студентов.
Аксёнова смотрела в сторону с безучастным видом и молчала.
– Вы ведь в курсе, что студентов, неаттестованных два раза подряд по одному и тому же предмету, могут отчислить?
Она дёрнула плечом.
Он начал раздражаться – ну как можно быть такой беспечной? Как можно так наплевательски относиться к собственному будущему?
– Насколько я знаю, – в его голос незаметно вкрались назидательные нотки, – вы учитесь на бюджете, а, значит, церемониться с вами не будут. К тому же у вас и с остальными дисциплинами проблемы…
Она молчала, но вдруг встрепенулась, вперилась в него немигающим, хмурым взглядом:
– А вы откуда знаете про другие дисциплины? – вопрос застал его врасплох.
Это был прокол. Выяснить-то подобные сведения – не проблема. Дело в другом: Анварес узнавал это у секретаря в деканате намеренно. И это был чистой воды личный интерес. Тогда как его, по идее, интересовать такое не должно. Он ведь не куратор их группы.
Анварес мог бы соврать что-нибудь, ну мало ли? Но он молчал. Смотрел ей в глаза и молчал, чувствуя, что воздух между ними как будто сгущается, становится плотным, осязаемым, электрическим. Скачками растёт напряжение, отчего даже кожу покалывает. И сердце стремительно набирает обороты, колотясь где-то у самого горла.
Он понимал, что не владеет больше своим лицом и, наверняка, выдаёт себя с потрохами. Только об этом сейчас совсем не думалось. Потому что её взгляд и выражение лица тоже изменились. Поперечная складка на переносице разгладилась, губы приоткрылись, и в глазах явственно обнажилось нечто до боли откровенное и влекущее. И от этого окончательно помутилось в голове. Будто что-то перемкнуло, и он, порывисто выдохнув, неосознанно подался к ней, так и не сводя взгляда.
 
Она не отступила, замерла в ожидании...
– Здравствуйте, Александр Дмитриевич, – раздалось с порога.