1910-я параллель: Охотники на попаданцев (СИ)
Я ухмыльнулся, бросив взгляд на молчащий сотовый. Пока была полная тишина.
— У меня есть другое предложение. Мы разделимся. Александр пойдёт с Ольгой по магазинам, а мы с вами посетим завод барона Бодрикова. Там тоже лампы делают. Можно найти специалиста.
— Справятся? — спросил Баранов.
— Думаю да. Супруга упертая до ужаса, а парень имеет некоторые знания, ставящие его выше простого обывателя.
Баранов на несколько секунд задумался, а потом кивнул. Наш небольшой заговор, замаскированный под отдых и пиршество праздного любопытства, начинал вступать в силу. Я залпом допил шампанское и подошёл к жаровне, сняв с него одну шпажку с мясом, стараясь, чтоб капли не попали на одежду.
— Ай, горячее! — выкрикнул Никитин, глядя на меня и решив повторить мой поступок. Он чуть не выронил палочку с мясом, перекидывая его с руки в руку.
— Мы еще и не такие каштаны будем сегодня из огня таскать, — усмехнулся я, подцепив пальцами небольшой тлеющий уголёк, из тех, что сбоку, и сжал его в кулаке. Зашипело и запах печёной свинины смешался с вонью палёной человечины.
— Барин! — выкрикнула Настя, держа в руках румяную тушку рябчика. — Вы опять моей смерти хочите? Я же с ожогами не умею.
— Учись, — усмехнулся я, раскрыв ладонь и протянув ее ведьмочке. На покрасневшей коже показались два волдыря, а чёрный уголёк упал в сочную береговую траву. — И проклятья тоже повтори. Может, пригодятся.
* * *— Ольга Ивановна, — произнёс Никитин, идя вслед за женой шефа, — а к чему такие сложности? Он что, не может заявиться туда с ордером на обыск?
Парень панибратски относился ко всем. Даже Евгения Тернского называл не иначе, как шеф. Но вот с госпожой Тернской вёл себя как студент-первогодка перед ректором. Он ее откровенно побаивался. Дама во всех отношениях красивая, что лицом, что бархатным голосом, немного походила своей энергетикой на пантеру. Казалось, она сейчас начнёт рассказывать сказку про огненный цветок, гипнотизируя и завораживая, чтоб потом выложить какую-нибудь колкость. Так и подмывало назвать ее Миледи. Хотя все же в голосе проскакивали не свойственные той актрисе высокие нотки, особенно когда хотела привлечь к себе внимание громким возгласом. И вот тогда чувствуешь себя уже бандерлогом.
— Не может. Если делом запретили заниматься, то и ордер не дадут, — ответила Ольга Ивановна, одетая в чёрное чопорное платье с белым ажурным воротом-стоечкой. Из-под подола мелькали лакированные полусапожки на шнуровке. В руках разложенный зонт-шокер, закинутый на плечо. На голове чёрная шляпка с небольшой вуалью. Только пышное, раскрашенное в жёлтый цвет перо, вставленное в головной убор, отметало ощущение траура и занудности.
Сам же Никитин топал в ставшей ему привычной солдатской форме цвета хаки.
— А если запретили, зачем тогда занимаемся? Мы же не эти… которые с улицы разбитых фонарей.
— Потому что опасные попаданцы — это наша головная боль. Они убивают, и где гарантии, что мы не будем следующие.
— Понятно, что ничего не понятно, — ответил Сашка, вздохнув и окинув взглядом улицу. Двухэтажные кирпичные домики пестрели яркими вывесками, а в отличие от его родного начла двадцатого века, имели ещё и яркие неоновые лампы. Новые технологии слились с царским режимом в причудливый невероятно затягивающий узор. Словно атлас истории разорвали на множество цветных кусочков, а потом склеили в новый, странный рисунок.
— Не спи, — проронила Ольга Ивановна, когда подошли к небольшому магазинчику, имеющему звучное название «Газовое сияние». Сашка, поглядел на витрину, где лежали многочисленные стеклянные лампы.
Звякнул колокольчик, и Ольга Ивановна вместе с Сашкой нырнули в полутёмное помещение, где под потолком горели неяркие колбы. За прилавком сидел и, вдев в правый глаз пенсне со свисающей золотой цепочкой, читал газету пожилой мужчина с седой клиновидной бородкой. Одет он был в серые штаны и серый жилет. На локтях бежевую рубашку прихватывали широкие резинки.
При нашем появлении мужчина педантично свернул газету и встал.
— Чем могу быть полезен-с? — произнёс он.
Ольга Ивановна вдруг захлопала ресницами, старательно изображая из себя дурочку, и достала из сумочки платок с осколками стекла и почерневшим нутром логической лампы. Она ее специально раздавила до этого каблуком, и сейчас достала подготовленные обломки.
— Извините за беспокойство, но этот остолоп уронил оптифон. А он между прочим выписан из Швейцарии. Муж сердится, а этого холопа пришлось выручать. А то убьёт же.
Сашка замер с открытым ртом, действительно ощущая себя остолопом от таких разительных перемен в барышне. А та ещё несколько раз похлопала ресницами, состроив лицо наивной домохозяйки, воспитанной любовными романами и избалованной многочисленными котиками.
— Посмотрите, пожалуйста, может, найдутся похожие. Или хотя бы расскажете, где такие найти. И вы представляете, разбилась моя любимая оптическая пластинка. Я даже плакала. Мне ее на рождество сам губернатор подарил. Теперь придётся слушать другое.
Сашка переводил взгляд то на Ольгу Ивановну, то на торговца. А пожилой мужчина снисходительно улыбнулся и взял со стола большую лупу.
— Сейчас, сударыня, посмотрим. Я в этом хорошо разбираюсь. Уж поверьте.
— А ещё говорят, они опасны и могут взрываться, это правда? — почти шёпотам спросила Ольга, словно стесняясь своей трусости.
— Что вы, сударыня, — с улыбкой ответил торговец, — они не взрываются. Там нечему взрываться.
— А я так боялась. Я к разбитому отпифону только к вечеру подошла. А этот тоже хорош. Виноват, барыня, я его щас гвоздями сколочмятю. Дурень деревенский. Он ещё и горшок с мимозой разбил. Третий за месяц. Представьте.
Торговец снова ухмыльнулся и прищурился, разглядывая блестящее стекло лампы.
— Ну, что я скажу. Лампа очень качественная, но совершенно обычная. Можете у меня такую же купить. Похуже, но вполне будет заменой.
— А что это вообще?
— Это обычный сумматор на четыре логические дорожки. Может складывать простые числа от нуля до пятнадцати. Шестьсот тысяч мерцаний в секунду.
Сашка подпрыгнул на месте и подался вперёд.
— Охренеть, это она четырёхбитная что ли?
— Ну, судя по всему, ей и без биты хорошо досталось, не поняв выражения, ответил торговец.
— Ольга Ивановна, можно купить тут всяких. Я потом отдам. Я хочу порыться в этом. Может даже этого… Супермарио забабахаю. Это же охренеть можно, настоящий ламповый проц можно собрать. Я сдохну, но приобрету такое.
Ольга насупившись, словно старающаяся понять книгу Карла Маркса принцесска, поглядела на Сашку.
— Никита, это же не осветительный прибор. Эта лампа для электрического счётного прибора.
— Ну, пожалуйста.
Ольга скорчила недовольную физиономию, словно ей надоело, что ее постоянно упрашивают, пользуясь тем, что говорить слово «нет» она не умеет.
— А может, кто еще спрашивал такие лампы? — вдруг спросила сударыня, наивно хлопнув ресницами. — Я бы с господами пластинками попробовала поменяться.
— Да, ходил тут один господин, но я его не видел ранее.
— А если увидите, узнать сможете?
— Непременно, сударыня, — ответил торговец, умилительно улыбнувшись. — Вам какие лампы?
— Все по две.
— И ещё могу предложить очень любопытный экземпляр. Он по почте пришёл на мой адрес, но за посылкой никто так и не явился, а на коробке обратного адреса не было. Отдам совершенно бесплатно.
После таких слов торговец улыбнулся, потёр руки, и начал снимать с полок коробки. Сашка брал их в руки, как ребёнок стеклянные ёлочные игрушки.
Ольга же печально вздохнула, отсчитав сто два рубля, и они вышли, ещё раз звякнув колокольчиком.
На выходе едва не столкнулись с молодым человеком, одетым, как работник библиотеки.
— Ну и зачем тебе этот хлам нужен? — спросила Ольга, стоило им оказаться на улице. С ее лица, словно по щелчку рубильника, слетело глупое и наивное выражение, сменившись ехидно-снисходительным. Спина Тернской выпрямилась, из движений исчезла детская неуклюжесть, а глаза наполнились ироничной глубиной.