1910-я параллель: Охотники на попаданцев (СИ)
— А этот?
— Этот уже никуда не сбежит. После, в мертвецкой пообщаюсь с ним.
Сашка ухватил Настю, а я взял под руку шатающуюся Анну и повёл к авто. Пришлось протиснуться через кольцо толпы.
— И так постоянно у тебя на службе? — догнав меня, спросила Ольга. Она одной рукой придерживала фотоаппарат, а второй подол тёмно-синего платья с кружевными рукавами и воротом. Платье мешало ей быстро бежать, но она очень старалась.
— Нет, — произнёс я, — в Москве и в Петрограде падающие с высоты через одного бывают, словно там земля выше нашей, а тут такое редкость. Я, так вообще, одного видел, что прямо в заборе оказался. Лежит человек, корчится, а сквозь тело кованая решётка проходит. Думал сперва, что проткнули его, а нет, снизу забор вкопан в землю, а сверху завитки и поперечины мешают. Просто он с забором совместился как-то. Но то совсем редкость дикая. Не передумали ещё с нами быть?
Ольга не ответила, и даже не сбавила шаг, услышав обращение на «вы». А я надеялся, что этот случай отвадит ее от меня.
Мы быстро сели в машину и снова помчались. Благо дорога проходила совсем близко к нужному месту. Правда, пришлось потом продираться через плотные заросли клёна и ивы, чтоб оказаться у самой реки, но и ждать пришлось недолго.
Попаданец преподнёс нам очередной сюрприз. Нет, никто ниоткуда не свалился, просто, хлопок пробоя почти сразу сменился плачем ребёнка-грудничка.
Глава 9
Бронеледи и этикет
Как бы то ни было, ребёнку я был рад. После того несчастного на рынке мои барышни могли впасть в такое уныние, что привести их в чувство стало бы немыслимо тяжёлой задачей. Но маленький крепыш с серыми глазами, заливавшийся от голода криком, и весь красный от натуги, стал спасательным кругом. Темноволосый мальчик, укутанный в серо-бурую звериную шкуру, при себе имел только дикарский амулет на шее да охотничий нож, спрятанный в складках шкуры вместе с кожаными ножнами грубой работы.
Вопреки ожиданиям опеку над малышом взял Никитин, отпихнув девушек в сторону. Через плечо ему постоянно лезла с советами Настя, тогда как Анна лишь испуганно пялилась на дитё. Девушка, всю жизнь проведшая в стенах института благородных девиц, не имела никакого представления о том, что делать с младенцем.
Ольга, молча поджав губы, глядела на мальчика. Не имея своих детей, она очень этим тяготилась, и в ее взгляде читалась тоска и зависть.
— Да как ты его пеленаешь? — бурчала Настя. — Туже надо.
— Не надо, — ответил ей Сашка. — Шкура толстая и грубая, натереть может.
— Надо. И покормить его надо.
— Слышь. Отцепись. Я двух племянниц и дочку нянчил. Я и так знаю, что кормить надо.
Сашка легко приподнял мальчика, придирчиво покрутив в целях осмотра шкуры в руках.
— Не сломай его, — выдавила из себя Анна, охнув от такого обращения мальцом.
— Ещё одна, — буркнул Никитин. — Если бы дети были как фарфоровые куклы, человечий род давно вымер бы. Этот пацан попрочнее тебя будет.
— Хватит, — произнёс я, устав наблюдать за картиной о няньках. — Мне нужно донесение написать по двум случаям за сегодня. И посылку разобрать.
Никто возражать не стал, и мы дошли до авто, где расселись по своим местам. Никитин с младенцем рядом со мной впереди, барышни сзади.
— Куда его теперь? — тихо спросила Ольга, когда машина почти бесшумно начала двигаться по разбитой дороге. Она тоскливо глядела то на дитя, то на меня.
— В приют. Мы не можем его у себя оставить, — ответил я. — Но обещаю, за ним там хорошо приглядят.
— А имя у него есть?
Я пожал плечами. Имя-то у него было, но мы его никогда не узнаем. Впрочем, какая разница.
— А давайте назовём его Конан, — громко произнёс Никитин, обернувшись к девушкам, ютившимся на заднем сидении. Те даже немного растерялись.
— Как Артур Конан Доиль и его затерянный мир? — спросил я, несколько раз нажав на клаксон, когда какие-то старушки даже не изволили обернуться при появлении авто, не то, что б с дороги уйти. Старушки закудахтали и начали, бурча свои проклятия, ковылять к покосившемуся заботу старого дома.
— Почему Доиль? — удивился Сашка. — Конан-варвар. Вон, какой здоровяк, и меч есть. То есть нож.
— Какой варвар? — опешил я в свою очередь.
Никитин смотрел на меня с открытым ртом, наверное, с минуту, прежде чем продолжить.
— Ну, герой такой есть. Его ещё этот играет, блин, здоровый такой. Блин, не помню фамилии. Или у вас его нет?
Я вздохнул, но не ответил. Попаданцы часто всякие несуразицы несут. Никитин среди этой братии просто верх адекватности и благообразия.
Авто ехало долго, я старался не гнать его без нужды, да ещё с младенцем в качестве пассажира. Я ехал, а сам думал. Два попаданца сразу — весьма редкое событие. Редкое даже для столицы, притом, что там порой бывали весьма разные случаи. И вдвойне страннее, что пробои случаются только в черте города. В Петрограде, помнится, специальные конные разъезды были для ловли тех, кто далеко от людей возникал. Там-то провидцы особо и пригождались. Попробуй, найди без них иголку в стоге сена. То леса, то болота.
К приюту приехали через полчаса. Была в пути возможность позвонить, а раз есть возможность, грех не воспользоваться, я выкрутил на панели рукоятки, выставив номер коммутатора, а потом долго орал в трубку: «Ало, барышня! Мне детский приют. Начальника. Да! Да!»
С приютом я раньше не работал, но смог докричаться, чтоб господин начальник не убежал раньше нашего приезда. Помогли волшебная фраза — тайная канцелярия, и сотрясание воздуха от имени барона Бодрикова, которого как раз знали все казённые учреждения.
Начальник, пожилой мужчина в стареньком, стиранном на сто раз сюртуке встретил нас холодно. Он постоянно ссылался на то, что мест нет, и лишь обещания, что окажем приюту посильную материальную помощь, возымели эффект. Благо, что с тем, куда определять младенца, вопросов не было. Записали его как солдатского сироту. Мол, отец пал во время провокации врага. Имя так и оставили двойное Артур Конан. С фамилией тоже вопросов не возникло. Я просто вспомнил одного из погибших при взрыве кирасиров.
До усадьбы доехали молча. Так же молча пополдничали бутербродами с сыром.
Лишь однажды Ольга Ивановна изволила нарушить безмолвие, спросив у Никитина один-единственный вопрос, от которого тот сник, и стал совершенно хмурым с лица.
— Развёлся-то из-за чего? С детьми ведь ладишь.
— Да, из-за хрени, — уклончиво ответил парень, уставившись на некоторое время в пустоту. Было видно, что это тяготило Сашку.
Так, в общем, и доехали. Шум начался потом, когда я распорядился всем прибыть в гостевой зал, где половину места загораживали громадные ящики с клеймом армии Российской Империи. Моя группа по женскому обыкновению собралась далеко не сразу. Они сначала, к моему глубочайшему недовольству, долго переодевались в домашние платья, пудрили носики и занимались прочей, неведомой для мужчин ерундой, которую мы склонны считать верхом несуразицы. Даже деревенская девчонка долго ковырялась в своём сундуке, что-то проверяя.
— Александр! — позвал я своего гренадёра-связиста.
Тот сидел в кресле, обычно служившее сонным троном Старому, и листал какую-то газету. По моему зову, он оторвался от своего занятия и ловко вскочил.
— Поднимись в мой кабинет и принеси оптифон. Он стоит на журнальном столике. Только не сломай. Дорогая вещь. Из Германии выписал.
Никитин потянулся, хрустнув суставами, и лёгким бегом умчался по лестнице. А я подошёл к ящикам и начал срывать пломбы.
Вскоре на лестнице снова загромыхало, и мой помощник притащил большую лакированную коробку с позолоченными защёлками.
— Куда?
— На стол дневального, — указал я рукой, а потом добавил, — открывай. Думаю, сообразишь, что к чему.
Сашка осторожно поставил оптифон. Было слышно, как он сначала клацнул защёлками, а потом восхищённо выругался.
— Это что, пластинки проигрывать? Охренеть! Он ламповый! Охренеть! Это не пластинки, это лазерный диск! Стеклянный!