Малышка (СИ)
— Ну да, у Светы ярко-рыжие волосы, — непонимающе сказала я.
— Пусть он и не видел твоего лица, но твои длинные светлые волосы, вероятно, заметил, — спокойно констатировал Илья. — Наверное, поэтому он и не добил ее. Теперь можно быть уверенным: ищут тебя.
Мой мозг медленно переваривал информацию, и все внимание сосредоточилось на состоянии пострадавшей коллеги.
— Можно мне к Свете?! Я же тоже медик, может меня пустят?
— Ты сидишь дома, и даже не думаешь о том, чтобы выйти, — отчеканил Илья.
— Мне же надо свежим воздухом дышать. У меня скоро кислородное голодание начнется, — пробубнила я.
— Я подумаю над этим. А ты подумай, хочешь ли ты жить, и ради чего.
— Хочу! Ради вас, — спонтанно, без обдумываний выдала я.
— Отлично, — не знаю, обратил ли мужчина должное внимание на мои откровения. — Насчет кислорода — я подумаю.
— Илья Леонидович, как ваша рука? Вам бы противостолбнячную… — я не успела договорить, так как мужчина уже отключился.
Я опустила телефон, и прижала руку к ребрам, чувствуя, как дико колотится сердце. Господи, я влюбилась… Первый раз в жизни по-настоящему. От его голоса и взгляда сердце пропускало удар. Казалось бы, все на мази: я живу с ним, имею возможность видеть его, разговаривать с ним. Но этого было мало. Я весь день пыталась себя отвлечь от мысли снова открыть третий ящик комода, и достать те письма… Время шло, а желание не пропадало. Я попыталась вязать, но даже не смогла набрать петли: руки прямо жгло, как меня тянула к тем конвертам.
Что я теряю? Просто узнаю о мужчине побольше… Да и мысль о том, что теперь убийца активно ищет меня, добавляла уверенности в своих наглых действиях. Я решительно вошла в спальню, достала тот самый конверт, и начала читать:
2007.
«Люшенька, я так люблю тебя! Но наша семейная жизнь дала сбой. Я уже не знаю, что и предпринять. Мы пытались говорить, пытались спорить, пытались ругаться. Ничего не выходит… Илья, нам нужно либо расстаться навсегда, либо совершить что-то, что кардинально изменит наш брак. Ты предлагал родить ребенка, но что изменится? Мы с ребенком будем вдвоем скучать, и ждать тебя. Зачем нужно еще одно несчастное существо в этом доме? Мы не слышим друг друга… Мне смертельно скучно…»
Следующее письмо. Тот же 2007.
«Люша, у меня сердце вырывается из груди, когда я думаю о нашей дальнейшей жизни. Я же тебя неделю не видела! Почему мы постоянно общаемся письмами, ты не задумывался? Да потому что мы совсем не видимся! Ты постоянно на работе, я возвращаюсь в пустую квартиру, мне одиноко, мне тоскливо, мне нечем заняться…»
Я провела пальчиком по ровным буквам. Сейчас я ее понимала. Я сижу в этой квартире в одиночестве. И я так же влюблена в этого мужчину. И я так же тоскую по нему. Но есть одно «но»: мне есть чем заняться. Мне не скучно наедине с собой.
«… Наша жизнь, она как будто бы ненастоящая. Я чувствую себя героиней криминального кино. Ты постоянно на дежурствах, на своих задержаниях, допросах, опознаниях, очных ставках. А я — второстепенная героиня в этом фильме, где-то на периферии сюжета. Мы не семья. Мы не семья еще с 2004. Я вспоминаю то время, и наполняюсь одним чувством — мне тоскливо. Тоскую по тем временам. Я не могу жить в этой квартире, я как в золотой клетке: красивая птичка, которая умирает от скуки»
Так вот в чем проблем! Они развелись из-за того, что его не было дома, он постоянно находился на работе, а ей, в свою очередь, было скучно. Почему? Может, из-за отсутствия личных увлечений? Вся ее жизнь, похоже, была сосредоточена на Илье. Она замкнулась на нем.
2008 год.
«Люша! Я хочу тебя отпустить. Но не могу. Мне становится больно от мысли о жизни без тебя. Ты как наркотик. Я жду тебя в тишине нашей квартиры, и думаю о том, что через полчаса мне выезжать на работу. Скорее всего, мы не увидимся. И это 4 сутки подряд. Я истосковалась по твоему телу, твоим губам… Ты говоришь, что мне нужно чем-то заняться, но чем? Ходить, как те дамочки из расчетной группы, по магазинам, или может начать готовить? Или шить? Или драить без конца квартиру? Чем?»
Ого, а что плохого в том, чтобы готовить, шить, делать уборку, ходить за покупками? Лучше сидеть дома и стонать, что тебе нечем заняться, при этом вынося мозг мужу?
2009 год.
«… Илья. Я уезжаю в другой город. Пишу это и реву навзрыд. Я так люблю тебя! Я знаю, что ты никогда так не любил меня. Ты любишь только работу. Это твоя женщина, твоя религия, твоя философия. Твоя жизнь. А моя жизнь — это ты. Но ты никогда не оценишь это, да и не ценил. Я знаю, что буду жалеть об этом до конца своих дней.
Мне завидуют все знакомые и коллеги, видевшие тебя. Но они не знают, какого это — жить с оперативником. Я хочу обычного мужика, обычной жизни! События последних месяцев окончательно убили меня… Я так жить не хочу!!! Мне банально страшно».
Ну, вот и все. Видимо, тогда они и разошлись… Мне стало безумно жалко эту женщину. Но я была другого склада характера и ума: если полюблю, то буду рада хотя бы раз в сутки слышать родной голос, и перетерплю расставания и минусы его работы.
В разводе есть и ее вина.
Я настолько задумалась, что не заметила появления Ильи. Он негромко покашлял, привлекая мое внимание. Я рассеяно потрясла конвертами, и призналась в очевидном: да, я прочитала.
Глава 18
— Сердитесь? — я прикусила губу, опуская голову, но боковым зрением заметила, как Вараксин улыбнулся: его явно нисколько не волновало, что я читала эти письма.
— Где ты их нашла?
Я кивнула за свою спину, на приоткрытый ящик комода. Мужчина прошел мимо меня, мельком глянул на письма, устало опустился на кровать.
— И как, интересно?
— Интересно, — честно призналась я. — Вы не общаетесь?
— Общаемся. Редко.
— Вы ее все еще любите?
— Не знаю. Вряд ли, — мужчина задумался.
Я медленно выдохнула, и открыто спросила:
— Вы боитесь новых отношений?
— Я не вижу в них смысла. Все повторится. Работу я менять не собираюсь, а нагрузка только увеличивается.
— Я бы вас ждала… — прошептала я.
— Она тоже первое время ждала.
Я не знала, что ответить. Я не была на месте этой женщины. Но я уверена, что вела бы себя по-другому. От наступившего молчания я начала перебирать в руках конверты, просто хаотично меняя их местами. В стопке, помимо писем, были фотографии. В основном Елена Сергеевны.
— Она красивая, — тихо сказала я.
— Вы с ней похожи.
Илья, взяв из моих рук рамку с фотографией жены, стряхнул с нее тонкий слой пыли. Было видно, что мужчина не часто достает эти снимки, как и письма, которые были стянуты тугой аптечной резинкой, которая успела (за то время, что ее не трогали) задубеть, и прямо крошилась в моих руках.
— Получается, вы развелись из-за вашей работы?
— Скорее из-за Лениных упаднических настроений. Она хотела, чтобы я постоянно сидел дома. Мне работа не позволяла так проводить время, а она следовала своему плану, и по итогу, довела себя затворничеством до депрессии. Ее ничего не интересовало, она ограничивалась работой и мечтами о том, что я уволюсь.
— А что произошло в 2009? — спросила я, вспоминая содержание последнего письма.
— В 2009? — мужчина задумался, — Аа, у меня было ранение.
Он так равнодушно и обыденно это сказал, будто бы имел в виду не угрозу жизни, а обговаривал список продуктов, которые нужно купить в магазине. Я неодобрительно покачала головой, хотя понимала, что мои слова никакого влияния на него не окажут.
— Ранение у вас, а страшно ей… — скупо прокомментировала я ситуацию.
— Боялась, что умру. Елена вообще трусишка, — с улыбкой сказал мужчина. — В отличие от тебя. После моего ранения ее начали мучить панические атаки, ей казалось, что каждый мой выход на улицу грозит мне смертельной опасностью. Истерики доходили до того, что мне нужно через десять минут быть на совещании в СК… Да черт с ним, с совещанием! У меня бойцы, рискуя собой, без командира накрывают притон, а меня дома жена держит.