Преступление и наказание (СИ)
— На что жалуешься?
— У меня шум в ухе и…
Док вздёргивает лвдонь, заставляя меня замолчать, и долго что-то пишет. Поднимается, заглядывает мне в нос, ухо и снова садится за стол.
— Доктор, у меня…
Снова выставленная щитом ладонь и эскулап пишет. Лечение будет долгим. Несколько месяцев. И охране:
— Можете увести.
Через несколько дней, в тюрьме, я получаю от пришедшей в блок медсестры, брызгалку с раствором против соплей. И всё!
Проходит два месяца. Записываюсь на приём. В этот раз пришёл новый доктор, потому что наши толи на больничном, толи в отпуске.
— У меня шум в ухе.
— Ничего страшного. Нужно к нему привыкнуть. Это не вылечивается.
Сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться.
— Я был в госпитале у врача ЛОР и он мне сказал что пропишет лекарство и лечение будет продолжаться несколько месяцев.
Врач смотрит на меня, отыскивает в папке с моим именем бумагу из госпиталя и, пожимая плечами, говорит:
— Ну хорошо, можно попробовать.
Пришедьшая вечером медсестра даёт мне 30 таблеток. Nimodipin.
Ни сопроводительной инструкции, ни указания, как принимать. Дожидаюсь следующиго визита доктора и спрашиваю, что и как делать? Говорит, что по одной таблетке натощак, по утрам.
Начинаю это делать, но для подстраховки, пишу письмо моему другу с просьбой прислать описание медикамента. Ответ приходит с запозданием, когда я уже сам перестал глотать эти таблетки из-за некоторых реакций моего организма, которые мне не нравятся.
Читаю описание и обнаруживаю, что эта дрянь не имеет никакого отношения к лечению шума в ушах, что с этой дозировкой лечение не может продолжаться больше пятнадцати дней и лишь в особых случаях, под наблюдением врача, можно продолжить пить таблетки тридцать дней.
Теперь я понимаю, что испанская медицина одним махом шагнула из каменного века в век бумажный. И в подтверждение получаю ещё одну упаковку с тридцатью таблетками.
Записываюсь на приём. Снова новый медик. Ну-ну! Один ставит диагноз, другой назначает лечение, третий даёт таблетки, а пятый будет вскрытие делать.
В нескольких словах рассказываю произошедшее и показываю лекарство. В глазах у докторши ужас: вы не должны принимать эти таблетки!
— Не волнуйтесь, — успокаиваю, — Я уже перестал убивать себя и просто возвращаю это вам.
ПРИВЫКАНИЕ
С детства как-то в голове отпечаталось: если дают в руки прозрачный кулёк, это — подарок. Попав в тюрьму, получаю прозрачную упаковку. Ну-Ну! Чего нам поднесли? Какательная бумажка, пластмассовые нож-вилка-ложка, зубная паста, крем и станки для бритья. Четыре презерватива и вазелин. Это ещё зачем? Что-то меня обеспокоило невинное состояние моего хвостового отсека. Но, встречающая команда была с застёгнутыми ширинками и страхи улетучились.
Попадаю в камеру с румыном. Тот брезгливо швыряет в мусорное ведро латексные чехольчики для инструмента удовольствия. Я тоже. Следом отправляются пакетики со смазкой. Экс-советянин решает собирать презервативы.
— Пригодятся, как только в отпуск разрешат, я их сразу же использую. Мне смешно. Через два года он насобирает их три килограмма и будет продолжать копить, недовольно бурча, когда я над ним подтруниваю.
— Я не помню точно, — говорю я ему, — Кто победил на европейском театре военных действий, во Второй мировой войне, но после войны победили пидарасы.
— Точно!
А пока я привыкаю к новому распорядку жизни. Переклички, еда по расписанию, послеобеденный сон, физкультура…
— Ё-моё! — восторгается молодой латиноамериканец. — Вот жизнь! Одежду стирают, есть дают, работать не заставляют, горячая вода в душе — сколько хочешь. Я на воле хуже жил!
Цыгане, ворьё и наркоманы, первым делом, озабочиваются урегулированием поступления денег с воли. От родных, друзей, подельников. За деньги в тюрьме можно достать многое.
В придачу к прозрачному кулёчку дают литровый флакон с гелем для душа и бутылку с хлорным раствором. Это хорошо.
Пройдёт немного времени и литровый гель «похудеет» на четверть и зубную пасту испанского производства, которая прекрасно подходила всем зубам и дёснам заменят китайским тюбиком с чем-то смахивающим на абразив и заполненный почти наполовину воздухом. Вот кризис и до тюрьмы добрался! Интересно, китайцы что сидят по тюрьмам пиринейщины, имеют ли какое-нибудь отношение к этой пасте? И кому за неё «откатили»?
Никто не протестует против этих нововведений. Мне вспоминается старый советский анекдот про «верёвки с собой приносить или профсоюз выделит?»
Я же начинаю мои тюремные перемещения. Из приёмного блока в блок предварительного заключения. Из него в блок наркоманов и однажды даже попаду в респектабельный, где сразу увижу педофила из моей предыдущей тюрьмы. Теперь понимаю, зачем нужны эти «módulo respeto».
КНЯЗЬ
Сокамерник после обеда опрокидывался на койку и углублялся в чтение. Мне стало завидно, и я тоже взял в библиотеке довольно толстую книгу «История Испании», хотя читать без очков я не мог. Однажды мой сосед взял её в руки и, листая, начал втыкать бумажные закладки между страницами.
— Зачем? — спрашиваю я его.
— Здесь про моего деда написано.
— Он что, так знаменит?
— Да, он был последним владельцем титула в нашей семье и одним из основателей франкистской фаланги.
Охренеть! Я сижу с княжеским отпрыском!
— А как соотносится то, что ты из княжеской фамилии и сидишь за наркотрафик?
— Нормально соотносится. По крайней мере я не выгребаю навоз в цирке, как это делал самый настоящий князь, которого я знал.
Несколько дней у меня внутри недовольно что-то бурчала перепончатая тварь. Наконец я решил её побороть.
— Слушай, князь! Я тоже хочу титул! Давай я буду князем Сото и Эстремеры (первые две тюрьмы, где я сидел).
— Будь, мне не жалко.
Охранники регулярно прослушивают камеры, когда зэки находятся в них. Скорее всего, слушая нас, они сомневались в нормальности духа старых пеньков, которые по утрам вели такой разговор:
— Добрый день, Ваше Высочество!
— Добрый день, Князь! Как спалось?
— Отменно! Благодарю вас! Чего желаете откушать?
— Горячий круасан и чёрный кофе, если вас не затруднит…
ПРОВОКАЦИЯ
Что-то не заладилось в местном тюремном управлении. С уходом старой команды охранников в модуле стали появляться новые. Это — не считая новой же команды. На одно дежурство или на два появился новый фейс и, если это более-менее нормальный человек, то просто отбывает время и исчезает. Бывают и ненормальные.
Приоткрывается утром дверь камеры для проверки. В это время я уже, обычно, на ногах. Включаю свет, заодно радио, занимаюсь моими делами. Все сокамерники, что были со мной, с удовольствием продолжали нежиться в постели, лишь приподнимаясь на появление в приоткрытой двери охранника или махая ему рукой.
Одутловатое лицо молодого охранника заглядывает в щель. Ещё один новый. Мой сокамерник приподнимается на койке и смотрит на дверь. Очкарик медлит, переводит взгляд на меня, потом снова на койку.
— Пошевелись!
— Зачем? — снова приподнимает голову зэк.
— Я сазал, пошевелись!
— Чем пошевелить? — недоумевает сокамерник.
— Ах так!
Охранник исчезает. Через некоторое время открывается настежь дверь нашей камеры. В проём быстрым шагом, с перчатками, надетыми на руки, входит уже знакомое тело, поблёскивая стёклами на носу. За ним идёт полутораметровая пигалица и замыкает процессию ещё один молодой охранник. Тоже новый и тоже с перчатками.
Очкарик быстро идёт на меня в расчёте, что я отойду в сторону. Я ни с места и ему ничего другого не остаётся, как замереть. Вся троица оказывается в узкой ловушке в проходе камеры, и третий охранник благоразумно делает шаг назад, выходя в коридор.
— Ты…,- начинает охранник, но переводит взгляд на лежащего на втором ярусе койки, — Спускайся сюда!