Преступление и наказание (СИ)

То, что Иглессиас живёт в Америке, а в Реал Мадрид, в основном, играют иностранцы, узнаёшь позже, но это не умаляет нового чувства. Посетив корриду, перестаёшь замечать храбрость тореадора и с некоторым недоумением обозреваешь, жаждущие крови лица зрителей на трибунах, среди которых много детей. Тореадора награждают отрезанным от свежеубиенного быка ухом, иногда двумя и, в особых случаях добавляют хвост. Тореадора уносят с арены на руках, и ты любишь эту Испанию. Любишь потому, что здесь тепло, появляется много знакомых. Некоторых, даже, считаешь друзьями.
Разобравшись во временных формах глаголов, в правилах испанской грамматики, начинаешь ощущать себя частью Испании, и появляется интерес к политической жизни страны. Привыкаешь говорить: «У нас в Испании» и стараешься не замечать заскоков испанских знакомых.
Вдруг попадаешь в тюрьму. Неважно, по какой причине. Штраф ли не заплатил, по подозрению к причастности к русской мафии, по глупости или не зная за что. Начинаются изменения. Розовые очки, до сих пор прочно державшиеся на носу, спадают и, вместо них, на глазах оказывается многократно увеличивающая лупа.
Испанцы боятся воды. Той, которая из душа льётся. Поэтому, некоторая часть зэков воняет так… ну…, в общем, как испанцы. Иногда в одной камере поселяются два таких, и воняет уже вся камера, когда открывают дверь. Арабы посмеиваются над такими аборигенами, а те местные, что знакомы с гигиеной, повышают голос, взывая к разуму соотечественников.
— Почему ты не моешься!? От тебя так воняет, что дышать рядом нельзя!
Но «Хрюше» хоть кол на голове теши, и он злобно огрызается на попытки изменить его привычки.
В конце-концов, от них все отстают и эти свиньи, за усердное мытьё полов, вежливое послушание и протирку окон, переходят в респектабельный модуль, быстро выслуживаются для получения разрешения на отпуск, а там досрочно-условное освобождение не за горами.
— Я должен как можно быстрее выйти в отпуск, — говорит профессиональный вор, — Потому, что моя семья нуждается в деньгах и я хочу работать.
В Испании слова «воровать» и «работать» — синонимы!
Проходит время. Обозревая своих коллег по отсидке, вдруг обнаруживаешь у них привычки своих знакомых с воли, с которыми прекратились все отношения, не смотря на то, что они прекрасно знают, где ты находишься. Тебя забыли, вычеркнули из жизни и, вообще, никогда не знали. Но ты их оправдываешь, и понимаешь, что житель Европы, тем более Испании, должен обладать двумя качествами: бояться и блеять, блеять и бояться. Но осадок остаётся. Ты никогда не сможешь воспринимать их, как раньше. И ищешь новых друзей. Уже среди заключённых, где тоже есть адвокаты, инженеры, информатики и бизнесмены. Трансформация продолжается.
У меня, сидя среди местного сброда в местной тюрьме и, от нечего делать, уже сложился другой — новый — образ Испании. Современная Испания — это Его Величество дон Фелиппе Шестой де Борбон де Греция (в Испании в полном произношении положено указывать фамилии папы и мамы)… Так вот. Его Величество, пожимающего руку Маленькому Николасу, юному пройдохе, умело разводящему всех политиков и полицейских чинов, включая и национальную службу разведки, и на компьютере сфабриковавшему фальшивый пропуск на этот официальный приём при дворе.
И тот же Фелиппе Шестой, в прогулке по Берлину, жмущий руки украинским воровкам, сдриснувших из Испании, после моей стрельбы. Купился король на «Добро пожаловать в Германию, Ваше Величиство!», произнесённое по-испански возле Браденбургских ворот.
После укуса злым волком можно превратиться в оборотня в полнолунную ночь. А в кого можно превратиться от непрекращающегося смеха, наблюдая за жизнью пиренейского мыса в телевизоре?
  
ПОВЫШЕНИЕ КВАЛИФИКАЦИИ
 
Почти все лекарства, которые есть у меня, я получил от других зэков. Не получается у меня жалобно выпрашивать. Из-за этого стараюсь не ходить на приёмы к врачу, когда медицинское светило раз в неделю осчастливливает нас своим визитом. Большинство зэков, наоборот, стараются почаще поплакаться в жилетку, выпросить наркоты, снотворного или ещё чего. Поэтому, когда объявляют запись к врачу, нужно видеть, как больные срываются с места в карьер, участвуя в спринте. Записывают полтора десятка.
 
Толи планово, толи ещё как, в модуле сменился приходящий врач. Мне захотелось получить глазных капель, чтобы не зависеть от дурости охранников, которые могут отвести, а могут и отказать в посещении санчасти. Но возможность на получение этого медикамента у меня мала: врач может отказать, мотивируя, что сначала нужно съездить в госпиталь к специалисту. Оформление этой поездки длится от двух месяцев до полугода. Потом, однажды, утром после обыска и отбирания всего, что было в карманах, из тюрьмы Кастейон-2 везут около часа в тюремном автобусе с двухместными клетушками до городской больницы. Пятнадцать минут на осмотр врачом, полдня в наручниках и ещё час дороги обратно. Такая перспектива не входила в мои планы. Подумал, подготовил визит и записываюсь к врачу. В назначенный день захожу.
— Добрый день!
— Здравствуйте! Садитесь. Что вы хотите?
Достаю из кармана флакончик, на донышке которого болтается пара капель жидкости.
— У меня закончилось лекарство. Можете дать другой?
Молодая женщина листает бумаги в моей папке, находит предписание. Значит не вру. Делает пометку.
— Что-нибудь ещё?
— Да. У меня высокое глазное давление. Однажды в глазу лопнул сосуд и одна охранница отказала мне в посещении санчасти. После моей жалобы, директор тюрьмы посоветовал мне обратиться к вам. А мне коллеги-заключённые дали вот такие капли, которые помогли. Мне нужно это лекарство.
Даю ей пустую капсулу и показываю ответ директора. Доктор понимает, что и тут не вру. Снова делает себе пометку.
— Это всё?
— Нет.
Достаю корешок моего заявления главному тюремному медику с просьбой о приватном разговоре.
— Я просил встречу с этим человеком, но он меня игнорирует. Между прочим, у меня есть контакты в правительстве Испании, и я могу запросто испортить всю дальнейшую карьеру такому чиновнику. Или, что хуже, потащить его в суд.
Врач задумчиво смотрит на меня. На её лице не появляется ни тени сомнения. Видимо я не кажусь ей шарлатаном и шантажистом. Протягивает руку, и я даю ей формуляр. Медленно шевеля губами, читает написаное: «Заместителю директора по медицине. Пршу вас организовать личную встречу со мной для прояснения некоторых тем:.
1) Объясните мне, как получается, что врач, при первом осмотре в этой тюрьме, не обнаружила с помощью фонедоскопа, что у меня сломано ребро и оно тёрло по лёгкому.
2) Объясните мне, как это возможно, что в какой-то медицинской службе тюрьмы потерялись мои рентгеновские снимки и заключения спнциалистов к ним.
3) Кроме того мне хотелось бы услышать ваши объяснения по поводу параграфов пенитенциарных правил.
Перечисляю статьи из этих правил, говорящих о контроле за приготовлением пищи, потому что уже надоело обозревать плохо мытые овощи в салате и избыток соли в безсолевой диете и прошу дать мне интерпретацию закона против курения. Именно в пункте, относящемуся к закрытым тюремным заведениям.
— Ну, — подаёт, наконец, голос врач, — На первые два вопроса я могу вам ответить.
— Слушаю вас, — откидываюсь на спинку стула, укладывая руки на пузе.
— С фонедоскопом невозможно обнаружить сломанное ребро и такой перелом не достаёт до лёгкого, — она соединяет указательные пальцы рук, упирая один в другой, показывая возможный перелом. Я тоже поднимаю руки над столом и показываю мои вытянутые пальцы.
— У меня не так, доктор. Сначала было так и мне вот этим ёрзало по лёгкому. Я сразу сказал об этом медику. Но даже и тогда она не захотела ничего услышать. А теперь, когда я передвинул обломок вот так, — переставляю пальцы, — мне полегчало и не провоцирует кашель.
Врач снисходительно смотрит на меня.
— Я, как медик, авторитетно вам заявляю, что никакой человек не в состоянии передвинуть собственное ребро.