Последний бой (СИ)
Сашка стал нервным, раздражительным. Каждое утро он шел к вертолетным тренажерам. Возвращался оттуда угрюмый и злой. На Настю с Валей не срывался. Просто замыкался в себе. Читал и писал. Писал с трудом. Учился по-новому. Осколок повредил правую руку, пришлось переучиваться писать левой. Но упорства парню было не занимать, освоился. Правда, почерк стал еще хуже. За такие каракули Елена Петровна выше неуда бы никогда не поставила. Ничего, и его наработает, он еще у него будет каллиграфический. Настя как-то заглянула, что пишет. Оказывается учебник. «Боевое управление армейской авиацией». Сказал, что хочет обобщить весь свой опыт, полученный на войне. Как-то незаметно к его работе присоединилась Настя. Они засиживались до поздней ночи, вспоминая бои и разные небоевые происшествия, обсуждали, как их можно было избежать. Много вместе читали из книг Сашиного мира. А утром он опять просыпался злой и угрюмый. Она знала, что помимо моральных страданий, по ночам его мучают боли. Как бы он их ни скрывал, а все равно, заснув начинал стонать и крутиться. Как-то раз она попыталась его пожалеть, поговорить с ним, поддержать. Получилось только хуже. Он на нее накричал. Правда, почти сразу извинился. Но попросил больше его не жалеть. Дурачок он у нее. Ну как она не будет его жалеть? Он же ее муж! А она его жена! Но раз хочет казаться сильным и здоровым, пусть так и будет. За это упорство и волю она может быть его и полюбила.
Чтобы быстрее восстановиться, он вместе с Валей ходил в тренажерный зал. Закусив губу, занимался. Доктор Юдин поначалу ругался, нельзя, а потом просто плюнул на упрямого летчика. Частенько слушали радио и радовались, когда упоминался их корпус. Случалось такое всего два раза, да и то вскользь. Иногда в списках награжденных упоминались знакомые фамилии. Но за что, не указывалось. Где сейчас воюет их Гвардейский Первый Крымский? Конечно, письма от друзей приходили. От Васи Сталина, который в первом же письме долго на двух страницах извинялся, что пришлось принять корпус, и обещал продолжить славные традиции первого командира. Чудак человек! Это же отлично, что корпус принял свой, а не кто-то со стороны. Писали Петька Никифоров с Лидочкой, Ленка Волкова, Нина Высоцкая. Тихонов сообщал, что его долгая осада увенчалась успехом и теперь товарищ майор Бершанская вовсе даже теперь не Бершанская, а Тихонова. Молодец Алексей, добился своего! Писала из Ленинграда Зина Короткова. Порадовала, что через несколько месяцев Коротковых станет на одного больше. А вот слова и целые предложения, по которым можно было понять, на каком фронте сейчас находятся их друзья, были тщательно замазаны чернилами военной цензурой. И даже комиссар госбезопасности Волков не знал, где воюет его дочь.
Шли день за днем, неделя за неделей. Написана и отправлена в Москву работа о боевом управлении армейской авиацией. Не прошло и десяти дней, как пришел приказ о присвоении Насте звания капитана и награждении Орденом Ленина, за вклад в обеспечение обороноспособности страны. Про Сашу будто забыли, что вызвало просто испепеляющую ярость девушки, которая грозилась дойти да Берии, а если не поможет то и до Сталина и успокоилась лишь тогда, когда недели через две в начале октября Стаина вызвал к себе Волков и поздравил с присвоением звания генерал-майора и Орденом Ленина. Работа о фронтовой авиации была в особом порядке рассмотрена экзаменационной комиссией Академии Генерального штаба, оценена, как выпускная и рекомендована для изучения в войсках и военных училищах. Вместе с приказом пришло теплое поздравительное письмо от Шапошникова и Карбышева, в котором они указывали на некоторые пробелы в знаниях и выражали надежду, что Александр Петрович с Анастасией Владимировной не будут почивать на лаврах и по окончанию войны найдут время получить нормальное высшее образование, желательно военное, потому как у молодых людей талант к военному искусству. А еще через день новоиспеченного генерала с супругой вызвали в Москву.
Летели втроем. Управляла Настя. Обиженная на всё и всех Валя спала в салоне. Она чуть не со слезами просилась остаться с дядей Колей, потому что у них эксперимент. Да и учиться здесь интересней, чем в школе, разве что друзей не хватало. Ну, еще бы! Таких преподавателей, наверное, нет ни у кого в мире. Вавилов, Берштейн, Ершова… Единственный ребенок на базе Валя купалась в любви и внимании, оставаясь при этом доброй не избалованной девочкой. Конечно, порой ее и заносило, как любого ребенка, но хватало одно строго взгляда брата, как все шалости заканчивались. Эта размолвка была первой у них, здесь Валя пошла до конца. И все потому, что их с дядей Колей пшеница вот-вот должна была созреть. Пришлось вмешаться самому Вавилову, пообещав прислать девочке в Москву несколько колосков и в случае успеха назвать новый сорт «Валентиной». Тут крыть было нечем и Валя, понурив голову, согласилась лететь.
Внизу проносились голые деревья, левее поблескивала нитка железной дороги. Стаин, сжав зубы, смотрел вперед, скрюченная правая рука свободно лежала на ручке управления перед креслом летчика-оператора, вторая до белых пальцев вцепилась в боковину кресла рядом с ручкой «шаг-газ». Саша разрабатывал раненую кисть, и пальцы у него шевелились, но плохо, с запаздыванием, будто команда от мозга до пальцев, где то задерживалась.
— Второй, принимай управление, — голос Насти резанул нутро, Сашка злобно глянул на жену. Та улыбнувшись демонстративно отпустила ручку. Вертолет тут же повело по ходу винта.
— Дура, е…! — вырвалось у Сашки, он, закусив губу, ухватился за ручки. Мизинец и безымянный коряво оттопырились куда-то в сторону, средний подергавшись все-таки присоединился к большому и указательному, привычно ухватившимся за рычаг управления. Нет! Не слушается рука. Но чувствует! Чувствует! Ноги плавно пошевелили педали, вертолет послушно зарыскал по курсу. Лоб покрылся испариной. Тяжело. Очень тяжело. Но возможно! Он не замечал, как по щекам текут слезы. Раненную кисть заломило.
— Первый, принимай управление. Настя тут же взялась за рычаги. Стаин, будто из него вытащили кости, растекся по креслу. — Ты что творишь, с нами же Валя! — беззлобно выдохнул он.
— Ты у меня будешь летать, понял! — яростно сверкнула на него глазами Настя, — Тоже мне, калека нашелся!
Он дернул щекой, покрывшись красными пятнами. И так не красивое из-за ранения лицо стало еще страшней. Стаин вздохнул сквозь зубы и вдруг улыбнулся:
— Спасибо. За все. Любимая.
Сашка отвернулся, будто заметил что-то за правым блистером. Настя понимающе кивнула. Они так и летели молча, им не надо было слов. Эту тишину спустя полчаса нарушила рация, потребовав обозначить себя, а через мгновение мимо промелькнули стремительные тени истребителей ПВО Москвы.
[i] Если вдруг кто-то не знает. Никола́й Ива́нович Вави́лов (13 [25] ноября 1887, Москва, Российская империя — 26 января 1943, Саратов, СССР) — русский и советский учёный-генетик, ботаник, селекционер, химик, географ, общественный и государственный деятель. Академик АН СССР (1929), АН УССР (1929) и ВАСХНИЛ[5]. Президент (1929—1935), вице-президент (1935—1940) ВАСХНИЛ, президент Всесоюзного географического общества (1931—1940), основатель (1920) и бессменный до момента ареста директор Всесоюзного института растениеводства (1930—1940), директор Института генетики АН СССР (1930—1940), член Экспедиционной комиссии АН СССР, член коллегии Наркомзема СССР, член президиума Всесоюзной ассоциации востоковедения. В 1926—1935 годах член Центрального исполнительного комитета СССР, в 1927—1929 — член Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, член Императорского Православного Палестинского Общества. Арестован в 1940 году по доносу бывшего ученика и коллеги академика Лысенко. Умер в саратовской тюрьме от сердечной недостаточности вызванной воспалением легких в 1943 году.
XVI
На домашнем аэродроме в Люберцах их встречал бессменный Михалыч точно так же, как и полгода назад натирающий тряпочкой и так сверкающий в тусклых лучах осеннего солнца Опель-Адмирал.