Новый порядок (СИ)

Валерон смог забраться на диван. Пока таблетка не подействовала, он вынужден терпеть самого себя, истязания альтер-эго, которое наконец-то озвучило свои требования. Данте всегда думал, что его цель — сначала он должен выжить, затем он должен оберегать добрых людей и сражаться во имя Канцлера по всему миру. Потом его долгом стала охрана и забота о жене и детях. Воспитанный в духе постоянного долга ему трудно было проявить вольность в душе, в том числе в области любви. А потом его миссией явилась охрана державы. Но порождение его тёмных углов подсознания призывает всё это бросить, и уйти в безумие. Данте понимает, что это — порождение обратной стороны постоянного желания и стремления исполнить долг. Это концентрат вины и протеста, ложь эмоций, что призывает уйти с единственного возможного жизненного пути, лишь бы не исполнять предначертанное.
«— Ты познаёшь меня, Данте», — прошипел зверь, радуясь мыслям магистра.
— Ты — есть отражение перекосов во мне, — слабо лепечет Данте.
«— Моя сущность куда более инфернальна», — льётся леденящий ужас альтер-эго, которое склонилось над Данте и гладит его по лбу, уподобившись пародией на заботу матери о сыне.
— Святый Боже, — взмолился Данте и потянул ко лбу пальцы, скрещённые в двуперстии по обычаю имперской церкви, — П-п-пом-моги мне.
— Я, — голос существа задрожал, и стал слабеть, а его образ медленно стал исчезать из видимого мира. — Ещё вернусь, — Данте не знает, что ему помогло — крест или таблетки, но он рад избавиться от собеседника; и когда он покинул магистра, Валерон смог закрыть глаза и предаться сну. Хоть на немного.
  
Глава тринадцатая. «На запад солнца»
 
Глава тринадцатая. «На запад солнца»
Спустя двое суток. Южная Америка.
Самолёт — вытянутая серебристая машина прекрасной обтекающей формы на всех скоростях стремиться е одному из главнейших городов Южноамериканской Федерации — собрании десятка разных государств, что для достижения цели более лучшей жизни и обороны. Зажатая между морями, с севера граничащая с Конфедеративными Штатами Америки, пребывающей в статусе республики, где власть на пару с партиями получили и производители наркотических веществ.
Внутри машины, которую неспособны засечь радары, расположилось несколько человек. Пилоты, ведущие самолёт на высоких скоростях, сосредоточено смотрят на устройства и морскую гладь. В кабине расселось четверо — трое мужчин и одна женщина. Первый облачён в лёгкую кофту цвета хаки, поверх которой натянут бронежилете, тёмные джинсы и ботинки. Его полное лицо обращено к мужчине, у которого уже проглядывается седина через панаму, а сам человек в возрасте надел всё военное. Ещё двое — мужчина в чёрной рубашке и бронежилете вместе с девушкой, которая предпочла массивной защите лёгкую тёмную одежду.
— Комаров, и как вы собрались пробиваться через уличное ополчение? — резко спросил мужчина в панамке, говоря на языке Рейха. — Их же там немерено будет. Если верить данным разведки, то вам придётся драться с тремя сотнями уличными отбросами Рио-де-Жанейро.
После этих слов, все вспомнили недавние рассказы и сводки о Южноамериканской Федерации. Республика, с сильной фигурой президента, оказалась совершенно бессильна против власти преступников. У них не оказалось настолько сильного лидера, как Канцлер или Император Всероссийский, а поэтому, чтобы сохранить порядок и привести народ к процветанию, было решено дать вольности преступникам, при этом обратив весь рупор пропаганды патриотизма на них. После этого получилось странное сочетание — бандиты-патриоты, что явились в лице наркобаронов, которые собирают ополчение, чтобы охранять покой людей в фавелах*, или синдикаты контрабандистов, создающих фонды помощи бедным. Всё это странно оказалось, но этот старый мир ещё и не то способен преподнести.
— О’Прайс, сейчас этот город не в таком жутком состоянии. Конечно политики Федерации не такие искушённые в мастерстве управления страной как имперцы Европы, но всё-таки местное ополчение уже и не назовёшь отбросами, — потирая автомат, говорит Константин, тут же переведя руку, чтобы почесать щетину.
 
— Я думаю мы пробьёмся силой, — вмешался Эстебан, отряхнув рубашку. — Что нам стоит это сделать?
— А то, что мы вторглись в чужое воздушное пространство, парень, — упрекнул его О’Прайс. — Если вы не сделаете всё быстро и как я говорю, вас положат и спасать будет некого.
— К сожалению, — с толикой надменности начал Эстебан, — нас не представили. Вас подобрали по пути из Хабаровска на дозаправке в Польше, а мы так и не успели познакомиться.
— Это один из героев войны с Российской Конфедерации. Англичанин, преданный своей страной и нашедший новую родину в восстанавливающийся Польше, — ответил Комаров, тряхнув товарища.
— Да, старина, — печально проговорив, склонил голову мужчина. — Многое произошло. Но ладно, — О’Прайс взглянул на Эстебана. — Прорваться не получится. Агенты из посольства России сообщают, что тот самый монастырь находится на севере, в одном из разросшихся районов, — капитан запустил руку в сумку, откуда вынул небольшое плоское круглое устройство и швырнул его парню.
— Что это? — со смущением спросил Эстебан.
— В том районе много узких улочек и блокпостов местной милиции. Если хочешь выжить или не попасть в федеральную тюрьму, то воспользуйся этим. Мерцающий свет этой дряни слепит и выводит из себя тех, кто на него смотрит, — О’Прайс усмехнулся. — Только не обращай его к себе, а то тебя вывернет как варежку.
— Спасибо, — потерев в руках вещицу, спрятал её в кармане Эстебан.
— Я вас прошу, — послышались моления девушки. — Что бы ни случилось, вытащите оттуда мою дочь.
— Всё будет хорошо, — О’Прайс поднялся с сидения, подтянув старую бумажную карту. — Судя по всему нам предстоит высадка в пределах километра от монастыря. Там есть площадка, удалённая от милицейских постов.
— Я же говорил сегодня утром, — Комаров поднял автомат и вогнал в него обойму, заряженную шоковыми пулями. — Именно оттуда и пойдём.
— Почему мы должны вот так вот идти? — уточнила Сериль. — Нет бы, через послов и консулов.
— Потому что мы действуем быстро и не официально. У Южноамериканской Федерации все процедуры занимают долгий период, а для иностранцев она закрывает ход дальше двухсот метров посольства, — пояснил Комаров. — Наши агенты еле как смогли просочиться через кардоны и разведать всё. А уж нам и надеяться не на что в случае хоть малого официоза.
— Да и Рейх, занятый войны с коммунистами, вряд ли санкционирует эту операцию, — заговорил Эстебан. — Так что мы сами здесь. И наша задача — вытащить одного человека, ради спасения другого. Ничего, мы вытащим Данте, — с боевым настроем закончил Эстебан.
— Вот бы мне такого парня в Праге, — послышался голос поляка. — Быть может с нами был бы ещё один человек.
— А что случилось?
— Тут не о чем особо говорить. Один гавнюк, бывший главой Конфедерации прятался в Праге. Тогда ещё этот город был центром боёв между либералами и коммунистами, — капитан отстранённо взглянул в иллюминатор. — Он первым и вторым обещал что-то.
— И какая у вас была задача?
— Отомстить за тех парней, которых эта сволочь погубила в России. Мы собрались штурмовать его замок, но всё пошло не по плану. В осаждённом городе может случиться всё что угодно… Всё закончилось тем, что вторую группу загнали на крышу храма с которой им пришлось сигать, — О‘Прайс взглянул на Эстебана и на суровом лице прожжённого капитана парень смог разглядеть тень меланхолии. — Если бы их не кинуло союзное прикрытие, если бы был с ними такой парень как ты, то с нами летело ещё пару парней.
 
— Но мы настигли этого урода, — грозно заговорил Комаров.
— Да, старина. Но это было так давно, но у нас есть память об этом, — капитан сел на место. — Что уж… главное помнить о том, что мы тогда сделали. В Хэрифорде есть монумент павшим, на нём мы высекали имена. Мы храним память о подвигах, даже когда лица стираются из нашей памяти. Воспоминания остаются, даже когда у нас отбирают всё остальное.