Патологическая анатомия (ЛП)
В комнате, за этой дверью... было движение.
Не такой едва различимый звук, как прежде, нет, это был громкий, оглушительный звук, который заставил его потерять равновесие, нащупать стену, чтобы не упасть. Ему очень хотелось закричать, но язык казался скользким во рту, маслянистым и скользким.
Те звуки в комнате...
Как будто из почвы выдернули узловатые корни.
И стали вытаскивать их пригоршнями из земли.
Вот что он слышал вместе с каким-то влажным шорохом, каким-то скольжением и сухим глухим стоном. Затем... шаги, неровные и волочащиеся, что-то задевало стены, как виноградные лозы, шелестящие на ветру... вонь растительного разложения и древесной гнили...
Дверь начала тихонько открываться.
Он увидел белую мясистую руку, протянутую из темноты.
Затем он прошел в другую дверь, захлопнув ее за собой. Когда дети затопали вверх по лестнице, а эта безымянная зародышевая тварь поскреблась в дверь, он распахнул ставни и вылез, пытаясь спуститься по стене, как обезьяна, и преуспел в том, чтобы спуститься примерно на двенадцать футов в мощеный переулок.
Он сразу же увидел, как двое детей вышли из тумана и направились к нему, протянув руки, чтобы установить контакт. Их саваны были всего лишь грязными одеяниями, испачканными могильной землей и дренажем, лица были похожи на лица ухмыляющихся белых кукол-клоунов, глаза были цвета лунного света на воде. Они были наполнены ядовитым газом, как будто всасывали его, как губки... Газ выходил из них клочьями и медленно вращающимися усиками, поднимаясь изо ртов, бесчисленных отверстий и щелей на их лицах и плоти.
Крил не колебался ни секунды.
Он пробежал прямо сквозь них, отбросив их в сторону, обратно в туман, где они, казалось, растворились и стали его частью, двумя столбами трупного газа.
Он понятия не имел, где находится в деревне, и все было переполнено, обломки лежали холмами и насыпями, возле его ног были огромные кратеры, заполненные черной водой. Один. Теперь он был один, и он знал, что он один, и мысль об этом была чем-то таким, о чем он не смел и думать. Ещё нет. Не здесь. Он пробирался ощупью сквозь туман, пробираясь вдоль изрешеченных пулями кирпичных фасадов зданий, глядя на пустые окна, смотревшие на него сверху, ползая по разрушенным, осыпающимся каменным стенам, хромая по узким улицам, которые были серыми и туманными.
И затем...
На одно мгновение, которое заставило его встать на колени, он увидел в тумане что-то, что не могло видеть его. Всего на мгновение. Оно вышло из тумана и так же быстро было окутано им. Женщина. Женщина в белом свадебном платье. Она ощупывала стену вытянутыми пальцами, ища что-то и, возможно, кого-то.
Крил просто молча ждал, пока она не пройдет мимо.
Он знал, что она его не слышала. Чтобы слышать, нужны уши, а чтобы иметь уши, нужна голова, и этой женщине не хватало этой жизненно важной части тела. Просто бродячий предмет.
Обезумев, Крил, спотыкаясь, спустился с низкого холма, наслаждаясь звуком своих грязных ботинок по булыжникам, звуком капающего дождя, тем, как туман был огромным голодным призраком, пытающимся съесть его...
И он закричал.
Закричал, потому что оно было там, ждало его: существо с кавалерийского поста. На нем все еще был грязный, словно только что из могилы, саван, большая и грязная извивающаяся простыня, которая закрывала его голову свободным капюшоном, а вытянутые руки были покрыты ярдами изъеденной червями кладбищенской ткани. Столбы тумана поднимались вокруг него, делая его похожим на тлеющий труп.
- Крил, - произнесло оно голосом подземной сырости. - Кри-и-и-ил-л-л-л...
Затем он снова бежал, проскальзывая сквозь туман, прячась, выжидая, поднимаясь, чтобы снова бежать, зная, что этих детей там много и что даже если ему удастся убежать от них, он никогда-никогда не сможет избежать этой твари... она найдет его, куда бы он ни пошел.
Он вывалился на открытую площадь.
Дюжина мужчин наставила на него винтовки.
- Не стреляйте, - сказал кто-то. - Он выглядит... почти как человек.
Крил упал на колени, дрожа, обхватив себя руками, всхлипывая под маской.
Его отвели внутрь разрушенного здания, и вскоре, когда газ достаточно рассеялся, все сняли маски. Он оказался в компании разведывательного патруля легкой пехоты 1-го Канадского.
Высокий, красивый медицинский офицер с застывшими, затравленными глазами сказал:
- Вы можете вернуться с нами в строй. Меня зовут...
- Гамильтон, - сказал Крил с усмешкой. - Доктор для мертвых.
21. Фабрика Трупов
- Надеюсь, ты простишь мой обман, - сказал мне доктор Герберт Уэст, - но после того, как ты рассказал мне, что происходит, мне почему-то не хватило мужества признаться в своих проступках. Я знал, что если бы я признался в своих подлых поступках, ты бы больше не помогал мне, а я так сильно нуждался в твоей помощи... воскрешение мертвых – это... это исследование невозможно провести без чьей-то помощи. Таким не занимаются в одиночку при свете свечи.
Видишь ли, старый друг, я несколько зациклился на идее массовой реанимации. Мне нужна была группа трупов, которые погибли в одно и то же время, определив точный или почти точный момент смерти. Как ты понимаешь, это было бы сравнительное исследование, в ходе которого я смог бы установить определенный способ действия относительно того, почему некоторые животные восстают в определенное время, а другим требуется больше времени, чтобы реагент восстановил метаболические процессы. Итак... когда я услышал о детях, отравленных газом во время обстрела детского дома... Я ничего не мог с собой поделать. Они были похоронены в общей могиле, и именно туда я отправился всего через несколько часов после их погребения.
Я пошел не один. Ты помнишь некоего месье Карду, на которого я в какой-то степени полагался в своих исследованиях? Карду был гробовщиком, нанятым армией, чтобы хоронить не только наших мертвых, но и немцев, попавших в наш периметр. Как ты помнишь, его не очень любили ни крестьяне, ни солдаты. Его избегали, увидев, как он приближается со своим старым квадратным катафалком, запряженным единственной тягловой лошадью. Деревенские дети... Да, они плевали в него, бросали камни и кричали: Allemands! Allemands![10], когда узнавали, что его телега была заполнена немецкими трупами. Он, конечно, был странным типом, прославившимся своими криминальными делишками и сомнительными операциями. Как сейчас помню его грязное старое пальто, красный шарф на шее, изъеденный молью черный атласный цилиндр, который он так гордо носил. Его глаза-бусинки, как у грызуна, злобный оскал желтых зубов. И все же... он был мне полезен, и у меня было полное разрешение использовать останки гуннов так, как мне заблагорассудится.
Итак, мы с месье Карду отправились на кладбище Св. Бру в ту же ночь, эти несчастные маленькие сироты окоченели всего за несколько часов. Я хорошо заплатил Карду, но когда увидел его отвратительную фигуру, крадущуюся со своей лопатой по свежим могилам, я понял, что дело, предстоящее нам, было больше, чем вопрос денежной компенсации.
Видишь ли, у Карду было что-то вроде неприятной, неестественной привязанности к мертвым. Я много раз видел это в его глазах, в чувственном изгибе его распухших розовых губ. Осмелюсь ли я даже упомянуть о шокирующих, тошнотворных действиях, в которых, по слухам, он участвовал? Нечестивые могильные атрибуты, которыми, по слухам, был украшен его маленький каменный коттедж в лесу? Жутко ухмыляющиеся посмертные маски на стенах, так тщательно сохраненные и развешанные? Богохульные трофеи мумифицированных детей, застывших в ужасных игривых позах? Награбленное из могил и погребальные безделушки, которые он демонстрировал с сардонической одержимостью? Пряди волос, заплетенные в траурные веревки, которые свисали с потолка? Отвратительные полки с детскими черепами? Высушенные головы и скульптуры из костей, украшенные ожерельями из зубов и тома "Memento mori", переплетенные в человеческую кожу? Да, совершенно мерзким существом был наш месье Карду, могильный червь, трупная крыса, ухмыляющийся, пускающий слюни извращенец, который – как я позже узнал – делил свою постель с крошечным, прекрасным золотоволосым трупом.