Алмаз Времени. Том I. Скитания (СИ)

– Считать… Хм. Ладно, сойдешь, очкарик, – благосклонно кивнул хозяин и повел с собой в раскинутый шатер передвижного цирка, который служил ему конторой на время представлений.
– Эй, очкарик, ты вроде говорил, что ловкий. Ну, так на что ты способен? – говорил на следующий день тот самый неуловимый канатоходец, который при близком знакомстве оказался сварливым типом средних лет.
Сварт показывал приемы, которым его обучил вышибала из притона. Ходил колесом и пытался маршировать на руках – этим он сам временами развлекался. Легкое голодное тело многое позволяло.
Но он все равно истошно кричал, когда его впервые посадили на шпагат. Показалось, что треснули все сухожилия и связки. Впрочем, с каждым разом становилось все легче. И вскоре даже циркачи удивлялись гибкости мальчишки, который буквально закручивался узлом.
Но больше всего поражало, как быстро «очкарик» научился балансировать на канате. Сперва он неуверенно шел по натянутой между двух кибиток веревке. И бесконечно падал, набивал шишки, стесывал кожу. Но упрямо продолжал.
Со временем юный циркач научился без труда танцевать на канате, натянутом между двух крыш. Как и мечтал. Свободный, с раскинутыми руками, словно вольная птица.
Но та мимолетная прекрасная мечта оказалась лишь пылью: с первых же выступлений в двенадцать лет Сварту не понравилось бессмысленно ходить вперед-назад над толпой зевак.
Сначала он ощущал некое превосходство, ведь он шел на уровне крыш и верхушек деревьев. Он ошеломлял простых смертных, затаивших дыхание внизу. Затем пришло понимание, что его прогулки – это лишь развлечение для безмозглых обывателей. Он был заперт, пусть стенами его становился лишь воздух. Он шел, как привязанная к колышку скотина, по кругу.
– Еще! Еще! – кричала толпа, и он танцевал на канате, зачастую обессиленный после нескольких представлений кряду.
Все просили, чтобы гибкий мальчишка показал новые фокусы. Прежний канатоходец не умел танцевать на канате, не умел разыгрывать собственное падение, чтобы в последний момент ловко удержать равновесие, небрежно салютуя публике. А Сварт научился. Он умел учиться и в каждом деле старался превзойти других. Как это помогло бы теперь? На плоту? Снова никак… Но когда-то он верил, что так достигнет величия.
Вскоре прежний канатоходец наскучил публике и, стараясь подражать мальчишке, сорвался с каната, получив двойной перелом ноги. С тех пор он угрюмо убирал за лошадьми. И больше ни разу не заговорил с молодым акробатом.
Так началась кочевая жизнь Сварта. Городишко остался в прошлом, и перед юным Свартом раскрылись все тайны Круны. Оказалось, что нищета цветет зловонными миазмами не только в портовых трущобах.
Впрочем, Сварту довелось повидать и невероятное богатство, когда кибитки циркачей прибывали в поместья аристократов. Тогда-то он впервые позавидовал роскоши, тогда-то впервые взлелеял мечту поселиться однажды в одном из таких домов. Но никому не прислуживать, ни от кого не зависеть, а самому управлять всей этой дивной красотой.
И однажды в одном из поместий Сварт стал свидетелем пренеприятного разговора, который заставлял морщиться по сей день. Некоторых призраков он бы с удовольствием уничтожил дважды, а то и трижды.
В тот вечер наливалось тягучим зноем лето, артисты спали под открытым небом. Сварт собирался на покой, взбивая соломенный матрас, когда до него донесся шепоток из шатра хозяина цирка.
Сварт лениво встрепенулся, сперва решив, что кто-то просто гуляет по саду поместья. Кибиткам разрешили встать возле стены. Однако отчетливо доносился басовитый голос хозяина и чей-то еще. Сварт встал и прислушался.
– Предлагаю тебе выгодную сделку, – говорил некто.
– Какую? – отвечал хозяин.
Сварт приблизился к шатру и бесшумно приник к освещенной щелке между выцветшими занавесками. Внутри за складным столом сидели двое: хозяин цирка и… сам владелец имения, жирный седой граф.
Сварт еще мысленно посмеялся над ним, когда легко балансировал на канате: «Уж такой-то не упадет с веревки, она просто опустится до земли под его тяжестью». А теперь этому неприятному старику зачем-то понадобилось приходить к хозяину цирка. Да еще ночью. Сварт нахмурился и прислушался, о чем речь. И следующие слова аристократа заставили похолодеть:
 
– Продай мне канатоходца.
– Канатоходца… Опять для твоего личного «зверинца»? – неприязненно осклабился хозяин цирка.
– Да, мальчишка хорош. Гибкий, красивый, – причмокнув губами, ухмыльнулся граф.
– Ты омерзителен, – отвернулся хозяин цирка и примирительно продолжил: – Но ладно, сколько дашь? Учти, мальчишка ценится дороже, чем девушки. Я и так продал тебе уже троих.
– С них не убудет. К тебе вон новые прибиваются.
– Что правда, то правда. Но этот мальчишка один из лучших.
– Ладно, давай еще поторгуемся, если ты так хочешь, – посмеивался аристократ.
– Конечно, поторгуемся! Каждый раз, когда мы останавливаемся в твоем имении, я лишаюсь одного из артистов.
– Не лишаешься, а совершаешь выгодную сделку.
Сварт слушал и давился омерзением. Он растерянно отошел от шатра.
Канатоходца… Продать. Его хотели продать! Как вещь, как зверушку. Что еще уготовала ему жизнь? За двенадцать лет он и так успел испытать почти все оттенки отвращения и злобы. Но за год с циркачами он обманчиво решил, что обрел наконец-то настоящий дом, пусть и непостоянный, вечно переезжающий. Обманулся. Снова. И уже навсегда лишился доверия к людям. Хозяин цирка бесстрастно торговался, продавая своего артиста, как породистую лошадь.
Сначала Сварт хотел просто бежать. Куда угодно, лишь бы не попасть в клетку имения. Но потом он еще раз прислушался к переговорам в шатре. И в нем проснулась та же лютая ненависть, что и в ночь убийства джинна.
Он бросил взгляд на доску с воткнутыми кинжалами, которая стояла возле ближайшей кибитки. Его учили бросать ножи, хотя временами он сам становился бесстрашной мишенью. Лезвия втыкались точно «по контуру», так, что потом оставался силуэт человека, «нарисованный» кинжалами.
Говорят, циркачи не носят при себе оружия. О нет, циркачи – самые опасные люди. Они возят с собой целый арсенал, который называют реквизитом. Сварт осклабился, изнывая от немой злобы.
Он выхватил из доски несколько кинжалов и неслышно подкрался к занавесу. Хозяин цирка и аристократ продолжали увлеченно разговаривать, словно старые приятели. Они почти не двигались, два неповоротливых огромных тюфяка.
– Искусство способно убивать, – упоенно прошептал Сварт и метко бросил кинжалы.
Два лезвия точно поразили живые мишени. Хозяин цирка рухнул на пол с пропоротым горлом, аристократ схватился за грудь и обмяк, упав лбом на столешницу.
Сварт отошел от шатра и впервые за долгое время вдохнул полной грудью. Он был свободен, и его вновь манил соленый ветер, принесший долгожданную прохладу.
Он ушел, сбежал и никогда не интересовался, что случилось с циркачами. Наверное, его искали, наверное, подозревали в убийстве. Скорее всего, всех артистов отправили на каторгу.
Сварт сбежал. И по прошествии более чем двадцати лет плохо помнил, как добрался до очередного портового города. Вероятно, его вел и наставлял холодный соленый ветер. Так или иначе, он снова переметнулся на сумрачную сторону жизни. В прошлом остались яркие представления, теперь он скрывался, едва заслышав чеканный шаг городской стражи.
Еще год он лазил в окна «форточником», но потом вытянулся и стал слишком длинноногим. Больше такая работа для него не годилась. И где-то в глубине души он страстно мечтал не просто грабить чердаки и подвалы, а убивать тех, кто мирно спал за закрытыми дверями. Тех, кому повезло больше, чем ему.
Тогда, в тринадцать лет, он собрал собственную банду малолетних головорезов. Среди них оказался и будущий верный соратник – Облезлый Сэм. Он всегда был именно «облезлым», а лет с тридцати еще и пепельно-седым, его серо-пегие космы торчали во все стороны нелепыми сосульками. Косолапый и сутулый, он представал всегда слугой, подхалимом, который считал себя другом. Он с начала знакомства прекрасно оттенял аккуратного ловкого Сварта. А теперь сгинул в пасти Харибды вместе со остальной командой… И его призрак явился с вопросами: