Записки Старого Когитатора (СИ)

Умерли уже больше тысячи человек. Аппендицит, гангрена, лихорадки. Это был натуральный пиздец!
— Это пиздец, аколиты, — констатировал я. — До конца ремонта на Милосердии останется не больше тысячи человек. Это люди Империума! ЭТО МОИ ЛЮДИ!!! — прорычал я, еле успев погасить волну по свету и ветру. — Итак. Есть два варианта. Мне ни варпа не нравится ни один из них. Но делать надо. Первый: мы с Кристиной выдёргиваем Милосердие в глубокий имматериум. Вероятность выживания корабля и нас при этом — пятьдесят на пятьдесят. Что на пятьдесят процентов больше, чем у людей на Милосердии, — криво усмехнулся я. — И второй. Я и Кристина пойдём за лекарством.
— А оно есть? Ведь это не чума…
— Есть. И я знаю, где оно. Правда, — задумался я, прикидывая свои шансы против чумного деда.
И ни варпа я их не видел. Вот совсем. Он меня в гнили утопит, небрежно и ненавязчиво.
— Его нет в садах, Терентий, — вдруг сказала Кристина.
— Точно? — с некоторой надеждой уточнил я.
— Точно. Тень в варпе, Терентий. Её нет, — ответила тереньтетка.
— Тогда мы точно идём за лекарством. Шансы выше, — отметил я, взглядом указав Лапке, что наш разговор про гостью дедушки — тайна для всех.
Кошка понятливо кивнула, хотя, волновалась, конечно. Но, в этом случае её "Терентий большой, ему видней" — работало как хорошее успокоительное. Ну а мы с Кристиной вошли в глубокое сопряжение.
— Ты спокойно приняла это решение, — задумчиво констатировал я.
— Мне очень страшно, Терентий. За вас больше всего. Но… — ощутимо замялась она.
— Но?
— Пророчество Бога, Терентий. Они всегда сбываются, даже для других Богов. Вот исполнение их может пойти не так, как рассчитывали. Но сам факт, отражённый в пророчестве…
— Исполнится. А детали и последствия зависят уже от нас, — хмыкнул я. — Кстати, я уверен что божок, напророчивший эту херь, помогает этой же хери воплотится. Интересно, чумной дед буянит где-то на Корабле-Мире или у экзодитов?
— Вы думаете…
— Иногда, Кристина. А вообще — всё ОЧЕНЬ похоже на это. И Иша ещё эта… Ладно, посмотрим на эту плодорожку. Может, убью нахрен. Точнее…
— А… Терентий, это же путь к величайшей власти! — аж шибануло восторгом от почуявшей мои рассуждения Кристины.
— Это путь к величайшему рабству, Кристина. И потеря своей личности в угоду фантазий орды верующих баранов.
— А если всего кусочек? Она богиня плодородия…
— Кристи-и-и-ина, — пропел я.
— Хватает мне всего, Терентий! Но хочется-то больше!
— Всегда и везде.
— Совсем всегда — это слишком, наверное, — неожиданно порадовала меня тереньтетка. — Но полдня — точно. А то глупостями всякими занимаетесь, — надулась она.
— Буду заниматься умностями. И… посмотрим. Полдня — точно нет. Но… посмотрим, когда выберемся.
— Правда?!
— Вру нагло.
— Ммммм… — выдала Кристина неоформленный мыслеобраз, ощущаемый как недоумённое мычание.
— Говорю же: посмотрю, — усмехнулся я. — Так, давай думать, как нам к этой Ише попасть.
— А, это просто. Вот дворец Владыки Разложения. Эманаций богини я не чувствую, а они должны быть. Или эта Иша мертва, но…
— Даже Шут не пошёл бы на ТАКУЮ шутку, — понимающе отметил я.
— Да, Терентий. И, раз она там и жива — то может быть только во дворце. А телепортацию можно сделать через глубокие слои эмпиреев. Вы же погасите возмущения на выходе?
— Естественно, — задумчиво отметил я.
И, после часа подготовки (за время которой было ещё семь десятков смертей, чтоб его!), без которой мы с Кристиной просто не могли покинуть Милосердие, не рискуя вернуться в могильник, мы скакнули через глубокий варп.
В столь сильном сопряжении я ощущал Кристину и видимое и чувствуемое ей, ну и было это небезынтересно. Немало моментов для обдумывания, как о свойствах имматериума, так и о свойствох моего демона появились на будущее.
 
И в итоге… это было странно. Мы с Кристиной оказались в небольшой-бесконечной комнате. В разрушенном, из гнилых досок и ржавой арматуры, доме. По крайней мере, выглядело увиденное именно так. В центре комнаты стоял большой-бесконечный ржавый и дырявый котёл, эманирующий столь концентрированной скверной болезни и раздражения, что я даже несколько обеспокоился за нас.
Впрочем, взяв себя в руки, взглянув в свет и ветер, я успокоился и успокоил Кристину. Вокруг нас был имматериум, не в глубоком, а “человеческом” смысле слова. Котла не было. Ложки — тоже. Как и комнаты. Это были скорее образы, архетипы, обрётшие в измерении воображения видимость реальности.
И эманаци жизнелюбия, всевозрадоснейшей похоти (правда, стоит отметить, не как у четвёртого — бездумной и разрушительной, а направленной на конкретный, плодорожный результат), область, где разложение инвертировалось в возрождение — были.
А оценив их источник, я чуть не заржал. В углу комнаты стояла клетка, бывшая столь ржавой и со столь малым количеством прутьев, что быть клеткой она не могла даже в свете и ветре. Интерьерное украшение, не более. Очевидно, во вкусе дедули.
Чуть не заржал же я потому, что в клетке стояло кресло, на котором сидела рыжая, остроухая, молодая и весьма красивая (что для их животной расы скорее редкость) девчонка. Точнее, сидел образ таковой. Богиня, явно послабее Цегораха, но эта оценка такая, ситуативная. Вне поля разложения, антагонистического её аспекту, она, скорее всего, выйдет посильнее Шута. Впрочем, он не силой берёт, паразит ушастый.
Так вот, кресло один в один повторяло каменное кресло на острове в глубоком имматериуме, где я впервые осознал себя во вселенной вечной войны. В месте, которое у меня наиболее близко к понятию “свой угол”, если начистоту.
В общем, была это Иша. И блин, в заточении она, как же!
— Кто ты? — пропищала многотысячелетняя девчонка. — Чем я могу тебе помочь?
— Здравствуй, Иша. Цегорах зовёт меня Чужак. Пусть так для тебя и будет. У меня к тебе два дела. Первое, не самое важное: Шут очень просил тебя освободить из плена, — скептически сказал… или помыслил, очень уж тут было непонятно, я.
— Глупый Цегорах, — колокольчиком рассмеялась богиня, демонстрируя в обрывках ткани, которые она использовала как “одежду” первичные и вторичные половые признаки.
Ну так себе. Точнее — не будь у меня Кристины и Лапки, то может, и ничего. Но они есть, и они лучше, факт.
— Я не в плену, — констатировала очевидное богиня. — И освобождать меня не надо, Чужак. Мы с Нури, — на что я просто выпал сознанием в сопроцессор, чтоб не ржать и биться в пучинах челодлани.
Чумной, варп его дери, Дед! Владыка разложения, пакость жуткая — “Нури”, едрить их всех в дышло!
— Привыкаем к друг другу. И я его вылечу. Рожать он уже научился, — задумчиво протянула она. — Но пока не очень! И я научу его правильно, — покивала она. — И будет у нас всё замечательно, — мечтательно закатила она глазки, подёргивая острыми ухами.
Пиздец, как он есть, констатировал я, наблюдая краем глаза за Кристиной, лицо которой олицетворяло выражение “афиг”, вселенских масштабов. Это под, сцуко, щебетание плодорожки, что, мол, Нургл доблестно бился с четвёртое, не давая сожрать свою любимую Ишу.
Впрочем, если разобраться именно с архетипами, задумался я, втянув Кристину в мыслительный процесс (а не хрен хренеть, хотя и есть с чего, не поспоришь!), то выходит… Ну такой, гармоничный союз-то, вообще-то. Единство противоположностей и прочая фигня.