Рождение новой расы (СИ)

Юным оркам предстояло определить выжившего охотника в последний, двенадцатый раз. Стигга очень хотел победить. Несмотря на то, что он сделал жертвами немало охотников, он ещё ни разу не оставался последним!
С той стороны, где находилось дерево, можно было услышать голос уже убитого Гокхэйра. Он кричал: «Смаки, я видел Родзу у мёртвого древа!» Смаки был самым физически развитым, но откровенно глупым орком. И, чтобы усвоить урок, ему было необходимо совершить одну и ту же ошибку очень много раз. Вот и сейчас он не сообразил, что Родзу так же хорошо слышал, что кричал Гокхэйр. Смаки подобно псу, которого поманили костью, побежал к поваленному дереву.
Родзу решил спрятаться в зарослях, из которых поваленное дерево хорошо просматривалось. Крик Гокхэйра очень сильно сбивал, мешал улавливать малейшие шорохи. Однако очень скоро зелёные уши орчонка стали подёргиваться. Шелест травы с запада и хруст сухих веток с северо-востока. Сразу два охотника явились по его душу! Но кто второй? Скорее всего, Стигга. Его голос не был слышен со стороны высокой сосны. А быть может, Лоти? Будучи убитым, он всегда молча забирался на дерево и рассматривал угодья, никому никогда не помогая. Не видел смысла плодить себе недругов на будущее, в отличие от мстительного Стигги.
Рука Гокхэйра сжала деревянный нож. Решение было необходимо принять как можно скорее.
***
Днем Кайли охраняли четверо мужчин. В тёмное время суток компанию им составляли собаки.
Ночи в это время года были короткие, и стражникам с лихвой хваталотрёхфакелов. Огонь костров не только освещал периметр и отпугивал воронов, но также душил в зародыше у юной дриады желание бежать. Ведь всем известно, как жители леса боятся пламени.
Если смотреть на зелёную тюрьму Кайли с высоты полёта дракона, то огни костров образовывали почти ровный квадрат. Основная задача часового заключалась в том, чтобы подкладывать дрова в огонь и глядеть по сторонам, не надумала ли бежать дриада. За всё время своего заточения она не пыталась бежать ни разу, поэтому по сторонам сторожа порой забывали поглядывать. А вот страх перед воронами никуда не делся. Потому дрова в костёр подкладывались регулярно.
Компанию Морану составляла сука по кличке Щепка. Она уже была в преклонном для собак возрасте и, свернувшись калачиком, тихо посапывала у костра. Аккуратно положив голову на колчан со стрелами, будто это подушка. Но Моран знал, что в случае чего может на неё положиться. Если прилетит ворон, она почует его издалека даже сквозь самую крепкую дрёму. У Кайли Моран воронов ни разу не заставал, но вот Архерос утверждал, что в самое первое дежурство возле дриады над ним всю ночь кружил один. И именно Щепка отгоняла его своим лаем, не давая забрать душу мужчины.
Холодный ветер бился о шерстяной плащ, пытаясь обогнуть его края и складки, дабы пересчитать все косточки и окутать ноги воина.
В отличие от Щепки, Морану спать не хотелось совсем. Не было у него такой свойственной часовым борьбы с тяжелеющими веками. В голове копошились мысли, очень разные, но в то же время связанные друг с другом.
Как много нужно мужчине, для того чтобы решиться на убийство? Морану было достаточно улыбки Дарии. Конечно, у неё был очень приятный, ласковый голос. Стоило ей запеть, как все умолкали и отдавали себя в плен её песне. В её светлых волосах отражалось солнце, играло на них, переливаясь яркими оттенками. Глаза цвета только что выросшей травы после весеннего пала. У Дарии было много достоинств, за которые её можно было полюбить. Но полюбил он её в первую очередь за улыбку.
Ту улыбку, когда она предложила ему яблоко. Его ловкие пальцы умело вертели нож и доставали стрелу из колчана. Но тогда они словно онемели, и он уронил её скромный подарок в грязь. А она лишь рассмеялась, даже не подозревая, что происходит у него в душе.
Были в его жизни и другие моменты счастья, но они или поросли плесенью, или измазались в грязи. А вот Дария была рядом, сначала ранила сердце своей улыбкой, а потом рвала в клочья её отсутствием. Став блёклой тенью той, которую он когда-то полюбил.
 
Как мало времени понадобилось Линнее, чтобы вырвать из сердца Дарии все цветы и засадить его своими сорняками. Сорняки, посеянные однажды, прекрасно растут и сами, но Лин регулярно поливала и удобряла их, не давая и шанса пробиться хоть одному полевому цветку.
Моран знал: чтобы вернуть Дарию, нужно убить Линнею. Дария не станет прежней в ту же секунду, когда сердце дочери Олафа перестанет биться. Должно пройти очень много времени, но, пока она жива, это время не начнёт свой отсчёт.
В своей голове он убивал её сотни раз. Иногда просто в мечтах, а порой в его голове рождался конкретный план под ситуацию, когда Лин находилась от него на расстоянии полёта стрелы. Он всегда убивал её выстрелом из лука, и никогда копьём или мечом. Стрельба из лука — это был его дар. Как говаривал отец, нужно просто представить, как стрела уже попала в цель, перед тем как выстрелить. Только представлять надо быстро, с поправкой на ветер, движение цели, а также не забывать про правильную постановку ног и корпуса. С воображением у Морана всегда было хорошо, а всему остальному он быстро научился.
Почему он не убил Линнею, когда судьба давала ему такую возможность? Потому что он не просто хотел спасти Дарию — он хотел, чтобы Дария спаслась с ним.
— Дурак, — сплюнул он на землю, после чего потянулся за сухими дровами, дабы подкинуть их в огонь. — Она тебе ничего не обещала. С чего ты взял, что она вообще бросится в твои объятия? — недовольно пробурчал он сам себе.
Слева послышался свист. Это был условный знак, часовой с той стороны заметил что-то и решил проверить. Моран с неохотой поднялся на ноги и помахал факелом часовому. Это означало «я присмотрю за твоим периметром, давай быстрее».
Часовой взял факел и направился на левую сторону, вскоре скрывшись из виду.
Время ночью идет особенно медленно. И когда Морану стало казаться, что часового нет уже целую вечность, он отогнал от себя эти мысли. Ему это просто кажется. Вскоре стало очевидно, что нет, не кажется. Тогда он начал считать секунды. Обычно часовому с лихвой хватало десяти минут, чтобы вернуться к своему посту. Моран спокойно досчитал до ста. Считая до второй сотни, он уже пару раз сбился. До третьей сотни он так и не дошёл.
Он вставил два пальца в рот и просвистел, давая условный знак правому часовому. Моран смотрел в его сторону, ожидая, что сейчас охранник у того костра помашет ему. После чего он сможет проверить, что случилось с другим часовым. Кто там сегодня караулит? Моран помнил смутно, хоть и заступали вместе. Альт, кажется?
Но у правого костра не было видно никакого шевеления. Моран просвистел ещё раз. Ничего не изменилось. Да чего он там? Заснул, что ли? Если действительно так, тогда тюрьма превращается в одни большие распахнутые ворота. Идти проверять левого часового, когда правый не взял твой периметр под присмотр, было преступной халатностью. Но проигнорировать исчезновение левого часового было халатностью ещё более страшной.
Преодолевая собственный страх, Моран решил разбудить Щепку, дабы совершить обход. Но тут его страх сменился самым настоящим ужасом. Щепка пропала. Вот только что тихонько сопела себе, а сейчас словно в землю провалилась! Но и это было ещё не всё. Щепка исчезла, прихватив с собой его колчан со стрелами. Моран упал на колени и начал водить руками по земле. От костра далеко не уходил, его свет давал хоть какую-то иллюзию защищённости. Может быть, где-то здесь завалялись его стрелы? Рассыпались по траве? Случайно пнул ногой, да не заметил. Скорее всего, как-то так и было. Побег Щепки ещё хоть как-то можно было объяснить, но не могла же она унести колчан в своей пасти?! Но как усердно Моран ни ёрзал по земле, стрел не было. Ни одной.
 
— Щепка… Щепка! — крикнул он в темноту. Щепка никак не обозначила своё присутствие.
В голове пронёсся их недавний разговор у псарни. Тогда, в сторожке Нортона, они сидели вчетвером. Нортон жаловался, что поведение собак изменилось. Они стали квёлые и безразличные ко всему. Только сейчас Моран, в отличие от Нортона, не строил догадок, ему просто было чертовски не по себе.