Кровь Рима (ЛП)

- Да.
- Они должны быть преданы мечу, все до единого. Как еще мы можем научить этих собак уважать Рим? Лигея должна быть сожжена дотла, а ее жители вырезаны. Пусть их тела пойдут на корм воронам. Пусть это послужит предупреждением всем, кто бросит нам вызов.
Катон чувствовал, как его оцепеневшее негодование неуклонно превращается в темный, непримиримый гнев, наблюдая, как Игнаций и его люди собирают тела и снимают головы с пик. Последним закончили с Петиллием, и когда веревки вокруг него были перерезаны, его тело безвольно упало на землю у ног Катона. Он горько сглотнул и прочистил горло.
- Завтра Лигея будет уничтожена.
*************
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
- А кто эти парни? - спросил Макрон, когда небольшая группа всадников в прекрасных одеждах была сопровождена к основной колонне отрядом иберийских конных лучников.
Катон ничего не сказал, наблюдая за приближением незнакомцев. Он все еще был глубоко поглощен похоронами, которые состоялись этим утром. Тела Петиллия и его людей положили на длинный помост из бревен, а костер зажег сам Катон. Вторая когорта стояла в молчании, выстроившись с трех сторон вокруг костра, и смотрела, как пламя разгорается и распространяется, пока деревянные бревна и тела не были охвачены клубящимся адом. Дым поднимался в небо, а воздух наполнился едким запахом жареного мяса и горелой сосновой смолы. В какой-то момент, когда трупы начали корчиться в пламени, одно из тел медленно поднялось в сидячее положение и, казалось, смотрело прямо на Катона, стоявшего перед другими офицерами и штандартами когорты. Это на мгновение встревожило его, ему показалось, что фигура чего-то от него требует. Требует мести. Медленно, слишком медленно, пламя поглотило тело, и останки рухнули среди обугленных поленьев, а костер устоялся и неуклонно догорал, оставляя после себя груду раскаленных углей и тонкие клубы дыма.
- Помяните наших товарищей! - воскликнул Катон. - Никогда не забывайте, что им было отказано в солдатской смерти, и они ушли в тень с сердцами, полными жажды мести. Преторианцы, они были убиты нашими врагами, как животные. Они подвергались пыткам и унижениям, которые выходили далеко за рамки допустимого на войне. Их духи взывают к нам из могилы, требуя отмщения! Требуют, чтобы мы обрушили на врага огонь, ярость и свирепость! Мы не успокоимся, пока парфяне, ответственные за это злодеяние, не будут выслежены и убиты без пощады. Только тогда наши братья, центурион Петиллий и его люди, познают мир.
Катон поднял руки и лицо к затянутым дымом небесам.
- Клянусь в этом перед Юпитером Наилучшим Величайшим! Братья, поклянитесь вместе со мной!
Преторианцы подхватили клятву гневным ревом.
- Мы клянемся перед Юпитером Наилучшим Величайшим!
Когда когорта формировалась для марша, Катон видел горькую решимость на их лицах и чувствовал холодное удовлетворение от предвкушения ярости, которую они обрушат на врага, когда представится возможность. Смерть их товарищей будет многократно отомщена, прежде чем их жажда крови будет утолена. Все утро колонна продвигалась в молчании, без обычных разговоров и маршевых песен, которые обычно сопровождали ее.
Теперь, сразу после полудня, Катон и Макрон ехали на небольшом расстоянии позади Радамиста и его компании, когда царевич остановился и сел в седло, изменив свою осанку, держа поводья в правой руке, а левой опираясь на бедро, с властно выставленным локтем. Двое римлян догнали и подождали, пока новоприбывшие приблизятся. Вблизи Катон разглядел, что на них золотые цепи и кольца с драгоценными камнями, а их одежды имеют шелковистый блеск.
Судя по их нервным выражениям лиц, это были люди, несомненно, с достоинством, но и боявшиеся Радамиста. Они соскочили с седел и низко поклонились, после чего их предводитель вышел вперед и обратился к царевичу на родном языке. Он говорил смиренным тоном и часто жестикулировал в сторону своих коллег и дальше, в направлении Лигеи, все еще скрытой от основной колонны невысоким хребтом. Радамист слушал молча, а когда тот наконец иссяк и стоял, опустив голову, ожидая ответа, он повернулся к Катону.
 
- Наши друзья здесь – лидеры правящего городского совета. Они пришли сказать мне, что в городе, помимо их ополчения, есть небольшой отряд парфянских солдат. Эти люди утверждают, что организовали открытие ворот для нас, и что совет проголосовал за то, чтобы принять мою сторону и поклясться быть верным моему делу. - Он тонко улыбнулся. - Жаль, что их лояльность не была предложена, когда я больше всего в ней нуждался. Итак, трибун, похоже, что нам, в конце концов, не придется штурмом пробиваться в Лигею. Тем не менее, нужно будет показать им пример, чтобы они поняли, чего стоит неповиновение мне. Что ты предлагаешь? Уничтожить совет? В этом есть что-то римское, и это понравится императору Нерону, я думаю. Но децимация – это игра случая, и я хочу, чтобы те, кто отдал приказ закрыть ворота против меня в прошлый раз, заплатили за это своими жизнями. А именно, большинство из тех, кто заседает в правящем совете Лигеи, скрываясь сейчас за стенами города. Ну что, трибун? Что скажешь?
Катон холодно посмотрел на людей из Лигеи, прежде чем заговорить: - Ваше Величество, мне нужны головы тех, кто несет ответственность за захват и пытки центуриона Петиллия и его людей. Спросите их, кто убил моих преторианцев.
Радамист обратился к членам совета, и Катон заметил испуганные взгляды, которыми они обменялись, прежде чем их лидер ответил. Радамист выслушал, а затем низким голосом перевел Катону.
- Он утверждает, что это были парфяне. Их патрули следили за нами последние три дня. Как только они увидели, что ваши солдаты вошли в лес, они решили дождаться, пока те займутся рубкой деревьев, и тем самым они попали в ловушку. Парфянский офицер пытал их, прежде чем убить и выставить перед фортом как предупреждение Риму не вмешиваться в армянские дела. Этот человек клянется, что горожане тут ни при чем. Они миролюбивы, говорит он.
- Тогда я хочу, чтобы парфянского офицера выдали, - сказал Катон. И всех людей из этого отряда.
- Это может оказаться непросто. Говорят, что парфяне настроены сражаться, а ополчение – нет, и поскольку ополченцы держат городские ворота, их командир сказал, что они готовы открыть их для нас, когда мы достигнем города. После этого мы сможем свободно обращаться с парфянами. Ты можешь наказать их по своему усмотрению, трибун. Эти люди говорят, что лигийцы всегда были друзьями Рима и верны мне. Люди, ответственные за то, что отвергли меня, были смещены со своих постов народом. Они говорят, что правящий совет относится к присутствию парфян в их городе враждебно.
Катон посмотрел на лигийцев со слабой усмешкой на губах, затем повернулся к Радамисту.
- Я хотел бы поговорить с вами, Ваше Величество, наедине без членов совета.
Они отошли на небольшое расстояние, после чего Катон спокойно продолжил. - И вы верите им, Ваше Величество?
- Конечно, нет. Они подлые лжецы, пытающиеся спасти свои шкуры. Но это их не спасет. Как только мы войдем в Лигею, они будут одними из первых, кого предадут мечу.
Катон кивнул.
- Тем временем мы должны использовать их с пользой. Мы должны согласиться пощадить их и принять их заверения в верности, чтобы они предали парфян и открыли ворота. Когда мы уничтожим врага, мы сможем наказать тех, кто предал вас, Ваше Величество, и тех, кого я посчитаю в равной степени ответственными за гибель моих людей. Пусть судьба Лигеи послужит примером для всех, кто нарушит верность вам, своему царю, и Риму, своему союзнику.
 
Последние слова прозвучали со свинцовой иронией, и Радамист поднял бровь.
- Очень хорошо, трибун. Я поговорю с ними. Я скажу им, что мы рады, что нас приняли как друзей, и в ответ мы обещаем избавить их город от нашего общего врага.
Катон уже обдумывал следующий шаг. Хотя он был уверен, что лигейские посланники искренне предлагают предать парфян, не исключалось, что они могут подстроить ловушку. Он не хотел допустить, чтобы две его когорты пострадали от последствий двойной сделки лигейцев.