Райские птички (ЛП)

Входная дверь.
— Я не могу пойти туда! — закричала я.
Он резко остановился, взявшись за ручку.
— Можешь, — сказал он. — Ты можешь, потому если нет, ты умрешь. Неужели ты этого не понимаешь?
Я с трудом втянула в себя воздух, а на лбу выступили капельки пота.
— Конечно, я понимаю, — прошипела я между вдохами. — Но это ничего не меняет. Я не могу уйти, — мысль о близости к двери заставила мой желудок болезненно и сильно сжаться, зрение затуманилось.
Он осмотрел меня с презрением и чем-то еще.
— Ты не можешь умереть, — заявил он с какой-то яростью.
А потом повернул ручку.
Я погружалась в безумие. Давление открытого воздуха душило меня, мои легкие сжимались, всё закружилось, когда он тащил меня. Я кувыркалась за ним, спотыкаясь о рыхлый гравий и лед, не в силах упасть, потому что его хватка мешала этому. Моя кожа пульсировала от той силы, с которой я пыталась вырваться. Легкие струйки воздуха вырывались из моего рта. Я попыталась втянуть в себя побольше воздуха, но ничего не вышло. Только безопасный, внутренний воздух из дома будет поддерживать меня насыщенным кислородом.
Это был яд.
Мир вокруг меня был как в тумане. Я анализировала его в мельчайших подробностях из безопасного окна, наблюдая за ним, запечатлевая в памяти. Но теперь не было ни стекла, ни защиты, и перед глазами плясали черные пятна. Я увидела темную вспышку автомобиля, услышала, как хлопнула дверь.
Я стояла внутри тюрьмы, которую создал мой разум. Но это все реальность.
И с этой мыслью, в тот момент, когда он с жестокой силой схватил меня за руку, запихивая в машину, я поддалась реальности.
Другими словами, приступ паники лишил мой мозг кислорода, и я потеряла сознание.
«Где я буду, когда проснусь?» — подумала я, крича в темноту. Проснусь ли я вообще?
***
Я проснулась, но не была уверена, в этом ли я мире или в другом. Конечно, если бы я была мертва, проснувшись, я бы не чувствовала себя трупом, да?
Мое сердце все еще билось, болезненно и быстро стучало в грудной клетке. Я не в своей комнате, сразу это поняла. Камень осел у меня на груди, когда в ноздри ворвался воздух.
Этот воздух пах неправильно. Чисто, почти стерильно. Холодно. Я знала, что должна запаниковать. Мне хотелось запаниковать. Но в этой панике было что-то бестелесное. Это не могло полностью осуществиться. Мои мысли были слишком легкими.
Я знала, что должна задыхаться, кричать, если бы мой голос не застрял где-то ниже горла. Но в этом не было необходимости.
Мои глаза наткнулись на темный потолок, покрытый замысловатой резьбой. Старый, блестящий. Очень чистый. Я чувствовала мускусный запах дерева, струящийся по воздуху навстречу моим ощущениям.
Или, может быть, мне это приснилось.
С тех пор как разум медленно начал душить меня, когда я отважилась выйти во внешний мир до того, как меня изолировали в доме, я была непреклонна, что никаких лекарств не понадобится.
Я не заслуживала, чтобы мои проблемы для таблеток были сахарной ватой. Чтобы они не съедали мои внутренности каждый день. Нет, я этого не заслужила. Я заслужила то безумие и боль, в которые впала.
Но теперь у меня не было выбора. Кто-то сделал выбор за меня.
Я посмотрела вниз. Белые простыни. Толстое пушистое дорогое белое покрывало. Я занимала лишь небольшое пространство большой кровати, на которой лежала. Богато украшенная рама кровати соответствовала потолку. Я слабо попыталась поднять руку, чтобы поиграть с тонкими узорами покрывала. На секунду мне показалось, что я марионетка, и кто-то другой дергает меня за ниточки, как та, что привязана к моей руке.
Затем я поняла, что прозрачная трубка воткнута прямо в мою кожу и прикреплена к прозрачному мешочку с жидкостью.
IV*.
Капельница выглядела неуместно в большой комнате, оформленной в стиле английской кантри-роялти.
У большого комода, скрестив руки на груди, стоял мужчина. Сначала я думала, что он статуя: он был неподвижным. Потом я вспомнила о человеке. Не моргающая статуя.
Мой убийца.
Его глаза встретились с моими, пока мое сердце боролось с лекарством, поддерживающим жизнь.
Он ничего не сказал, просто продолжал смотреть на меня пустым взглядом.
Он правда пустой? Нет, он может быть настолько полон чем-то, что просто выглядит пустым.
Я тоже молчала, но только потому, что во рту у меня была вата. Сухо. Мои губы отяжелели, не в силах разжаться и произнести слова. Я просто смотрела на него, безмолвная, может быть, испуганная. Потому что я была в ужасе. Под всеми слоями того, что подавляло панику в моем организме. Я вылезала из собственной кожи. Как будто кто-то обманул тебя, заставив думать, что вода - это кислород, и ты спокойно утонул. Сам того не зная.
Человек, странный человек, внезапно оказался у кровати. Может быть, он подошел, а я была так глубоко внутри себя, что не заметила. Может быть, я была слишком сосредоточена на пустых -или слишком полных - ледяных глазах.
Я не видела его, пока он не оказался рядом. Он был высоким, худым. В хорошем свитере. В очках.
Его глаза, увеличенные стеклом, сфокусировались на мне. Они были добры, но в то же время холодны.
Потом он посмотрел вниз.
В замедленной съемке я сделала то же самое, когда холодные и сухие пальцы прикоснулись к моему запястью. Нежно, но решительно. Он задержался на секунду. Или даже больше. Я не очень хорошо разбиралась во времени. Затем холодная хватка исчезла.
Его губы шевельнулись.
Я все еще будто была под водой, потому что ничего не слышала. Или, может быть, потому, что мое грохочущее сердцебиение заглушало звуки. Резко, со вздохом, я почувствовала огонь в горле и легких, когда осознала реальность. Я была вне своего безопасного пространства. В чужом доме. Руки незнакомца трогали меня. Глаза убийцы меня разглядывали.
А потом появилась боль, небольшой укол по сравнению с жжением, но за ним последовало ощущение холода.
— Сахарная вата, — пробормотала я, уставившись на шприц, выходящий из моей руки.
Теперь вся жидкость была во мне, и это приятно.
Никакого огня. Мой взгляд мечтательно остановился на полных-пустых глазах. Ледяных. Но теперь лед был теплым. И он последовал за мной во сны.
Center>***
Он
Он тихо закрыл дверь, сам не зная почему. Не было никакой необходимости в тишине, ведь ее накачали лекарствами. Он говорил мягким тоном, пока они шли по коридору.
— Ты должен это исправить, — сказал он, то есть скомандовал.
Он работал, не задавая вопросов или просьб, а лишь отдавая команды.
Доктор искоса взглянул на него.
— Под «Этим» ты подразумеваешь девушку, я полагаю?
Он кивнул, борясь с желанием сжать кулак. Такой жест показал бы эмоции, слабость. Он этого не делал. Физические тики были одним из первых признаков дискомфорта. От отсутствия контроля. Это была одна из первых вещей, которыми он овладел.
— Оливер, ты не можешь исправить то, что у нее есть, — сказал Эван, останавливаясь у входной двери.
Он сердито посмотрел на мужчину за то, что тот назвал его имя. Не настоящее, но всё же. Может быть, он и был близок с доктором, но ему все равно не нравилась фамильярность в его тоне.
— Можешь. Дай ей таблетку. Или еще что-нибудь. Чего бы это ни стоило, — сказал он холодным, опасным голосом.
Доктор - Эван - испытующе посмотрел на него, что Оливеру не очень понравилось.
— От этого нет никаких таблеток, — вздохнул он. — Особенно на этой стадии. Мы можем только дать ей успокоительное. Ты вызвал огромный психологический срыв, вынудив девушку, страдающую агорафобией, покинуть свой дом. Такие вещи никогда не должны делаться по принуждению и за несколько часов. Постепенное воздействие в дополнение к агрессивной терапии и стабилизаторам настроения - это наибольший успех в постепенном возвращении агорафобии в мир. Я не психолог, но она почти в коме от психологической травмы, — он снова вздохнул. — Ни от меня, ни от тебя ей легче не будет. От чего бы она ни пряталась, оно нашло ее. И только от нее зависит, позволит ли она этому поглотить себя.