Наперекор судьбе

Однако идти ей было некуда, единственным стремлением Фионы всегда был «Гер», но теперь путь туда был закрыт для нее навсегда. Она не осмеливалась взглянуть в сторону фермы, страшась увидеть ее брошенной и пустой. Почти против воли она вдруг обнаружила, что направляется в сторону открытого места над озером, но, прежде чем она дошла до него, ей стало ясно, что ее кто-то опередил. На снегу между деревьев виднелись следы, тяжелые и черные, и она застыла на месте, увидев массивную фигуру отца, стоявшего внизу на самом краю у озера.
Фиона думала, что отец ее видит, но он неожиданно поднял голову и медленно направился к ней.
— Здесь ничего не осталось, — сказал Финлей. — Все пропало… снегом занесло.
Она догадалась, что он имел в виду. Эта снежная буря унесла многое, и страдания последних дней, когда он в страхе думал, что навсегда потерял сына, изменили его. Ему больше не был нужен «Гер», и он был этому рад. До него дошло наконец, что именно Камерон нашел и принес домой Алана, но он до сих пор не показывал, что знает это.
И хотя это ничего не меняло в ее горе, Фиона испытала большое облегчение, зная, что он не желает больше мстить Камеронам.
Он шагал рядом с ней к дому, и она чувствовала, что ему нужно сказать ей очень много, но он не мог пока преодолеть последнего барьера.
И ей самой не хватило духу перекинуть мостик через пропасть, разделявшую их прежде, ее сердце и ум были отравлены горечью и мыслями о будущем, она пыталась представить, как ей жить дальше… без Айэна и «Гера». Так много счастливых мечтаний было связано с этим местом, что она не могла спокойно думать о «Гере» и продолжала верить, что Айэн вернется, потому что знала, как он ему дорог.
Прошло несколько дней, наверху не было заметно никаких признаков жизни; ферма выглядела заброшенной, и однажды, когда Фиона повстречала в деревне миссис Роз, та сообщила ей, что она туда больше не ходит.
— Мистер Камерон запер дверь на ключ и оставил все как есть, — сообщила она. — Он заплатил мне за месяц вперед и сказал, что напишет, если захочет что-либо сделать с фермой. Он не говорил, что продает ее. Просто взял чемодан и уехал.
Встреча с миссис Роз ничего не прояснила, и Фиона вернулась в «Лодж», гадая, как долго она сможет ходить по этим дорогим ее сердцу дорожкам, где сосновые иглы толстым влажным ковром лежат под деревьями, вспоминая о прошлом и испытывая боль и отчаяние.
Ее глаза наполнились слезами, когда она посмотрела в сторону «Гера» и лишь тогда заметила маленькую, сгорбленную фигурку, с трудом карабкающуюся по горному склону к ферме. Кто-то взбирался по верещатнику, согнувшись под тяжестью ноши, и Фиона поначалу не поверила, что это Катрина.
Но это была она. Маленькую, сгорбленную фигурку старухи трудно было спутать с кем-то другим. Только что могло понадобиться Катрине в «Гере» в это время дня? И зачем ей вообще идти в «Гер»?
Мысль о том, что Камерон мог вернуться обратно, бросила кровь к ее щекам, но холодный рассудок напомнил ей, что между Катриной и Камероном нет никакой связи. Очевидно, Катрина что-то задумала, и неожиданная догадка о том, что могло быть ее ношей, заставила Фиону броситься в гостиную, где стояла возвращенная Камероном прялка. Альков у окна был пуст.
Не теряя времени на расспросы и ни разу не остановившись, чтобы перевести дыхание, Фиона поспешила к поросшему верещатником склону.
Она не имела представления, зачем старухе понадобилось тащить в «Гер» прялку, но, вероятно, это было как-то связано с ее суеверным представлением, что все несчастья последних недель пришли в «Тримор» вместе с прялкой.
 
Не обращая внимания на болотистую почву и глубокий, рыхлый слой снега, грозивший обернуться ловушкой для заблудившихся овец, Фиона сошла с тропинки и, чтобы выиграть время, срезала путь через открытый верещатник. Однако Катрина добралась до фермы первой, и ее нигде не было видно, когда Фиона достигла укрытия каменной стены.
Будучи уверенной в том, что Катрина скрылась в «Гере», она даже не стала смотреть на тропинку, уводившую от фермы. Глаза ее были прикованы к мрачному, серому дому над нею, как если бы то, что она не выпускала «Гер» из виду, могло уберечь его от грозившей ему опасности. Но тут она увидела, как над соломенной крышей сарая Камерона вьется серая струйка дыма, и сквозь шум ветра до нее донесся хриплый смех.
Фиона бросилась к сараю, словно вся ее жизнь зависела от этого, ноги с трудом слушались ее, но она, наконец, достигла его дверей.
Катрина стояла посреди темного помещения рядом с охапкой соломы, лежавшей на полу у ее ног, сокрушая прялку медленными, точными движениями сумасшедшей. Она выламывала длинные спицы одну за другой со злорадным смехом, от которого стыла кровь в жилах, и бросала их в огонь, чтобы уничтожить прялку, как некогда один из Камеронов уничтожил ее дом и дом людей, которых она любила и которым служила.
Она верила, что и теперь служит Давиотам, ее безумный рассудок определил собственную меру наказания последнему из рода Камеронов, и она вершила суд с таким безумием, которое было страшно видеть, но Фиона ощутила лишь жалость к старухе, когда бросилась к ней и попыталась затоптать языки пламени.
— Катрина, прекрати это немедленно! Ты сошла с ума! Ты ничего не добьешься, спалив ферму! — задыхаясь, крикнула она. — Зачем ты уничтожаешь ни в чем не повинную прялку?
Катрина уставилась на нее бессмысленными глазами.
— Так поступают с тем, что несет беду! — хрипло выкрикнула она. — Жгут огнем! Он отослал беду обратно в «Тримор». Все Камероны — злодеи. Его дед был злодеем! Он прогнал вашего деда с фермы у озера и отнял у меня все, когда я осталась вдовой. Он получил мой дом, но ему не досталась ферма у озера. Она досталась огню! — Катрина захихикала, и пламя рядом с ней взметнулось высоко, касаясь низких балок потолочного перекрытия. — Она досталась огню, и теперь ему же достанется прялка! Отойдите прочь и дайте мне уничтожить беду!
— Катрина, ты сошла с ума! — Фиона бросилась к ней, когда та подняла над головой остатки прялки. — Брось ее. Ты слышишь меня? Брось прялку и помоги мне потушить пламя!
Она схватила старуху за костлявые кисти, дрожащие от поднятой вверх тяжелой прялки, которые оказались неожиданно сильными, и на какое-то мгновение обе женщины закачались над языками пламени из стороны в сторону, стараясь вырвать ее друг у друга.
Затем неожиданно, как если бы Катрине, черпавшей силы в ненависти к Камеронам, на помощь пришли дьявольские силы, Фиона почувствовала, что слабеет. Серый дым, наполнивший весь сарай, плотно окутал, словно одеялом, сдавливая горло и не давая дышать. Задыхаясь, она ослабила хватку и теперь, казалось, сражалась не с Катриной, а только с прялкой, с ее ужасающим весом, придавившим ее, когда старуха выпустила прялку из рук.
Наконец она услышала хриплый смех, постепенно растаявший, как эхо, потом перевернулась на бок, отчаянно сражаясь голыми руками с пламенем, делая последние, невероятные усилия, дабы одолеть Катрину и спасти «Гер».
— Помогите… — Ее губы с трудом выговорили это слово, но отчаянные движения рук становились все слабее. Теперь над нею с ревом бушевало пламя, и дым неумолимо окутывал ее со всех сторон. Она снова принялась махать руками, сражаясь с огнем и понимая, что ей не победить. — Айэн… — прошептала Фиона, задыхаясь, — это все ради «Гера»…