В ожидании рассвета (СИ)

— Она убьёт меня, когда очнётся, — прошептал Мирт. — Ну или помрёт сама. В общем, трупов сегодня будет два.
Он обнял холодную, мокрую Нефрону, которая еле дышала, и уткнулся носом ей в плечо, как незадолго до этого в свою любимую подушку. Мирт мог мечтать сейчас только о том, чтобы раствориться во Тьме и всё забыть.
— О Фарлайт, где бы ты ни был… Пусть у тебя всё получится.
  
222. Демоны
 
Фарлайт только что побывал на рудниках, где как кара небесная свалился на рабов, выбрал парня посочнее, унёс его на вершину скалы и испил крови. Когда жертва потеряла сознание, у него хватило милосердия, чтобы не опустошить раба, но всё же его было недостаточно, чтобы не оставить шахтёра на скале безо всякой возможности спуститься. Бывший маг успел отметить достоинства нового тела: даже причиняющие боль крылья приносили больше пользы, чем неудобства. Когда он спустился и забрал ещё одного раба, а через полдня ещё двоих, надсмотрщики (из расы каграев, не особо возвысившейся среди демонов) не только не возмутились, но смотрели вслед ему с уважением. Он будто оказался в личном раю; но легче от того не становилось.
Его преследовала та фраза Ирмитзинэ, сказанная ею непонятно с какой целью: «учись контролировать себя…» Фарлайт же чувствовал, что контролировать себя не способен, и потому презирал себя. Он вспоминал, как давным-давно ходил по улицам Ингвилии вместе с остальными «Защитниками чистой Тьмы» и разбрасывал листовки. Что-то насчёт того, что во Тьме многовато страдания, и что в этом страдании виноваты судьи. Теперь он сам учинял страдание направо и налево; и самое поганое было в том, что он даже не получал от этого удовольствия. Раньше энергия подхватывала его и уносила, одаряя видениями, срывая покров лжи с древних тайн; теперь же она стала ещё одной потребностью, как еда и воздух. И Тьма… Почему она молчит?!
Фарлайт подумывал, что во всём виноват проклятый шкаф Гардакара. Он лишил его способности «улетать» от энергии. Гардакар сделал его фраоком, одним из столь уважаемых демонов, что ему теперь, кажется, позволено всё, что только можно вообразить; отчего ж тогда так гадко… Фарлайт вдруг понял, что в его жизни был только один момент счастья: когда Тьма заговорила с ним и приказала уничтожить «столпы бытия». Он был тогда в замешательстве, и не успел толком поговорить с Тьмой, а ведь ему так много хотелось у неё спросить. И что он спрашивал, когда Тьма выходила на контакт? «Что она сделает с Ирмитзинэ, если та умрёт» — да как ему вообще пришло в голову тратить драгоценные секунды на такую глупость… Потом: «Я всё правильно делаю?», неуверенные слова, рождённые в его ничтожном мозгу. И всё, молчание. Неужели Тьма сочла, что он её недостоин? Да, в третий разговор с нею Фарлайт сам признал это. Разве нет? «Я слаб, я нечист». Вот доказательство: он не может противиться даже тяге к крови-энергии, о какой силе воли теперь можно говорить, какие надежды на себя возлагать?
Или Тьма ждала, что он до последнего будет сопротивляться порочному желанию судьи Гардакара изменить его плоть? Но Фарлайт позволил сделать это с собой; теперь он — один из проклятых…
Новоявленный демон вдруг обнаружил себя лежащим на шероховатой крыше одного из цваргхадских домов. Он не помнил, как сюда прилетел, должно быть, сделал это, будучи погружённым в свои мысли.
Рядом с ним, на расстоянии пяти шагов, плавно опустился другой фраок, одетый в длинные чёрные одежды. В руках у него была свёрнутая ткань, точно такая же, как та, что послужила материалом его балахону. Фарлайт испытал лёгкий укол зависти. Тот был так грациозен, так свободно и гордо держался — его уж точно не одолевали самоуничижительные мысли.
— Позволь представиться, новый брат. Моё имя Каинах, — сказал он.
— А меня зо… — начал Фарлайт, но Каинах тут же перебил его.
— Теперь твоё прошлое имя лишь пустое сотрясание воздуха. Ты более не принадлежишь старому Роду. Ты рождён в новом теле, и теперь тебе нужно дать новое имя, имя на твоём новом языке.
 
— Я не знаю языка демонов.
— Ты выучишь… Пусть тебя зовут Нергаль — на удачу.
Фарлайт отметил, что пока они говорили, на лице его нового знакомого не отражалось ни тени эмоции, будто к лицу его была плотно приклеена маска. Этим демон напомнил ему Ирмитзинэ в комнате с парящей каплей.
— И ещё тебе понадобится выучить несколько новых правил. За этим судья и послал меня.
— Мы же демоны, какие могут быть правила? — спросил Фарлайт.
— Верно, элита сама устанавливает правила. Но я всё же настоятельно тебе рекомендую прекратить красть людей прямо с улиц и жрать их почти у всех на виду. Раз в неделю ты будешь получать свежего человека в обители приговорённых. Если сможешь утихомирить свой инстинкт, то сможешь вообще перестать охотиться.
— Раз в неделю? Я же умру…
— Никто из нас ещё не умер.
— Так вы все кровососы?
— Что за мерзкое слово.
— И все восьмого ранга?
— Мы не приемлем рангов.
— Теперь я понял, почему… Чтобы никто не видел ваш! О Тьма, и сколько вас?
— Ты двенадцатый.
— У Гардакара под рукой дюжина восьмиранговых… Он же мог давно стереть плоть всех врагов с лица Тьмы!
— Полагаю, мы бы смогли это сделать, будь у нас надобность.
В голосе Каинаха не было ни тени самодовольства. Он будто сообщил сухой факт.
— Тьма!
— Хватит поминать её всуе.
— И вы не попытались свергнуть Гардакара?
— Такой надобности у нас тоже нет.
Каинах будто вспомнил что-то и бросил Фарлайту тряпки, которые держал в руках. Тот развернул их — это оказались одежды, как у Каинаха.
— Даже если бы мы и попытались, Гардакар так давно пьёт энергию, что сам стал синонимом Тьмы. Он и Тьма — практически одно и то же. У нас не хватило бы сил, даже если бы мы и захотели.
«Тьма, это правда?!»
Но та молчала.
— Ты пытался послать кому-то телепатию, — заметил Каинах.
— Тебе показалось…
— Я величайший менталист в плотной Тьме, обмануть меня невозможно. И не советую тебе общаться со старыми знакомыми — для твоего же блага. По легенде ты мёртв, казнён в доме судьи. Твои друзья могут проболтаться сами или быть отданы под допрос. Тогда ты рискуешь. Ну же, одевайся.
Фарлайт облачился в новый наряд, размышляя.
«Почему же Гардакар не сделал себе целую армию, а ограничился двенадцатью — за такое-то время? Он всё-таки боится, что не сможет удержать толпу под контролем, а тут у него, видимо, есть рычажок воздействия на каждого из двенадцати. Какой же рычажок у него по отношению ко мне? Не высовываться, чтоб опять не загребли под суд? Как-то слабо. А ведь они смогли бы завалить его толпой. Вытащить на свет и мешать пробиться назад, во Тьму. И Гардакар бы просто-напросто сгорел. Чем-то он удерживает их… угрозами? Дарами?»
Он вдруг понял, что Каинах прекрасно слышит все его мысли. Тот ничем не выдал себя: его лицо всё так же было самой непроницаемой маской в мире; Фарлайт испытал нечто вроде небольшого озарения и тут же принялся думать об облачных вихрях над городом.
— Если хищников становится слишком много, численность жертв начинает быстро сокращаться. Быстрее, чем пополняется. Тогда хищники рискуют вымереть сами, — вдруг сказал Каинах. Он развернулся и прыгнул с края крыши, тут же увлечённый потоком ветра. Его крылья распахнулись как два больших саотимских зонтика.
Фарлайт последовал его примеру. Уже через несколько минут он парил над пустой, дымящейся равниной; в душе же ему казалось, что он ползёт по земле, как последняя тварь. Скребущее чувство никуда не ушло даже после разговора с себе подобным; зато вдруг захотелось поболтать с Нефроной — или даже с Миртом, главным образом потому, что ему нельзя было с ними больше связываться. Наверное, они уже вовсю крутят романчик, подумал Фарлайт, и опять испытал лёгкую зависть. Могут же некоторые так жить — без груза, просто радуясь новому дню… Мирт сейчас точно не теряет времени на дилеммы и прочие моральные переживания, играет свою музыку, или слушает песни своих собратьев, танцует, веселится…