Беременна от врага (СИ)

Чудом не оторвав половину пуговиц, Аристов стянул рубашку и швырнул в меня. Я инстинктивно поймала.
— Стирай, — кивнул в сторону умывальника.
— Что? — он издевается?
— Запасной у меня нет, так что — стирай.
— Но… но ты чего? — лепетала я, судорожно пытаясь расправить её у себя в руках и оценить масштабы ущерба. Почесала макушку. — Как я это сделаю?
— А мне насрать, — в пару шагов он оказался рядом и прошипел мне прямо в лицо. — Как хочешь, так и делай. Мне нужна чистая и сухая рубашка. Пока не получу её, ты отсюда не выйдешь.
Глаза в глаза, он нависает надо мной, подавляет, пугает, и я вдруг теряюсь. Снова не понимаю, кто передо мной: обычный мальчишка, с которым сидела за соседней партой, или опасный незнакомец, от которого можно ждать чего угодно? Кто он? Кем он стал? А кем стала я? Чувствую себя окончательно потерявшейся.
Только сейчас понимаю, что он раздет до пояса, ведь рубашка у меня в руках. Взгляд против воли скользит вниз, по его шее, рельефным бицепсам и груди, и я сразу вспоминаю ту самую ночь, когда не смогла и не захотела сказать «нет», хотя понятия не имела, кто он. Дальнейшие воспоминания заставляют краснеть, и я в спешке отворачиваюсь и врубаю на полную кран, пряча смущение за суетливыми действиями с кофейным пятном.
Под струёй тёплой воды оно постепенно бледнеет, но не уходит окончательно, и я подключаю мыльную пену из диспенсера. Сосредоточенно оттираю сначала подушечками пальцев, затем тру ткань саму об себя, споласкиваю, повторяю процедуру. Ну, теперь лучше. Высохнет – будет почти не видно.
Отжала, как смогла и подошла к электросушилке для рук, стараясь не замечать насмешливого взгляда Аристова, небрежно прислонившегося к столешнице умывальника.
— Редкое зрелище — Карамзина за стиркой. Кому расскажи — не поверят, — смеётся этот засранец.
Я молчу, сосредоточенно направляя воздух на влажную ткань. Рубашка сохнет, но становится жарко. Невыносимо жарко, ещё и дверь закрыта. Я терплю, стараясь не отвлекаться и поскорее покончить с этим унизительным занятием, но в какой-то момент в глазах темнеет и становится дурно. Всё вокруг плывёт.
Чувствую, что ноги не слушаются, я сейчас рухну, но чьи-то руки тут же подхватывают. Встревоженный голос над ухом:
— Карамзина, ты чего? Вика! Вика? Эй, ты слышишь меня?
Тепло чьей-то кожи и смешанный с ним запах апельсинов на снегу. Чувствую нежные поглаживания лба и волос. Мы внизу, почти на полу. Аристов удерживает меня на руках — успел поймать, я даже не упала и не ударилась. Стук его сердца и тепло тела успокаивают. Так уютно и хорошо, но сознание неумолимо возвращается, и вместе с ним другая проблема — к горлу подкатывает.
Подскочила и едва успела добежать до кабинки. Чёрт возьми, да что со мной?! Вспомнила недавний разговор с Люськой, сложила вместе тошноту, слабость и задержку, и почувствовала, как на спине выступил ледяной пот.
Чёрт, ещё и Аристов за дверью, как унизительно, просто мрак! И что я сейчас ему скажу? Но сидеть здесь бесконечно нельзя, рано или поздно придётся выйти. Смыла всё за собой, вытерлась салфетками и с опаской вышла. Пожалуйста, пусть он уже ушёл, пусть ушёл! Нет! Стоит на прежнем месте, только успел одеться и даже галстук повязать.
Завидев меня, мужчина обернулся и недобро прищурился:
— Карамзина, а ты ничего не хочешь мне рассказать?
Вижу в отражении в зеркале своё бледное лицо с размазанной помадой. Чёрт! Пытаюсь стереть её салфеткой. Мысли путаются. Я ещё в шоке. Я не готова поверить в то, что только что поняла, но всё слишком уж подозрительно!
Инстинктивно кладу одну руку на пока ещё плоский живот и бормочу себе под нос:
— Я… я кажется…
В пару шагов Аристов оказывается рядом. Одной рукой удерживает за плечо, другой приподнимает подбородок и заставляет посмотреть ему в глаза:
- Ну? Что?
  
8. Две полоски
 
Вика.
Аристов продолжает напряжённо всматриваться в моё лицо. Если бы силой мысли можно было вскрывать чужую голову, он бы давно это сделал сейчас. Но первичный шок постепенно оставляет меня, возвращая ясность мысли.
 
Мне нужно всё обдумать, как следует. Убедиться наверняка. Понять, чем это может грозить мне. Решить, что я буду делать. И всё это я должна сделать сама, потому что этому мужчине напротив доверять нельзя. Совершенно точно нельзя. Он не друг мне, и никогда им не был. Он ненавидит меня, и есть за что. Он мой враг. Признаться сейчас — добровольно вручить ему лишний козырь против меня самой.
Но почему тогда… нет, всё правильно. Закрыла глаза, а когда открыла их снова, ловко вывернулась из его захвата, включила холодную воду и смочила виски. Пожала плечами и сказала его отражению в зеркале:
— Паршиво себя чувствую, похоже, съела что-то не то.
Он не спешил с ответом. Убрал руки в карманы и пристально следил за моими движениями, затем сказал:
— Раз так, поезжай домой. Не станет лучше — бери больничный.
— Правда? — ахнула я, не скрывая радости, но тут же вспомнила про протокол совещания. — Но… как же…
Аристов уже был у двери. Обернулся на секунду, лишь затем, чтобы обронить:
— Ты же не думаешь, что стала незаменимой или что твоё отсутствие хоть кто-то заметит? Учти только, будешь долго болеть — потеряешь в зарплате.
И он вышел.
Условились с Ильёй, что протокол я подготовлю завтра, а сегодня уйду пораньше. По пути домой заскочила в аптеку. Есть тесты на беременность? Конечно, есть — целый прилавок. Дайте штук пять разных!
Маме наболтала какую-то чушь и сразу прошла в ванную. Ну, поехали. Первый же показал уверенные две полоски. Бракованный! И второй бракованный! На третьем уже было глупо отрицать очевидное. Четвёртый и пятый заставили уронить голову на согнутые в локтях руки и расплакаться. Офигеть не встать. Ну, приплыли, чё!
Ни дома, ни машины, ни денег, ужасная работа, козёл-начальник, а теперь вишенкой на торте — ещё и это.
Робкий стук в дверь заставил замереть.
— Вика? Доченька?
Открыла дверь и показала маме тесты. Молча и без слов. Та схватилась за сердце и прошептала:
— Бог ты мой, всего-то! А я каких только ужасов себе ни придумала!
— А это, это разве не ужас? — всхлипнула капризно, шмыгая носом.
Мама наклонила голову набок и погладила меня по щеке. И столько было в её взгляде бесконечной любви, понимания, принятия, что мне вдруг сделалось стыдно.
— Кто отец? — спросила она, кивнув на живот.
Я упрямо замотала головой, готовая снова расплакаться при воспоминании об Аристове. Кто отец? Да пипец вообще! Хуже не придумаешь! Не так я мечтала узнавать о беременности! Не так себе всё представляла! Мама по-своему расценила мои слёзы. Порывисто обняла и прошептала:
— Ничего, ничего, мы и сами справимся. Вика, это радость, великая радость, дар Божий. Не смей плакать, глупая!
— Где мы возьмём деньги? Этот гад, сын Феликса, всё у меня отобрал!
— Да разве много нам нужно? — мама продолжала гладить меня по волосам, а я прижималась к ней и чувствовала, как впитываю безусловную любовь и поддержку. Как они струятся по её рукам, проникаю в меня, восстанавливая, успокаивая. — Если будешь сама кормить — это и вовсе бесплатно. Одёжку твою я хранила, найдём, поглядим, что-нибудь подойдёт. Павловна, соседка, причитала на днях, что некуда кроватки детские девать — подросли близнецы. А что нужно — и сами купим, есть у меня сбережения, я же говорила.
— Я не смогу, я не справлюсь! — хныкала я.
— Я справилась, и ты справишься! А не захочешь дома сидеть — иди, работай, я присмотрю. Тебя вырастила, и внука выращу, или внучку. Всё впрок, а то сколько можно бездельничать! Затосковала уже.
— Это просто… так неожиданно…
Я уже не всхлипывала. Вытерла нос и глаза. Мама сказала:
— Всё, что ни делается — к лучшему, запомни! Значит, какой-то ангелочек очень к тебе спешил! А теперь идём, заварим чай и подумаем, что нужно сделать! Позвоним в женскую консультацию, тебе на учёт надо встать. И витамины специальные надо купить обязательно!