Синдром самозванки, или Единственная для Палача (СИ)

Девушка появилась будто из воздуха, отвлекая меня от упаднических настроений.
— Купальня готова.
— Прекрасно, — заметно взбодрившись, изрек старик и, кажется, напрочь забыв о своем протеже, куда-то удалился в сопровождении служанки.
В холле, в окружении гнетущий тишины остались только я и Рэт. Как там говорил дядюшка Цвейг, главный Лорд-экпедитор Тайного Приказа?..
— Я не мужчина, — решив сразу добровольно сознаться во всех грехах, сообщила я своему будущему «учителю-мучителю».
— Я заметил, — оказавшись обладателем низкого, пробирающего до печёнок голоса, ответил Рэт.
— И я не напрашивалась к вам в квартиранты, — выдала я очередную порцию откровений. — В родственники, впрочем, тоже.
— Неужели?
— Да. Вообще-то, я первый раз в жизни летала на граблях и до сих пор немножко в шоке. На самом деле, хорошо бы присесть.
— Ступай за мной, — игнорируя мой намек, отрывисто приказал мужчина и, развернувшись, зашагал вверх по одной из лестниц.
Я задумчиво покосилась на выход, размышляя, а не сбежать ли из этой обители безумия и готического дизайна, но незнакомый мир за порогом все же пугал гораздо больше предстоящего допроса.
После двух неудачных браков, дюжины примерно таких же романов, я так глубоко и прочно разочаровалась в мужчинах, что теперь даже самые брутальные из них не вызывали у меня особого трепета. Ну, подумаешь, улетный костюмчик, порочный рот и упругая задница. Разве это в мужчине главное? Убедив себя быть храброй и коварной, я решительно двинулась за наследником рода Уркайских.
Он привел меня в небольшой, заваленный кипами каких-то папок, талмудов и свитков кабинет. Мебели здесь было мало, из красивостей в глаза бросался лишь помпезный камин да висящий над ним портрет печальной белокурой барышни с веером. Кто бы ни писал это полотно, он, очевидно, был мастер своего дела. Детально выписанная фигура девушки удачно контрастировала с динамичными крупными мазками окружающего ее фона. Образ получился живым и тревожным. С легким сюрреалистичным послевкусием. Не сказать, что героиня полотна отличалась какой-то особенной привлекательностью, и все же присутствовало в ней нечто захватывающее.
— Какая удивительная картина, — пытаясь проложить мостик к взаимопониманию, поделилась я своими впечатлениями.
— Я бы давно его сжег, но помимо того, что портрет чрезвычайно ценен сам по себе, он еще и служит мне напоминанием о том, как вероломно женское племя, — усаживаясь в непритязательное, но по виду очень удобное кресло, ледяным тоном изрек мой визави.
— Хм. — Неудачное начало, подумала я и попыталась сгладить неловкий момент шуткой: — В таком случае, это большое везение, раз для подобного примера у вас всего один портрет всего одной женщины. Из моих «рыцарей страха и упрека» вышла бы целая галерея.
Лорд ничего на это не ответил, лишь подался вперед и задумчиво стал меня разглядывать.
Я бы еще поняла, носи этот взгляд мужской интерес. В конце концов, не думаю, что сексуальный инстинкт утратил свою силу по причине моего переноса из одного мира в другой. Мужчины везде одинаковые. Большинство из них чрезвычайно высокого мнения о себе и падки на дармовщинку. Тут же рыбка сама плывет в руки. Он — большой и опасный, а я — без тридцати килограммов маленькая и беззащитная.
Однако, в затянувшемся разглядывании моей упитанной персоны не было ничего непристойного. Советник смотрел на меня так, словно перед ним стояла не живая, молодая и аппетитная самозванка, а кто-то из разряда «грязь под ногами». От подобного, подозреваю намеренного, оскорбления я рассвирепела и решила мстить. Разумеется, не сразу и исподтишка.
— Где отец тебя подобрал?
— На дороге, — сухо ответила я, ощутив себя путаной, приторговывающей интим-услугами на трассе.
— Почему ты так странно одета?
Я придирчиво оглядела свои черные лосины с начесом, удлиненный белый свитер, модной в этом сезоне крупной вязки, и задумалась. Ну что можно ответить на подобный вопрос, не рискуя заработать репутацию либо нахальной лгуньи, либо сумасшедшей? Хотя, сумасшедшими их тут явно не удивишь.
 
— А мне так удобнее на граблях летать, — нашлась я с ответом, не слишком удачным, но при сложившихся обстоятельствах выглядеть нахалкой казалось предпочтительней. — Никуда не поддувает…
— Не советую врать. Тем более, дерзить. — Рэт, флегматично поигрывал ножом для вскрывания писем, что, надо сказать, выглядело весьма угрожающе. — Я слышу ложь, так же ясно, как собака чует след. Наверняка тебе известно, что Главе Тайного Приказа невозможно солгать безнаказанно?
— Таки невозможно? — поежившись от пробежавшего по коже трусливого «холодка», зачем-то уточнила я.
Усталость и нервное потрясение сделали свое черное дело. Мысли в моей голове перемешались, заставляя говорить не слишком умные вещи.
Мужчина, тем временем, продолжал спокойно разглядывать меня, от чего градус эмоционального накала только возрастал.
— А если это и в самом деле так, то у вас печальный талант. Ведь существует же ложь во спасение… Да и сделать сюрприз, не приврав, невозможно. Все врут. Не врут только идиоты и еще, пожалуй, некоторые психопаты.
— Или честные люди, которым нечего скрывать, — перебил мой спич Рэтборн.
Я состроила скептическую мину. Затем болезненно поморщилась. Приходилось срочно признать, что скачка под облаками таки не прошла даром. В теле от мышечного напряжения мелко вибрировала каждая перетруженная жилка. Я поняла, что больше не простою и минуты. Как назло, никто даже и не думал предложить мне присесть. К тому же, в комнате не обнаружилось ни одного, даже самого затрапезного стула. Зато едва ли не в каждом углу громоздилась куча толстенных папок.
Я взглянула на обложку одной из них, заметив характерный знак порядкового номера и длинную вереницу цифр. Так и хотелось «пошутить» на тему доносов, но другая, куда более насущная потребность, помогла избежать очередной промашки.
Выбрав стопку поровнее, я сгрузила на пол свои причиндалы и, стараясь не потерять лица, пристроилась сверху. Не на полу же, в самом деле, сидеть.
— Разве я разрешил тебе сесть? — многообещающе, в плохом смысле этого слова, поинтересовался Лорд.
«Он что, серьезно?» — удивилась я про себя.
Для зрелой, относительно независимой женщины из двадцать первого века лицезреть подобное отношение к себе было чем-то грандиозно нелепым и возмутительным. Ей-богу, это так ошеломило меня, что я совсем негламурно захохотала. Вероятно, для истерики время и место оказались неподходящими, но в конец сдавшие нервы требовали хотя бы небольшой разрядки.
Как и следовало ожидать, от смачных колебаний старательно запасенного на голодные времена жира мой импровизированный табурет не выдержал и с характерным шелестом развалился. Тут уж я даже заикала от смеха. Конец «веселью» положил приступ удушья.
Внезапно, слово огромные невидимые тиски сдавили мою грудь и резко дернули вверх, отчего я вытянулась по стойке смирно, точно тот самый обреченный на бесславную смерть оловянный солдатик. В ужасе я глухо захрипела, судорожно хватая ртом воздух, пока равнодушно взирающий на мои мучения садист все так же флегматично поигрывал своим треклятым ножом. Эта пытка длилась от силы секунд десять, но напугала меня на полжизни вперед. Упав на колени, я пыталась жадно надышаться про запас.
— Еще одна подобная выходка и я перестану быть любезным.
Господи, что это было?! Какие еще зловещие мистические секреты таил новый мир?!
Ни шутить, ни уж тем более смеяться теперь совершенно не хотелось. Близкое знакомство с асфиксией кого угодно сделает серьезным.
— Теперь рассказывай правду.
— Правду, так правду, — прохрипела я, упрямо, несмотря на трясущиеся ноги, поднимаясь с колен.
Аксиома всех горе-героинь, к которым, очевидно, относилась и моя одиозная персона, гласила: останешься лежать в грязи — сама превратишься в грязь.
— Я из другого мира, — игнорируя боль в горле, выдала я свой секрет. — И если ваш хваленый «нюх» работает исправно, вы знаете, что на этот раз я не лгу.