Куропаты - змеиный поцелуй Америки

Но он также рассказывал, что деньги у него, конечно же, есть, хотя и не слишком много. Всё же что-то скопилось на сберегательной книжке. Его повести и рассказы издавали и в Минске, и в Москве. Но Быков с горечью констатировал, что за эти деньги нигде ничего нельзя было приобрести. Когда он хотел сделать жене подарок ко дню рождения, Матуковский, известный писатель и драматург, повёл его к знакомому директору универмага. И Быкову было позволено купить прямо на складе какую-то дешёвую кофточку. «А зимние шапки, к примеру, продавали лишь по особому списку, который составлялся в Министерстве торговли», — возмущался Быков. Билеты на самолет или поезд он приобретал в специальной депутатской кассе, причём не только для себя, но и, при случае, для друзей и знакомых. В этом, отмечает В. Быков, была несомненная выгода депутата. Больше не вспомнил никакой другой пользы. Все вопросы, продолжал белорусский писатель, решались с помощью личных знакомств, по всесильному блату. Писатели и в Минске, и Москве (да и повсюду) заводили знакомства с продавцами, директорами и партийными секретарями, которые и были настоящими хозяевами жизни [6].
Рассказывал Быков «друзьям» и о коллегах по депутатскому корпусу. Но больше всего с критических позиций. О скульпторе Аникейчике высказался нейтрально, даже слегка положительно, но тот уже давно умер. А вот художник Савицкий, возмущался Быков, неожиданно резко изменил отношение к власти, к существующему режиму, стал его апологетом. Точно так же поступил театральный деятель Ерёменко, который на самом пике перестройки заявил, что отвергает позиции прозападных националистов, был, остается и умрёт коммунистом. Есть же ещё в мире люди чести, гордости и совести! И действительно, он остался таким человеком до конца. «Смотрите: слово большевика — твёрдое слово», — Быков хотел это произнести с презрением, а получилось по интонации с явной завистью [7].
Неприкрытая зависть у него, отметил для себя Н. С. Игрунов, наблюдалась и в отношении к близким товарищам и даже, по его словам, друзьям по перу. Множество тёплых слов, называя его другом семьи, Быков расточал в отношении писателя В. Короткевича. Но он не преминул вылить ушат грязных помоев и на него. Василий рассказал, как на отдыхе в Пицунде тот явно в белой горячке от непрерывно принимаемого без меры спиртного — грузинской чачи с базара — показывал ему на затаившихся чертей в тёмном углу двора. Они якобы строили Короткевичу рожицы и дразнили. Как-то не по-дружески это звучало, тем более, о покойнике и близком друге… Пооткровенничал Быков не к месту так же о том, как Короткевич по пьянке поломал руку. Хотя сам постоянно помогал ему покупать и без меры распивать вместе чачу с базара [8]. Василий во всей книге воспоминаний постоянно рассказывал об обильных выпивках и увлечении спиртным, от которого, в конце концов, потерял, кроме совести, и печень.
Странно было слышать Н. С. Игрунову от В. В. Быкова, белоруса, ветерана войны, без всякой меры обласканного руководством и усыпанного наградами, выводы о том, что готовность белорусов к подвигу и самопожертвованию в период войны и оккупации пришла из 1930-х годов. Именно как результат жестокой советской дрессировки голодом, истреблением и страхом! Когда крестьянину, пафосно убеждал Быков, уже нечего было терять, разве что жизнь — свою последнюю, единственную не отнятую собственность. Да и её не очень-то жалели люди: такой она стала нестерпимой. Только от отчаяния белорусы бросились… на немцев [9].
По рассказам Быкова, его отец в Первую мировую войну попал в плен. Работал в хозяйстве бауэра. И там ему, как уверял отец, жилось намного лучше, чем дома, потом в колхозе. В. Быков писал: «Отец часто поминал свой плен добрым словом, что у меня, вечно голодного подростка, вызывало недоумение и зависть». Рассказы отца, его неприятие советского образа жизни заложили прочный фундамент антисоветизма и в Василии Быкове: «О немцах отец вспоминал только хорошее, даже о жизни во время оккупации». Уже после войны, когда Василий Быков приехал домой на побывку из Николаева и высказал намерение демобилизоваться, отец ему советовал: «В армии хоть трудно, однако кормят. А здесь? Доедим бульбочку — и голод. Как до войны. Теперь на своей полоске не посеешь, не то что во время оккупации. Уже и межи запахали» [10].
 
Быков воспроизводит спор с Короткевичем в Пицунде, в котором надеялся доказать: «Если бы оккупанты были поумнее, если бы вернули людям землю и их собственность, белорусы, быть может, вели бы себя иначе по отношению к немцам. Скажем, как литовцы, латыши, эстонцы. Как украинцы, наконец. Пахали бы землю, растили детей и плевали бы на бандитскую партизанку. То, что рядом уничтожали евреев, крестьян не очень беспокоило, лишь бы их не трогали!» Таким образом, Быков решал за советских белорусов вопросы межнациональных отношений, заявляя, что выступает от их имени [9]. Но далее он писал: «А ведь тронули, да ещё как!» И как? Быков пояснял: «В этом немцам помогли партизаны — дали основание для всякого рода акций. И запылали хаты, пролилась кровь. В этом деле Гитлер и Сталин были сообщниками. То, что недоделал Сталин в 1930-е годы, жестоко завершил Гитлер в начале 1940-х. Беларусь лежала в руинах. Эпопея возрождения была долгой и трудной» [11]. В. Короткевич как искренний сын и патриот Белоруссии, болеющий за свой народ, его историю и будущее, не был согласен с подобными измышлениями, выводами и аргументами В. Быкова. За это последний обозвал его нецензурной бранью.
К слову, не услышал Игрунов от Быкова и признания о том, как тот попробовал сделать карьеру в армии в качестве политработника. После завершения войны полк, в котором служил Быков, находился в Болгарии. Василий попытался сделать партийную карьеру: согласился стать секретарём комсомольской организации части, рисовал для себя перспективу политработника, планировал вступление в партию, учёбу в училище. Но вмешались случай и пагубная страсть. Завелись деньги и многочисленные друзья-офицеры. Каждый вечер он ходил по ресторанам. В один из таких вечеров, будучи навеселе, в хорошем подпитии, Быков вдруг обнаружил, что кончились деньги. И тут он вспомнил об уже собранных комсомольских взносах, которые лежали в сейфе в кабинете комсорга в полку.
Эти деньги пошли на оплату ресторанного счёта, о чём на другой же день стало известно замполиту. Нельзя сказать, что В. Быкова не мучили угрызения совести, но особенно волновал его другой вопрос: кто сообщил замполиту о его грехе. Ведь после этого происшествия мечты о членстве в партии и карьере политработника рассеялись у Василия, словно туман под порывами ветра. Уже в Гродно в рассуждениях он подчеркнул, что может легко осилить в одиночку пол-литра водки за присест. После этого случая в ресторане к мечте о членстве в партии он никогда не возвращался, а в конце жизни даже радовался этому и гордился свободой от идей [12].
Без подсказки в беседах с Игруновым Быков затрагивал и текущие политические темы. Высказывал нескрываемую вражду ко всему советскому. Одно только имя Сталина и упоминание о коммунистах приводили орденоносца и Героя соцтруда Быкова в нескрываемую ярость. При этом он стремился обосновать родство коммунизма и гитлеровского национал-социализма. Приписал И. В. Сталину высказывания, которые якобы тот произнёс, когда узнал о самоубийстве Гитлера: «Доигрался подлюга! А сколько славных дел мы могли бы совершить вместе…» — «К счастью не совершили! — подытожил В. Быков. — Не всё в мире было разделено между красными и коричневыми, остался свободный мир, который и стёр с карты коричневую половину. Красная пока ещё осталась» [12]. Игрунов не преминул отметить, что поставил В. Быкова в затруднительное положение одним только вопросом об источнике его осведомлённости о подобном высказывании Сталина. Быков смущённо замолчал и быстро перевёл разговор на другую тему.
Запад для В. Быкова был лучезарной, желанной, зовущей звездой. С Игруновым он быстро нашёл взаимопонимание и в главном, особо волнующем того вопросе, для решения которого Игрунов и был направлен Яковлевым в ЦК КПБ. А именно: о необходимости разоблачения на примере Белоруссии античеловечной практики социалистического строительства в СССР, особенно в раскрытии и придумывании «звериного» облика коммунизма, НКВД, нарушений его сотрудниками законности, разоблачении развязанных некоторыми его представителями и всеми без исключения большевиками необоснованных преследований руководителей и простых тружеников, репрессий и террора против народа.