Доброволец

В общем, позиции мы отбили и отделались вполне легкими ранениями и контузиями. У меня и у Сереги – пара глубоких царапин, несколько ушибов и легкие контузии, Гарик сломал ребро и повредил ногу, Керчь получил сквозное ранение в плечо, кость была не задета, пуля прошла вскользь, и, по сути, это была глубокая царапина. Петрович вообще отделался легким испугом и порванными на жопе штанами. Зато в том бою мы положили восемнадцать бойцов противника, а может, еще больше: там некоторых разорвало на части, и было не понять, это останки одного человека или нескольких.
С поля боя собрали неплохие трофеи: американские и немецкие штурмовые винтовки М-4А1 и G36, пулеметы МG3, знакомый уже нам бельгийский «миними» и крупнокалиберный «Браунинг М2». Были еще ручные гранаты, пара РПГ-7 с десятком выстрелов, ну и всякая мелочь: ножи, разгрузки, фляги, аптечки.
Я когда увидел МG3, глазам своим не поверил, как будто трофеи Отечественной войны разглядываю – натуральный немецкий пулемет «пила Гитлера»! Правда, разбор трофеев был намного позже, через пару часов после боя, когда мы оклемались от ранений.
Как только отбили позиции, то Гарика и керчанина утащили вниз, в село, сопровождал их Серега. В селе они нарвались на уголков из третьего взвода, те тут же решили устроить самосуд на Исмаилом, но Могила навел револьвер на них и тихим голосом пригрозил всех застрелить, в разборки вмешались командир первого взвода и несколько морячков с «жабодава». Во время обсуждения было решено, что турчонок хоть и вел себя героически, но оставлять его в живых опасно, потому что веры их народу нет и он в любой момент может предать. В итоге разошлись миром только после того, как Могила молча вынул мои монеты и отдал их кидавшим предъявы уголкам. Вроде как откупился.
Вот тебе и справедливость: Исмаил воевал лучше, чем любой из тех, кто решал его судьбу. Если бы не турчонок, закидавший гранатами вражеский джип, то турки прорвались бы в село и устроили бы там знатный шухер.
После этого, как только Гарику и Ваньку оказали медицинскую помощь, Серега утащил их обратно на наш блокпост. Мне царапины и раны перевязал Петрович. Хохол весьма умело наложил повязку и обработал раны.
– Где ты этому научился? – спросил я.
– На войне, – пожал плечами Хохол. – Обе чеченские за плечами, да и на Донбассе успел отметиться, но там не долго. Да и вообще жизнь – штука сложная, сам не знаешь, когда и что в ней пригодится, поэтому я считаю, что лучше все время чему-нибудь учиться, авось, когда-нибудь пригодится!
К вечеру вернулась одна из багги со спецурой. Что там у них за разговор состоялся с хозяином «жабодава», мне неизвестно, но сухогруз через несколько часов отвалил от причала и ушел в море. Я все это пропустил, потому что валялся на топчане в блиндаже и спал, ловя отходняк от контузии и выпитого стакана ракии.
Уже потом, под вечер, когда продрал глаза и офигел от того, что не увидел длинную «сигару» сухогруза возле берега, выяснил обстоятельства произошедшего. Оказалось, что весь этот рейд, в который я нанялся по собственной неопытности, с самого начало был подставой. Та самая команда спецов, которых Керчь именовал спецурой и которые должны были произвести разведку прибрежных поселков, чтобы определить самые богатые и подходящие для грабежа, на самом деле играли в свою игру. Эти самые спецы, будь они трижды прокляты, планировали напасть на лагерь, где содержались наши военнопленные, и освободить их. Понятное дело, что командование сухогруза в лице толстого дядьки с гнилыми зубами и массивной золотой цепью об этом не знало, а когда вернувшиеся спецы поведали об этом, то договор о совместных действиях был тут же расторгнут. Толстяк тот же час приказал загружать трюм «жабодава» всем, что попадется под руки, загонять туда всех без разбору пленных жителей турецкого поселка, не разделяя, как планировалось изначально, на полезных и на тех, кого можно расстрелять и не кормить в пути. В трюм даже погрузили два ржавых небольших рыболовецких сейнера, которые стояли на подпорках на берегу.
 
Наемники из штурмовых групп провели скорый митинг на причале, обсуждая, что им делать дальше. Небольшая часть из них пожелала остаться на берегу, чтобы помочь спецуре вызволить своих соплеменников из турецкого плена. Ну а поскольку я дрых в пьяном угаре, вернее отлеживался после контузии, то мою судьбу решили без меня.
Два дебила – Керчь и Могила – и решили. Эти два утырка, два чудо-мудака, два результата любви овцы и имбецила с какого-то перепугу решили, что будь я в добром здравии и трезвой памяти, обязательно бы пожелал остаться на берегу и принять непосредственное участие в освобождении русских солдат из плена. Нет, вы не подумайте, что я не хотел бы помочь пленным русским, конечно же, хотел бы: материально помочь, добрым словом или трогательной улыбкой, ну на крайняк эсэмэску бы скинул с текстом «добро». Но не лезть же самому в пекло с автоматом наперевес?! Не оставаться же на этом богом забытом турецком берегу без всякой надежды выбраться отсюда?! Да каким местом думали эти два мудака, когда решили, что я захочу подвергать свою жизнь опасности в призрачной надежде помочь незнакомым мне людям?! Дебилы!!!
Но вслух я этого ничего не сказал. Переварив услышанное, бахнул еще стакан водки, понял, что меня не обманывают, тем более что «жабодава» возле берега уже не было, а значит, все сказанное Ваньком правда! Какой смысл теперь орать и причитать? Надо думать, как выбираться из очередной какашки, в которую меня ткнула мордой стремная девка по имени Удача!
Вместе со мной, Гариком, Ваньком и Серегой на берегу остались Петрович, Фома и еще четыре бойца из первого взвода. Остальные оказались малодушными трусами, но зато очень умными и предусмотрительными людьми. Нам даже оставили вполне приличный арсенал оружия и боеприпасов.
Вместо привычного АКСа я теперь форсил с легким американским карабином М-4А1 и тяжеленным пистолетом «Беретта». Ну что сказать по поводу смены оружия? Это как перебраться с УАЗа на иностранный «паркетник»: легкий в управлении, удобный, комфортный, весь из себя такой модный и красивый. Вот и «эмка» оказалась настоящей лялечкой в обращении: удобная, эргономичная, легкая, вся такая ухватистая, прям как шлюха со стажем – как ни поставишь, как ни нагнешь, а все удобно! Да и била на дистанции до двухсот метров «американка» значительно кучнее, чем мой старичок АКС.
Но! Есть одно «но»! Вернее, целых два «НО»! Во-первых, вокруг много пыли и каменного крошева, а как показал утренний бой, стрелять приходилось очень много и часто, особенно длинными очередями, да еще и ползая змеей по земле. Во-вторых, мне что-то совсем не улыбается подпускать противника слишком близко, чтобы показать им, насколько «эмка» хороша в близком бою. Я вообще предпочел бы держаться от враждебно настроенных турок как можно дальше! В общем, верните мне мой калаш! Пусть он как тот УАЗ – габаритный, неповоротливый и неудобный, но зато надежный и по бездорожью самое то, в отличие от импортных «паркетников».
Но АКС приказал долго жить, новый я так и не раздобыл, поэтому и сидел сейчас в обнимку с американским укоротом. В подсумках разместились десять магазинов, в кобуре – пистолет «Беретта» с парой запасных магазинов, в отдельном отсеке – две ручные гранаты. Еще были короткий нож, аптечка и коробка со всякой нужной в хозяйстве мелочевкой.
С верхней одеждой вышел небольшой конфуз: выданная на сухогрузе «стекляшка» пришла в полную негодность, снимать с трупов окровавленные комбезы я побрезговал, поэтому пришлось вырядиться в гражданские шмотки, которые затрофеил в поселке: джинсы, красные кроссовки, желто-красная футболка турецкого футбольного клуба «Галатасарай» и толстовка черного цвета. Поверх всего этого великолепия я натянул РПС с подсумками и карманами.
Честно говоря, остальные парни выглядели не лучше. Ванек, тот вообще щеголял в вязаной ермолке яркой растаманской расцветки, а вместо нормальной разгрузки у него был самодельный жилет с нашитыми подсумками белоснежного цвета. Мы вчетвером были больше похожи на шайку-лейку наркоманов из Сомали, чем на грозных русских вояк, которыми турецкие женщины пугали своих детей, когда те их не слушались.